Ватутин - Страница 84

Ватутин знал, что полк Федоренко идет в новое сражение, знал, что это очень трудно, но понимал, что предоставить войскам отдых не может. Если руку, занесенную для удара, остановить, удар потеряет силу.

Прислушиваясь к движению на берегу, к негромкой команде офицеров, к сдержанному говору солдат, что вязали плоты или подтаскивали к воде ящики с патронами, минометы, мины, пулеметы, он с волнением ждал минуты, когда первый отряд двинется через Днепр.

В темноте за кустами тюкал топор, трещали сучья, скрипел под тяжелыми сапогами песок. Бледный свет вражеских ракет путался в ветвях, застревал в них, не проникая в глубину.

— Ух, курить до дьявола хочется! — сказал чей-го хрипловатый голос за кустами. — Товарищ старший, можно… в рукав?

— Ни, друже, подожди трохи, а то пулю в рот получишь.

— А я ее проглочу! — ответил солдат.

В кустах засмеялись.

Ватутину показался знакомым голос человека, которого называли старшим. Где он его слышал?.. Ах да, там, на дороге, у сожженной хаты. Петро Дробот… И Ватутин остановился, прислушиваясь.

— У, хвороба тебе в печенку! — вдруг выругался кто-то, возившийся у самой воды. — Шо ты мене толкаешь? Обережно! Хиба тут лужа? Тут Днипро, чи ты не бачишь!..

— Бачу! Бачу! — передразнил сердитый голос. — Ни черта я не бачу!.. Заноси правей, правей заноси, говорю… Руби сучья!

Застучали топоры.

— Покурить бы! — опять протянул тот же хрипловатый голос. — Товарищ старший сержант, я же в рукав… Хотите, наземь лягу?.. Только затянуться разок! Душа ноет.

— А ты заховай свою душу, друже!

— Не могу… Терпения нет!

В кустах чиркнула спичка.

В ту же секунду послышался короткий мягкий удар — очевидно, кто-то выбил спичку из руки, и она мгновенно погасла. Раздался взрыв возмущенных голосов, но их перекрыл голос старшего сержанта:

— Та ты разумиешь, що ты робишь, Яхлаков?! У тебя разум есть?

— Есть, — буркнул Яхлаков. — Самому хватит и другим останется…

— Тю, разум! — крикнул еще один голос. — Не голова у него, а гарбуз!

— Надо лейтенанту доложить!

— Чего докладывать! Всыпать ему, и все!

— А вы не грозитесь, не боюсь!.. Дальше переднего края не пошлют…

— То правда, що не пошлють, — сказал старший сержант Петро Дробот. — А як пошлють, то ми вас з собою не визьмемо.

От презрения он даже перешел с Яхлаковым на «вы».

— Куда это не возьмете?

— А на той берег… Доверия у нас к вам нема. Разумиете?

— Правильно, товарищ старший сержант! Пусть катится к филькиному дядьке…

— Отправить его отсюда подальше. Трус он!

— Это я-то трус! Кто сказал?

— Я сказал.

— Да я!..

— Чего орешь! Не пойдешь ты с нами… Ясно тебе говорят: доверия нет! И довольно!

— Да у меня орден и три медали «За отвагу». Да я, может, пять «языков» привел!.. Да я… — Яхлаков захлебнулся от чувства горькой обиды.

— Горазд! А ну идить с тими вашими медалями до лейтенанта и доложите ему, шо ви приказ порушили, — сказал старший сержант Дробот. — Хай вин виришае, що з вами треба робити…

Солдаты замолчали.

— Молодец! — тихо сказал Ватутин командирам. — Здорово он его!..

— Ну, шо ви стоите, як та дубина на огороде? Идите себе! — опять донесся из кустов строгий голос старшего сержанта.

— Да что вы, ребята, на самом-то деле? — уже просяще заговорил Яхлаков, видимо сдавая позиции. — Я в разведке, у самых немецких постов, и то курил. Перед немцем кланяться заставляете!

— Ладно, будет врать! Иди!

— Ребята! Ну, чего вы? Ну, не буду курить, ежели так…

— Это ты лейтенанту объясняй.

— Да ну, ребята, чего ж вы на самом-то деле! — Голос Яхлакова стал обиженным и жалобным. — Как с врагом…

— Ты и есть враг, когда Гитлеру огнем сигналы даешь!..

Браня Яхлакова на все корки, солдаты не переставали работать. Стучали топоры и молотки, ударялись друг о друга бревна.

