Ваш друг Джек Потрошитель и другие рассказы - Страница 6

Поэтому делом занялся я сам. понимаете, Джон? Я продолжил дело своего отца. И буду продолжать его до тех пор, пока не найду этого мерзавца и не убью своими руками!

Он отобрал жизнь у моей матери и сотни других людей, чтобы жить самому своей дьявольской жизнью. Он питается кровью, как вампир. Как упырь, он живет за счет чужой смерти. Как бешеный зверь, оп живет в мире только затем, чтобы убивать. Он хитер, он чертовски хитер. Но я не успокоюсь, пока не разыщу его, никогда не успокоюсь!

И тут я поверил ему: он не сдастся. Это была уже не пьяная болтовня. Он оказался настоящим фанатиком, таким же решительным и безжалостным, как и сам Джек.

Завтра он протрезвеет и будет продолжать свои поиски. Возможно, он отдаст собранные бумаги в ФБР. Рано или поздно, с его настойчивостью и с его серьезными мотивами, он добьется своего. Я с самого начала догадывался, что у него есть своя веская причина.

— Пойдемте, — сказал я, увлекая его в туман.

— Подождите минуточку, — уперся сэр Ги. — Отдайте мне назад мой пистолет.

Он немного пригнулся.

— Я чувствую себя лучше, когда он при мне. Англичанин всем телом навалился на меня в темноте. Я хотел оттолкнуть его, но он настаивал:

— Ну отдайте же мне пистолет, Джон, — требовал он.

— Ладно, — сказал я и сунул руку в карман пальто. Через секунду я вынул ее.

— Но это же не пистолет, — в ужасе завопил он. — Это нож!

— Знаю.

Я резко схватил его свободной рукой.

— Джон!! — закричал сэр Ги Холл.

— Да хватит вам называть меня Джоном, — прошипел я и занес клинок над его головой. — Зовите меня просто — Джек.

Моника Конуэй лениво потянулась на золотистом песке. Летнее солнце ласково согревало ее бронзовое тело, облаченное в светло-голубой купальный костюм. Она провела рукой по обнаженному животу и решила, что он уже достаточно поджарился — ей вовсе не хотелось обгорать и было вполне достаточно темно-коричневого загара.

— Пожалуй, Элен, мне пора ненадолго перевернуться, — сказала она, и ее тонкое тело перекатилось на засыпанное песком полотенце. Моника закрыла глаза и приготовилась получить очередную порцию тепла. Элен ничего не ответила — она была поглощена изучением газетной рубрики «Требуются»; ее темные зеленые глаза внимательно просматривали одно объявление за другим, тщательно взвешивая все достоинства и недостатки каждого предложения.

— Сделай одолжение, натри мне спину кремом, — промурлыкала Моника. Она должна была увериться, что нигде не обгорит. Мужчины не любят девушек с облезающей красной кожей, а Моника любила мужчин. Элен вздохнула, это означало, что в газете опять нет ничего подходящего.

— Не думаю, чтобы нам удалось подобрать себе работу на лето, — угрюмо процедила она и отложила газету.

— Ну перестань, что-нибудь обязательно найдем. Дай-ка мне газету на секундочку.

Элен начала втирать жирный белый крем в плечи подруги. Вот уже почти неделя прошла с тех пор, как они закончили педагогический колледж, и впереди у них было еще целых два месяца, прежде чем начиналась работа в школе. Конечно, чудесно было бы провести эти месяцы, валяясь на солнышке, но для этого нужны были деньги, а их-то как раз и не было. Мысль найти работу принадлежала Монике, и поначалу Элен отнеслась к ней без особого энтузиазма, но белокурая подруга в голубом купальнике все же смогла ее убедить.

Элен закончила натирать плечи и спину, и теперь перешла к ногам. Она выдавила на пальцы немного блестящего крема из маленького синего тюбика и не спеша продолжила свою работу. На левой ляжке подруги она тщательно смазала место вокруг белого шрама в виде трех пересекающихся галочек размером с ноготь большого пальца.

— Откуда у тебя этот шрам, Моника? — спросила она.

— Что? А, на ноге? Да это было очень давно, когда я была еще маленькой непослушной девчонкой — бегала и прыгала, где попало, и в конце концов налетела на стекло. А что, очень заметно? — В ее голосе зазвучала тревога. Она знала, что этот шрам портит ее красоту, а мужчинам редко нравятся девушки со шрамами.

