Ваша до рассвета - Страница 3

По мере того, как он уходил в глубину дома, звуки ударов и проклятий постепенно стихали.

Миссис Филпот осторожно закрыла французское окно, затем вернулась к столику для чая и налила себя чашечку. Она присела на край дивана, словно сама была в доме гостьей, и со звяканьем поставила чашку на блюдце.

Мистер Беквит тяжело опустился около нее. Вытащив накрахмаленный носовой платок из кармана жилета, он вытер со лба пот и бросил на Саманту извиняющийся взгляд.

– Боюсь, что мы должны извиниться перед вами, мисс Викершем. Мы были с вами недостаточно любезны.

Саманта опустилась в кресло с подголовником и сложила руки на коленях, с удивлением обнаружив, что сама тоже дрожит. Благодарная возможности спрятать лицо в полумраке, она сказала:

– Похоже, что граф – не такой уж доброжелательный инвалид, как вы писали в своем объявлении.

– Он не в себе, с тех пор, как вернулся с того ужасного сражения. Если бы вы только знали его до того, как… – миссис Филпот сглотнула, ее серые глаза заблестели от слез.

Беквит дал ей свой носовой платок.

– Лавиния права. Он был настоящим джентльменом, истинным принцем среди других мужчин. Временами я боюсь, что удар, который ослепил его, возможно, повредил также и его разум.

– Или, по крайней мере, его манеры, – сухо заметила Саманта. – А его остроумие, кажется, почти совсем не пострадало.

Домоправительница высморкалась.

– Он всегда был таким умным мальчиком. Даже слишком, когда дело касалось сарказма или вычислений. Я редко видела его без книги в руке. Когда он был маленьким, мне все время приходилось уносить его свечу на время сна из боязни, что он утащит книгу в постель и случайно подожжет одеяла.

Саманта в шоке осознала, что сейчас он лишен даже этого удовольствия. Трудно было даже представить себе, какой стала его жизнь без утешения, которое могли обеспечить книги.

Беквит кивнул, его глаза затуманились от воспоминаний о лучших временах.

– Он всегда был гордостью и радостью своих родителей. Когда он принял то нелепое решение присоединиться к Королевскому флоту, его мать и сестры бились в истерике и умоляли его не уезжать, а его отец, маркиз, угрожал отречься от него. Но когда пришло время ему уходить в плаванье, они собрались на пристани, благословляли его и махали ему вслед.

Саманта затеребила подкладку своей перчатки.

– Это довольно необычно для дворянина, особенно для первенца, делать военно–морскую карьеру, ведь верно? Я думала, что армия привлекает богатых и титулованных, а Королевский флот – убежище бедных и честолюбивых.

– Он никогда не объяснял свой выбор, – прервала ее миссис Филпот. – Он только сказал, что должен следовать за своим сердцем, куда бы оно его ни привело. Он отказался покупать себе офицерское звание, как делало большинство мужчин, настаивая, что хочет получить его только своими собственными заслугами. Когда стало известно, что на борту – Виктории- его повысили до лейтенанта, его мать плакала от радости, а отец был так горд, что едва не сорвал пуговицы на своем жилете.

– Виктория[2], – пробормотала Саманта. Название судна, оказалось, было пророческим. С помощью подчиненных ей кораблей – Виктория- разбила флот Наполеона в Трафальгаре, разрушив мечту императора о контроле над морем. Но стоимость победы была высока. Адмирал Нельсон выиграл сражение, но потерял жизнь, как и многие из молодых людей, которые так отважно сражались вместе с ним.

Они полностью отдали свой долг, но Габриэль Ферчайлд будет платить по счетам всю оставшуюся жизнь.

Она почувствовала, как в ней поднимается волна гнева.

– Если семья была так предана ему, то где они сейчас?

– Путешествуют за границей.

– Живут в лондонской резиденции.

Слуги сказали это в унисон и затем обменялись робкими взглядами. Миссис Филпот вздохнула.

– Граф провел большую часть своей юности в Ферчайлд–Парке. Из всех поместий его отца это всегда было для него самым любимым. Конечно, у него есть свой собственный дом в Лондоне, но, отдавая дань тяжести его ранения, родные решили, что ему будет легче выздоравливать в доме его детства, вдали от любопытных глаз общества.

