Ватутин - Страница 75

— Что? Вы недовольны? — спросил Ватутин, искоса взглянув на Виноградова. Он знал эту привычку генерала покашливать, когда ему что-нибудь не нравилось.

— Да как же, товарищ командующий! Работал, работал — и все насмарку, — сказал Виноградов и устало махнул рукой. — А ведь, казалось, точно установили. Обидно…

— А знаешь, что я тебе скажу? — Ватутин вдруг дружески перешел на «ты». — Знаешь, что скажу? Я хотя и не разведчик, но, сдается, понимаю, в чем тут дело…

Виноградов вопросительно взглянул на командующего.

— Дело в том, что Гитлер и сам еще не решил, когда начать наступление. Хотя гитлеровская пропаганда и кричит: «Лето принадлежит нам», но это, как говорится, бабушка надвое сказала. Мы еще посмотрим, кому будет принадлежать лето…

А через пять дней на фронте было получено сообщение из Ставки: наступления немецко-фашистских войск следует ожидать между 3 и 6 июля.

Солнце заливало степь горячим потоком лучей. Вдалеке, на склоне крутого холма, стояла мельница. Ветер тихо, как будто украдкой, поворачивал ее крылья. По дороге к мельнице шел грузовичок, и легкое облачко белой пыли ползло за ним. Совсем низко над полем пролетел У-2. Заржала лошадь, и чей-то сердитый, с. хрипотцой голос крикнул:

— Ну, ты, Гитлер, не лягайся! Копыто, копыто, говорят тебе, подними!..

Издалека донеслись, сливаясь в рокочущий грохот, приглушенные удары.

Ватутин, стоя у окна, прислушался. Едва слышно стучали зенитные пушки. «Бомбят», — решил он и повернулся к пленному обер-лейтенанту. Тот, вытянувшись и прижимая перевязанную руку к лохмотьям когда-то щегольского мундира, растерянно глядел на «железные кресты», еще недавно украшавшие его грудь, а теперь кучкой валяющиеся на столе около чернильницы.

— Крестов жаль, лейтенант? Не жалейте! Скоро им никакой цены не будет.

Обер-лейтенант жалко и виновато улыбнулся.

— Дайте ему закурить, — сказал Ватутин подполковнику, который тут же записывал показания пленного.

Подполковник протянул обер-лейтенанту пачку. Немец взял здоровой рукой папиросу и ищуще посмотрел по сторонам. Подполковник понял и зажег спичку. Тот глубоко, с жадностью затянулся.

— Значит, вы утверждаете, — продолжал допрос Ватутин, — что ваша армия сегодня ночью переходит в наступление?

— Да, да, господин генерал, — с готовностью проговорил по-немецки обер-лейтенант. — Сегодня на рассвете!

— Поэтому-то солдатам и был выдан пятидневный паек?

— Да, господин генерал. При этом было сказано, что следующая выдача в Курске.

Ватутин усмехнулся:

— Если все, что вы сказали, правда, вы сохранили себе жизнь, лейтенант Швальбе. Но если солгали… Вы понимаете?

Обер-лейтенант наклонил голову:

— Господин генерал может быть уверен, что я хочу жить…

— Что еще пишет Гитлер в своем приказе?

— Это есть грандиозное наступление, господин генерал, последнее сражение за победу Германии.

— Уведите его! — распорядился Ватутин.

Обер-лейтенант круто повернулся и вышел вслед за подполковником.

Несколько минут Ватутин стоял, закрыв глаза, затем решительно подошел к своему столу.

Нельзя ожидать, пока немцы нанесут удар первыми. Нужно спутать их расчеты, лишить преимуществ нападающей стороны. Даже такая маленькая подробность, как пятидневный паек, выданный солдатам, говорит, что час вражеской атаки близок. Интересно, что происходит сейчас у Чистякова?..

Ватутин связался с ним по телефону.

В голосе Чистякова звучала тревога. Пять минут назад противник начал артиллерийский обстрел высот в районе деревни Бутово, самолеты сбросили на высоту 230.8, где находилось боевое охранение 67-й гвардейской дивизии, две тысячи пятьсот бомб. Передовые отряды гитлеровцев перешли в наступление. Боевое охранение ведет бой…

— Так. Стало быть, начинают, — заключил Ватутин, — Сдерживайте противника, Иван Михайлович! Мы примем меры. Ждите приказа!..