— Да нет, Моника, он совсем крошечный, его случайно и не увидишь. Просто я сейчас дошла до этого места.

Моника ничего не ответила, и Элен поняла, что задела подругу за живое. За десять минут они не произнесли ни слова, и в наступившей тишине было слышно, как над ними перекликались чайки, медленно скользя в знойном воздухе огромными ленивыми кругами. Море сонно плескалось о берег, ослепительно пенясь на гальке, а камушки недовольно ворчали и перекатывались вперед и назад.

— Ну, а это что? — прервала молчание Моника. В голосе ее послышалось возбуждение. — «Требуется молодая интеллигентная леди в качестве компаньонки к хирургу, вышедшему на пенсию. Подходящей кандидатуре будет предоставлено жилье. Зарплата оговаривается при встрече. Писать сэру Генри Уорду, поместье Борвуд». — Глаза у Моники заблестели. Элен не очень-то надеялась на эту работу и так прямо об этом и сказала. Но она могла поклясться, что на сей раз Моника всерьез решила попробовать поступить на службу.

Вечером в меблированных комнатах они снова и снова писали письма в разные места по объявлениям, и Элен вдруг осознала, что их трехлетняя дружба несомненно даст трещину, если их пути разойдутся.

Через несколько дней, когда подруги в гробовом молчании отчаянно пытались поймать в своих недомытых тарелках гнутыми вилками и тупыми ножами надоевшую яичницу с беконом, в их комнату проковыляла миссис Уолтон. Криво улыбнувшись, она вручила каждой девушке по письму, немного посопела на пороге и вразвалку двинулась назад. Прочитав письма, девушки поняли следующее: Моника должна была ехать на переговоры к сэру Генри, а Элен приняли на работу официанткой в местный клуб любителей гольфа.

В этот же день, пообещав писать друг другу, подруги расстались. Когда Моника высунула голову из окна уходящего поезда и прокричала последнее «прощай», у Элен появилось неясное чувство, что Монике не следовало бы уезжать, но почему оно вдруг возникло, она сказать не могла.

Через два дня Элен получила по почте открытку: «Дорогая Элен, меня взяли на работу. Сэр Генри — просто прелесть. Купаюсь в роскоши. Платят 20 фунтов в неделю. Привет, Моника».

«Двадцать фунтов в неделю! — с восхищением и недоверием подумала Элен. — Интересно, двадцать фунтов в неделю — за что?» — Она с горечью вспомнила о своих несчастных семи фунтах. И за них она как проклятая целыми днями носилась взад-вперед с маленьким подносом, уставленным сначала полными тарелками, потом пустыми тарелками, полными чашками, потом пустыми чашками, полными стаканами, потом пустыми стаканами, — и так час за часом, пока ее ноги, руки и спина не взывали о перерыве и отдыхе. Каждый вечер она бросалась в изнеможении на мятую постель и просматривала снова и снова колонки «Требуются»: наверняка ведь должен быть более легкий способ зарабатывать себе на жизнь, и она во что бы то ни стало должна его найти!

На пятый вечер Элен едва успела просмотреть половину колонки, как вдруг почувствовала, что кровь застучала у нее в висках, сердце учащенно забилось, а глаза широко раскрылись от изумления. Может быть, ей все это мерещится? Может быть, ее усталость достигла того предела, когда чувства начинают обманывать мозг? Она снова медленно перечитала объявление, губами беззвучно повторяя про себя каждое слово, как школьник, который учится читать: «Требуется — молодая, интеллигентная леди в качестве компаньонки к хирургу, вышедшему на пенсию. Подходящей кандидатуре будет предоставлено жилье. Зарплата оговаривается при встрече. Писать сэру Генри Уорду, поместье Борвуд».

Но это же работа Моники! Работа за 20 фунтов в неделю! Неужели Моника отказалась от двадцати фунтов? Невозможно. И все же объявление написано черным по белому. Может быть, это не та газета? Невероятно, недельной давности… Она отыскала глазами число. Нет, газета сегодняшняя. Тут должно быть какое-то серьезное объяснение. Уж не заболела ли Моника так серьезно, что не может выполнять свою работу? Но Элен не могла успокоиться на этом, она знала: если бы Моника заболела, то вернулась бы назад, или дала о себе знать, или, по крайней мере, прислала бы за своими вещами.