– Легче для кого? Для него? Или для них?

Беквит отвел взгляд.

– В их защиту можно сказать, что в последний раз, когда они приезжали, он практически выгнал их из поместья. В какой–то момент я даже испугался, что он сейчас прикажет спустить на них собак.

– Сомневаюсь, что их пришлось долго уговаривать. – Саманта на мгновение закрыла глаза, изо всех сил стараясь сохранить самообладание. Она не имела права осуждать его семью за недостаточную лояльность. – Прошло уже больше пяти месяцев, с тех пор как он был ранен. Врач дает хоть какую–то надежду, что зрение к нему вернется?

Дворецкий печально покачал головой.

– Очень маленькую. Было описано всего один или два случая, когда такая потеря зрения восстанавливалась.

Саманта опустила голову.

Мистер Беквит встал, его мясистые щеки и печальное выражение лица делали его похожим на меланхоличного бульдога.

– Я льщу себя надеждой, что вы простите нас за пустую трату вашего времени, мисс Викершем. Я понимаю, что вам нужен экипаж, чтобы уехать отсюда. Я буду счастлив оплатить ваше возвращение в город из собственного кармана.

Саманта встала.

– В этом нет необходимости, мистер Беквит. Я не собираюсь сейчас возвращаться в Лондон.

Дворецкий и миссис Филпот обменялись расстроенными взглядами.

– Простите?

Саманта отодвинула стул, на котором раньше сидела, и вытащила из–под него свой чемоданчик.

– Я остаюсь здесь. Я принимаю должность медсестры графа. А сейчас не окажите ли вы мне любезность и не попросите ли кого–нибудь из лакеев принести мой сундучок из кареты и показать мне мою комнату, чтобы я могла подготовиться приступить к своим обязанностям.

Он все еще продолжал ощущать ее запах.

Как будто насмехаясь над ним и напоминая о том, что он потерял, обоняние Габриэля сильно обострилось за последние несколько месяцев. Всякий раз проходя мимо кухни, он легко мог сказать, приготовил ли повар–француз по имени Этьен фрикадельки из телятины или сливочный соус бешамель, чтобы раздразнить его аппетит. Он чувствовал даже очень слабый запах дыма, независимо от того, был ли недавно разожжен огонь в пустой библиотеке или, напротив, он уже превратился в тлеющие угольки. Когда он падал на кровать в своей комнате, которая больше напоминала звериное логово, чем спальню, его атаковал запах застарелого пота от собственных скомканных простыней.

Сюда, в спальню, он возвращался со своими ноющими ушибами и царапинами, здесь он проводил беспокойные ночи, которые мог отличить от дней только по духоте и тишине. Иногда в часы между сумерками и рассветом он чувствовал себя единственной живой душой на этом свете.

Габриэль прижал тыльную сторону ладони ко лбу и по старой привычке закрыл глаза. Когда он ворвался в ту комнату, то сразу же распознал лавандовую туалетную воду миссис Филпот и мускусную помаду для волос Беквита, нанесенную на несколько еще остававшихся прядей. Но он не узнал освежающий лимонный аромат, наполнявший воздух. Этот аромат был сладким и терпким, тонким и резким.

Мисс Викершем, безусловно, пахла не как медсестра. Старая Кора Грингот пахла нафталиновыми шариками, а вдова Хоукинс была как горький миндаль, который любила нюхать. А мисс Викершем не пахла как засушенная старая дева, которую он себе представил, когда она заговорила. Если по ее сухому тону можно было о чем–то судить, ее поры должны были испускать ядовитый туман из застарелой капусты и могильную пыль.

Когда же он приблизился к ней, то сделал еще более потрясающее открытие. Под ярким ароматом цитруса скрывался другой, который сводил его с ума, лишая последних остатков чувств и здравого смысла.

Она пахла женщиной.

Габриэль застонал сквозь стиснутые зубы. Он не чувствовал ни единого позыва желания с тех пор, как очнулся в Лондонской больнице и открыл, что его мир превратился во мрак. А запах теплой, сладкой кожи мисс Викершем вызвал в нем одурманивающе–туманные воспоминания о поцелуях в залитом лунным светом саду, хрипловатое бормотание и горячую атласную кожу женщины под его губами. Обо всех тех удовольствиях, которые он больше никогда не познает.