Вдохнуть. и! не! ды!шать! - Страница 36

— В честь Менделеева, разумеется! — восклицал любой заезжий человек.

И, как правило, не угадывал. Потому что улица так называлась в честь распивочной, что всегда находилась на этой улице.

— Водка! Точно! — восклицал опять тот же самый любой заезжий человек.

И ошибался еще раз. Никакой водки. Только вино наливом и на месте из граненых стаканов, изгрызенных не одним поколением выпивох.

Опа… Так Менделеев к вину не имеет никакого отношения! — восклицал неугомонный турист.

И ошибался в очередной раз. Потому как в распивочной с вином химичили всегда. Аш-два-о, понятное дело, лилось безо всякой химии и по рецептуре предков. А вот добавки, для вкуса и крепости, — тут и сам Менделеев вздохнул бы от зависти. В вине было все. Спившийся учитель физики, завсегдатай распивочной, убил двадцать лет на ежевечерние исследования в попытках на глазок определить присутствие изотопов естественных радиоактивных элементов в предлагаемом вине и добился-таки успеха. Всего-то за два дня до потери рассудка, на почве непонимания общественностью и беспробудного пьянства.

Поэтому всех продавцов вина из этой распивочной называли не иначе как Менделеев.

И улица была Менделеевской. Потому как едва ли не каждый половозрелый мужчина, встреченный на этой улице, либо только что слезно попрощался с Менделеевым, о чем свидетельствовала его поступь, либо направлялся на встречу с Великим Химиком.

Улица, что пересекала путь Петровича, буквально на следующий день после появления Шаромыжнической, именуемой впоследствии Менделеевской, стала Отливочной.

— Из-за того, что располагалась близко к лаборатории Менделеева! — смеялся заезжий турист. И наконец-то был прав.

Жители улицы постоянно отлавливали клиентов Менделеева в процессе, давшем название улице, стыдили их всяко и били крепко, но в своей Священной Войне терпели поражение изо дня в день, из года в год, из десятилетия в десятилетие. Уж они-то точно знали, что улица называлась Огородной, но, кроме них, это знание не передавалось никому. Поэтому разговор с таксистом звучал примерно так:

— На Огородную, пожалуйста.

— Опа. А где у нас в городе Огородная?

— Ну как же… По Аграрной…

— Чего? По какой?

— По Менделеевской! А там — третий поворот…

— Тю-ю-ю. Отливочная, что ль? А она Огородная, что ль?

— ДА!

— Тю-ю-ю. А я всегда ее как Отливочную знаю…

Ну, в общем, на известном всем перекрестке Петровичем вдруг был обнаружен забор. Причем забор не был построен за ночь, не был перекрашен или передвинут с места. Забор на этом углу был всегда. Просто Петрович обнаружил его только в этот вечер. Раньше он его просто не замечал.

Знаете ведь, как это бывает? Ну, вспомните свой последний диалог с женой:

— Соседи картину купили, как у нас. Точь-в-точь.

— Какую картину, дорогая?

— Ну, нашу. С тюльпанами.

— Какую нашу?

— У нас в спальне. Над кроватью. Картина. Что на ней нарисовано? Скажи мне, пожалуйста.

— Ну-у. Ты меня совсем уж… Тюльпаны нарисованы… Конечно. Чет я отвлекся…

— Как ты можешь, а? Ну как? В спальне у нас ромашки! А тюльпаны у нас в прихожей! Ну как так можно, а? Они ж тут уже лет пять висят!

— Дааа? Ну-ка, погоди… Хмм. Смотри… и вправду картина…

…Ну, так вот. О чем, бишь, мы? Забор! На перекрестке был обнаружен высоченный забор, который здесь стоял всегда. По крайней мере Петровичу не вспоминался пейзаж, в котором вместо этого забора фигурировали бы другие виды. У забора сидело не менее десяти человек, которые почему-то не торопились ни к Менделееву, ни на Отливочную. Они просто сидели у забора и напряженно прислушивались к чему-то. Петрович специально минут десять внимательно смотрел на них — ни слова, ни жеста, ни друг на друга не посмотрят. Просто сидят и ждут чего-то. На забор смотрят и прислушиваются. Один даже ухо приложил.

— Але! — вежливо начал разговор Петрович. — Чего ждем, народ? Каменный забор мироточить обещается?

— Тс-с-с-с! — зашикал на Петровича народ и вновь обратился в слух.

— Величие наше растет на глазах! — раздалось вдруг из-за забора.

— Оуу! — воскликнул один из слушающих и начал быстро записывать в блокнот.