Маневр противника становился все яснее.

Предприняв наступление на разъезд Герцовка, деревня Бутово, высота 230.8 и, с другой стороны, на деревню Драгунское, где были расположены части армий Чистякова и Шумилова, гитлеровцы боем хотят прощупать оборону наших войск, ищут стыки армий и частей стремятся отбросить боевое охранение и улучшить свои позиции.

А что, если смешать противнику все его планы? Это пленный лейтенант утверждает, что наступление назначено на 3 часа 30 минут. Если это так, то чуть стемнеет и враг начнет подтягиваться к переднему краю. К 24 часам в основном перегруппировка войск у него закончится. Значит… Значит, надо провести контрартподготовку по основным скоплениям противника!..

Ватутин зашел к начальнику штаба и рассказал о своем намерении.

Иванцов с живым интересом слушал Ватутина.

— А может быть, товарищ командующий. — предложил он, — провести контрартподготовку по двум участкам и в два приема?

Ватутин задумался:

— Что ж, откроем артиллерийский огонь в двадцать два часа тридцать минут. Как раз в это время у немцев все будет в движении. Но артиллерия пусть работает не только у Чистякова, но и у Шумилова…

— А если привлечь еще и артиллерию из армии Москаленко? Для усиления огня… Да взять еще фронтовую.

— Согласен. Действуйте!

Иванцов быстро направился к двери, но Ватутин остановил его:

— Да, вот что не забудьте!.. Не забудьте про «катюши». И чтобы армии были начеку!

Темная ночь плотно облегала землю. Из степи ветер доносил далекий скрежет танковых гусениц, перестук пулеметов, едва слышную перекличку голосов. В небе под звездами, прошли самолеты. На горизонте навстречу друг другу взвились лучи прожекторов. Несколько секунд они крест-накрест пересекали небо, потом внезапно исчезли, и небо стало еще темнее.

А затем темнота словно разорвалась, и несколько ярких, как молнии, вспышек озарило горизонт.

«Началось!» — подумал Ватутин.

В ту же секунду грохот потряс землю, поглотив все остальные звуки ночи. Ватутин прислушался к канонаде и вспомнил, как однажды под Воронежем обманул врага, заставил его целую ночь без толку швырять снаряды, рубить лес и вскапывать поля… Беспокойная то была ночь… Но не обманут ли и он? Как будут злорадствовать враги, если артналет окажется нанесенным впустую!.. Но нет, не может быть! Враг там, где ложатся снаряды. А вдруг?..

Грохот орудий нарастал, и тяжелым гулом ему вторила земля.

Соединив за спиной руки, стиснув зубы, Ватутин молча смотрел на горизонт, где плясали языки пламени.

И вдруг тишина…

Тишина!.. Артиллерийская канонада окончена.

Минут через двадцать Иванцов принес сводку сообщений из армий. Командармы донесли, что артиллерийскому обстрелу подверглись семнадцать пунктов, где противник сгруппировал танки и пехоту, столько же наблюдательных пунктов и двенадцать наиболее активно действующих артиллерийских батарей.

Что ж? Если снаряды попали в цель, то противнику нанесен серьезный ущерб, система управления войсками у него, несомненно, нарушена…

Однако же на участке армии Чистякова события продолжали развиваться по-своему. Боевое охранение гвардейцев у деревни Бутово и у высоты 230.8 оказалось под сильным натиском гитлеровцев. Они увеличивали нажим, вводя в бой танки. Гвардейцы отражали атаки до полуночи, пока им не приказали отойти. На этом участке противник вырвался вперед, дошел до главной полосы обороны. Зато у деревни Драгунское все попытки сбить с позиции наше боевое охранение остались тщетными.

Что бы в эту ночь, с 3 на 4 июля, ни делал Ватутин, он все время думал: а что предпримет Манштейн, когда поймет, что день и час наступления его войск раскрыты и он уже лишен основного своего козыря — внезапности? Не двинет ли он войска в другом направлении?..

«Нет, — отвечал себе Ватутин, — не смогут гитлеровцы перестроиться на ходу. Их заставят наступать тысячи тонн военных грузов, которые они скопили за линией фронта. Для того чтобы перебросить все эти грузы, всю военную технику на новое место, потребовались бы месяцы. Немцы должны были наступать из Томаровки, и они, конечно же, были там под градом артиллерийского обстрела. Не может быть иначе!»