Вас ожидают, мистер Шерлок (СИ) - Страница 29

Но, как видно, безразличие у него не очень-то получилось, потому что, поставив перед ним ароматную кружку, Ферди сказал:

— Не расстраивайся ты так. Я и сам сдохнуть готов.

Разговора не получилось. Все трое усиленно делали вид дружеского единения, но это выглядело жалко и неестественно. Джон выпил кофе и поднялся из-за стола.

— Уже? — вскинулся Ферди, и по лицу его растеклась меловая бледность. Задрожали руки. Взгляд испуганно заметался. — Как же так? Я… Я провожу тебя до дверей.

— Пока, Джон, — сказал Шерлок и посмотрел в окно. — Ферди, надеюсь, ты захватил с собой зонт? Ненавижу ютиться под одним и тереться друг о друга боками.

Фердинанд раздраженно дернулся — отвали со своим зонтом. Видишь, мне совершенно не до того.

У дверей он долго обнимал Джона, шарил по его спине большими ладонями и героически прятал слезы.

— Ты уходишь, а я… а я… Как же так… — с горечью повторял он. — Мать твою, Джон… Позвонишь?

— Боже, да. — Джон и сам был готов разрыдаться. Оторваться от Ферди оказалось невыносимо трудно — руки не размыкались. — Как только приму дежурство. Береги себя Фердинанд. И не забывай, что ты Великолепный. И останешься таким навсегда.

— Да пошел ты… — Ферди стиснул его ещё сильнее — даже дыхание оборвалось, прижал к груди его голову и поцеловал в макушку, - …к чертовой матери. Иди, Джон, иди, а то опоздаешь.

И Джон, конечно же, опоздал. И конечно же, это было весьма неприятно. Рабочий день начался нервозно и скомкано. Босс резко высказал недовольство. Болела голова. Мучила сухость во рту. И стылая морось монотонно стучала по окнам.

Но ведь это не самое страшное в жизни, не правда ли?

========== Часть 15 ==========

Через какие-то два с половиной часа Джон находился уже на другой планете, и на этой планете всё было предельно просто и ясно. И дышалось легко. И люди были людьми, а не экзотическими лианами, гибко льнущими к коже и до последней капли высасывающими вспененный мозг. Одни болели, другие лечили — простейшая форма жизни. Шприцы, катетеры, марлевые повязки. И никаких лиан.

Через два с половиной часа Джона уже не особенно волновало, что Фердинанд так и не позвонил, и не ответил на вызов. К чему утруждать себя ненужными размышлениями? Тайны той планеты были Джону давно известны — откровенно говоря, там для него давно уже не осталось тайн. Ну и пусть. Ну и хорошо. Да и не до того. Подозрение на воспаление мочевого пузыря и гнойный аппендицит — вот вещи, достойные размышлений и по-настоящему пристального внимания.

Но потом душа разболелась. Какими бы супер гнойным ни был аппендикс, мысли о парочке назойливо сверлили подкорку. Тем более что первый наплыв пациентов сошел на нет, и долгожданная одинокая тишь кабинета да шорох редких осенних дождинок принесли с собою тягостную маету.

Где они? Чем поглощены эти двое настолько, что Ферди не в состоянии отозваться на якобы ожидаемый им звонок? Звонок от старины Джона, которого не скоро ещё увидит. Да и увидит ли вообще.

Ясно, чем…

«Друг другом, — отважно сообщил он себе самому, и сердце мучительно обожгло. — Трахаются. Или корсиканским блядством никак не могут натешиться. Предатели».

Стетоскоп вдруг стал ощутимо тяжелым, и Джон раздраженно содрал его с шеи.

Удавка. Болтается дохлой змеёй. И этот гребаный дождь… Надоело всё.