— А ну, хлопцы, перестаньте з ним балакать! — сказал Дробот. — Чувахин, визьми у Яхлакова топор!.. Хай соби иде до лейтенанта.

— Ребята, а ребята! — продолжал упрашивать Яхлаков.

— Заплакал! Маленький!..

— Ему бы соску да бутыль с первачом.

— Ты комсомолец, Яхлаков?

— Комсомолец.

— Зря. Выгнать надо. И выгоним…

— Ребята!..

— Заладил: «Ребята, ребята!» Иди отсюдова! Не мешай…

— Ребята, да ведь я, ей-богу, не буду больше!.. Пусть у меня…

В кустах примолкли. Очевидно, солдаты, сорвав первую злость, не могли уже с прежней суровостью гнать Яхлакова.

— Значит, осознал? — помолчав, спросил его старший сержант.

— Осознал.

— Совсем осознал?

— Совсем.

— Ну, дивись!.. Чувахин, отдай ему топор!..

Этот простой, случайно подслушанный солдатский разговор, то суровый и гневный, то добродушный и шутливый, Ватутину понравился, и он оценил его не меньше, чем письменные сводки из частей о моральном состоянии войск и высокой сознательности бойцов.

— Надо будет взгреть еще этого Яхлакова! — тихо сказал командарм подполковнику Федоренко. Ему было неловко перед командующим, который оказался свидетелем недисциплинированности его солдата.

— К чему? — услышав командарма, возразил Ватутин. — Сильнее, чем товарищи, взгреть его нельзя. Он это теперь надолго запомнит…

Они прошли еще метров сто и у небольшого мыса, поросшего густыми кустами верболоза, увидели группу солдат и партизан, спускавших на воду лодки. Тут был и командир партизан Фролов.

Когда Ватутин подошел к мысу, на воде покачивалось уже больше десятка рыбачьих лодок. А метрах в пятидесяти, за песчаным холмом, готовился к переправе передовой отряд.

Федоренко исчез на минуту, потом вынырнул ил темноты и доложил:

— Товарищ командующий, плоты и лодки готовы! Разрешите начинать посадку?

— А люди?

— И люди готовы, товарищ командующий.

— Начинайте!

— Есть начинать!

Голос Федоренко стал глуше. Операция была рискованная. Кто знает, что ждет первый отряд там, на скалистом, обрывистом берегу? Да и доплывут ли они до него? Подполковнику Федоренко было бы много легче, если бы он сам пошел с первым отрядом. Но он должен распоряжаться боем отсюда, должен подготовить отправку и второй и третьей групп, должен прикрыть огнем, когда понадобится, своих передовых бойцов…

И он не столько представил себе, сколько почувствовал все, что должно было сейчас произойти: и стремительную высадку на правом берегу, и короткий бой с растерявшимся от неожиданности врагом, и счастливое ощущение того, что ты первый утвердился на новых позициях, а за тобой идет вся армия. Ох, скорей бы уж все начинать!..

Федоренко сильно устал. Подготовить передовой отряд к отправке было нелегко. Надо быстро и прочно прикрепить к плотам пушки, которые все время стремились сползти в воду; надо найти способ передвигать по реке эти тяжелые плоты, придумать, как довезти, не подмочив, сухой паек в бумажных мешках. Да мало ли еще что!.. Удачно вышло, что под рукой оказался этот партизанский начальник, Фролов. Полезный человек — сметливый, расторопный, приученный ко всему годами трудного партизанского быта…

Дружная, тихая работа на берегу заканчивалась. За несколько часов Федоренко успел провести несколько репетиций, и солдаты уже хорошо знали, как им надо действовать, когда начнется переправа.

Ватутин, не вмешиваясь, одобрительно следил, как распоряжается Федоренко.

Вдруг прямо перед генералами из темноты вынырнула высокая фигура деда Хвыли с веслами на плече.

— Уже воюешь, дедушка? — узнав его, спросил ласково Ватутин.

— Воюю, воюю, товарищ генерал Николай Федорович! — ответил старик.

— Сам тоже — на тот берег?

— Пиду… Покажу бойцам стежку, трохи побуду и — назад, за другими.

— А хватит у тебя сил?

— Э, силы в мене богато, — посмеиваясь, ответил старик. — Дай боже, штоб така сила у всякого доброго казака була!

— Ну, иди, иди! Спасибо!

Дед скрылся в темноте. Небольшими группками на берег стали выходить солдаты и молча рассаживаться по лодкам.