— Допиши там! — предложил благодушно настроенный Петрович. — Величие наше на пятках расти не может, ибо это низко. У военных величие растет на погонах. У остальных — на глазах, вызывая косоглазие, бельмы, дальнозоркость и расфокусировку. У женщин величие растет на радость мужчинам…

— Тс-с-с-с! — опять шикнули на Петровича. — Не мешай!

— Я не могу без тебя! — с надрывом сказали из-за забора. — Не могу, и все тут. Можешь делать с этим что хочешь!

— О! Мое это! — сказал молодой человек из слушающих. — Тиха все! Еще должно быть что-то.

— Чего тебе еще надо, Сеньор Чудилио? — хмыкнул Петрович. — Если без тебя за забором не могут, мучаются и страдают — надо за забор лезть, а не слушать тут. Чего еще будет… Ничего тебе не будет с такой позицией!

— …все для тебя, — долетела концовка чего-то еще из-за забора.

— Не услышал!! — закричал молодой человек на Петровича. — Из-за тебя не услышал!

— Надо было за забор прыгать сразу — там лучше слышно. Там бы услышал! — парировал Петрович, которому было-таки неудобно за то, что помешал молодому человеку слушать. — Там дама тебя просит! Исстрадалась вся! А ты тут стоишь — слушаешь. Жестокий ты человек!

— А ну марш оба отсюда! — попросили остальные слушающие. — Сейчас тут пропустим все из-за вас. Идите вона подальше и там ругайтесь.

— Эх-х, — попрощался со всеми молодой человек, окинул на прощанье Петровича тем еще взглядом, сплюнул презрительно и ушел за угол.

— И нечего в меня глазюками стрелять! — кинул в спину Петрович. — У меня супротив таких залпов броня толстенная. У любого спроси тут: «Реагирует Петрович на взгляды молодых людей?» Люди тебе скажут. Посмеются и скажут. Я тебе в отцы гожусь! Иди вона на отца своего глазами постреляй! Ты посмотри на них. Все обидчивые стали, как Прибалтийские страны.

— Вот ведь мудак этот Петрович! — зло сказали из-за забора. — Старый, неадекватный дурак.

— Что-о? — взъярился Петрович. — Кто это там смелый такой?

— Точно мудак! — голосом молодого человека прокричали из-за забора.

— Я вот сейчас кому-то там устрою! — пообещал Петрович. — Сейчас там кому-то участок станет тесен! Сейчас там кому-то взгрустнется очень! Сейчас там без кого-то придется обходиться всем дамам!

— Козел ты, Петрович! Шумное чмо! Скандалист престарелый! Псих! — ответил десяток голосов из-за забора. — Шел бы отсюда! Дать бы тебе по морде, да мараться неохота!

— Ну, все, — с громким хлопком лопнуло терпение Петровича. — Заготавливайте бинты там. Не расходитесь, мужики. Сейчас к вам из-за забора ваши ораторы полетят.

Петрович зашагал вдоль забора в поисках калитки и, как водится, выбрал неправильное направление изначально.

— Сейчас-сейчас, — пообещал он опять мужикам, проходя мимо них обратно. — Сейчас здесь будут крики.

Калитка обнаружилась шагах в тридцати.

«А ну как побьют?» — мелькнуло в голове Петровича. — «Много их там вроде».

Петрович замялся у калитки. «Плюнуть, что ли?.. Неет… Нельзя. Эти там смотрят. Скажут, струсил. Зайду! В драку ж не полезу — чего им на меня прыгать? Опять же с дамами вроде сидят… Зайду!»

Петрович толкнул калитку и шагнул на чью-то утопаюшую в деревьях частную собственность, на всякий случай втянув голову в плечи. Потому что втянутая в плечи голова — залог, что шею не сломают сразу и вообще должно как-то расположить хозяев к незваным гостям.

«А красиво тут, — оценил Петрович. — Домик, сад… Прям рай».

— Э-э-э, — позвал Петрович. — Люди тут есть? Кто-то живой?

«Что-то я ерунду говорю», — подумал Петрович и решил исправиться:

— Кто-то есть?! А?!

— Всегда кто-то есть. Бэ. Обязательно живых надо? Да еще и людей? — последовательно ответили на все вопросы за спиной.

У Петровича с громким и неприличным звуком екнуло сердце и со скрипом подогнулись колени. Петрович медленно обернулся и с облегчением обнаружил за спиной мужичонку ростом всего-то метра полтора. Мужичок закрывал калитку за Петровичем.