По части предательства это был конечно же полный абсурд. Клятву не трахаться никто ему не давал — в этом смысле и Шерлок, и Фердинанд были безгрешны и кристально чисты. Кроме того, уж если быть исключительно честным перед собственным сердцем, тонущем в иррациональной обиде, основным источником его душевных терзаний был сейчас именно своевольный сосед. Шерлок. А какие претензии могут быть у гетеросексуала с прицелом на если не ближайшие, то во всяком случае перспективные изменения в личной жизни (Сара Сойер, игра на кларнете и прочие удовольствия пока ещё холостого мужчины) к убежденному гею, беззастенчиво и ни мало не мучась раскаянием «свернувшему» целых восемь кадыкастых гусиных шеек? Какие вопросы, и какого, собственно, свойства? Тревога за судьбу Ферда Коллинза? Да ладно тебе, Джон, дружище. Нашел, за кого трепетать. Довольно жалкого и неубедительного притворства! Свернуть шейку Фердинанду Великолепному? Себе дороже. Человек он бывалый, и сам кому хочешь её свернет. В такой адов узел затянет, что даже пискнуть сил не останется — только перышки полетят да захрустят отчаянно позвонки. И разве не знал этого Джон всю свою жизнь? Какое же тогда может быть беспокойство за его чисто мужскую невинность? (Сказать даже про себя «за его задницу» Джону не позволила совесть). Сексуальная неприкосновенность Фердинанда может быть нарушена лишь с согласия самого Фердинанда. Если член Фердинанда вдруг оказался во рту Шерлока Холмса, то этого захотел сам Фердинанд. И если Фердинанд развлекается с мужиком, значит, таков его интерес. Это закон, если хотите. Бросить себя как мальчишку Ферди никогда и никому не позволит. Господи, да Шерлок со всем своим рафинированным аристократизмом, с облегающими рубашками и шелковыми носками, с костюмированными представлениями и дышащей изощренным эротизмом холодностью даже глазом моргнуть не успеет, как окажется в полной зависимости и от его сумасшедшего темперамента, и от неутолимой жажды единовластного обладания. Но, возможно, именно к этому Шерлок и стремился в своих неустанных поисках счастья? Именно это ему и надо? Яростного напора и подчинения. Такие независимые интеллектуалы, как он, зачастую только и ждут, когда их посадят на крепкую цепь. Ещё и спасибо скажет.

Фантазия Джона разбушевалась вовсю.

Находя в собственных переживаниях извращенную остроту, он уже думал о Ферди и Шерлоке, как о едином целом, и в этих плавно текущих думах до воображаемого алтаря было буквально подать рукой. И он бы непременно возник, этот самый алтарь, не прозвучи запоздало (а, может быть, и весьма своевременно) звонок Фердинанда.

— Что б меня! Джон, прости, — с досадой причитал Ферди. — Похоже, я проспал все на свете. Оказывается, Шерлок дважды пытался меня растолкать, но ты же знаешь, какая я спящая красавица с большого похмелья — даже поцелуем не разбудить… Что? Ха-ха. Да пошел ты! Это я Шерлоку. Представляешь, Джон, этот негодник врет, будто именно это он и пытался… Что ты сказал? В губы? Так я тебе и поверил. Он говорит, что мусолил мне губы, чертов пошляк. Как дела, Джон? Почему ты молчишь?

— Слушаю. И наслаждаюсь вашим весельем.

— Да, веселимся. Но это всё Шерлок. Я пытаюсь выйти из своего коматозного сна и дую крепчайший кофе, а он пытается окончательно сбить меня с толку.

Джон снова набросил на себя стетоскоп — тот уже перестал быть раздражающим фактором, резко переродившись в фактор защитный: если не в амулет, то уж точно во что-то, способное удержать от неуместной и необратимой горячности. До дрожи хотелось наговорить каких-нибудь колкостей, ехидные словечки дружно толпились в гортани — выбирай любое на вкус, — и Джон крепко прижал к губам звукоприемное устройство своего амулета, с тоской отметив, что Шерлок, будь он в эту минуту рядом, непременно посмеялся бы над его безотчетном желании поднести головку поближе ко рту, какому бы инструменту эта головка ни принадлежала — музыкальному или медицинскому.

Они там жизни радуются, а он с ума сходит, и главная загвоздка этого безобразия в том, что сам ни черта не понимает, от чего именно.

Но после короткой паузы Ферди продолжил на удивление грустно: — Я проснулся с мыслями о тебе, Джон. И о жизни вообще. У тебя есть пара минут для серьезного разговора со старым товарищем?

— Серьезный разговор на пару минут? Хм… По-моему, маловато. Но, да, конечно, Ферди. Для тебя — всё моё время. — Джон ужасно разволновался: сейчас ему сообщат о коренных изменениях в жизни и, не дай бог, ещё совета попросят. А что может посоветовать в этом случае Джон? Бери, Фердинанд, это диво в охапку и радуйся, что так бешено повезло? Наверное, да… Да. — Шерлок рядом? Ты собираешься говорить при нём?