Варяжская правда: Варяг. Место для битвы. Князь - Страница 18

«Надо было ему презент сделать!» – подумал Серега, но эта мысль явно припозднилась. Поздно пить боржом, когда почки отвалились.

Среди прочих важных персон Духарев углядел знакомого огнищанина, старшину деревянных дел мастеров (этот глядел с сочувствием) и… старого приятеля Горазда.

– Слыхал я, – начал наместник, – затеяли вы люд честной обирать по ромейскому обычаю?

– Почему по ромейскому? – удивился Духарев.

– Молчи! – прошипел Чифаня.

Наместник вроде и не услышал реплики.

– Людей обирать да в игры играть, что лишь в священных местах да во славу великих пращуров играть положено, – продолжал Скольд. – А дело это худое и большую беду кличет. Признаете вину свою?

– Да, – тихо проговорил Чифаня.

– Нет! – громогласно заявил Сергей.

– Чужак, он и есть чужак! – фыркнул Горазд. – Его это умысел! И богов отчих наших он хулил…

– Это как же, интересно, я их хулил? – возмутился Духарев столь явным поклепом.

– Да всеми деяниями своими непотребными! – усмехнулся Горазд.

– В огонь кощуна! – грохнул посохом длиннобородый.

Ни хрена себе! Он что, всерьез?

Серега покосился на Чифаню. Тот стоял бледный и несчастный.

– Кто еще слово молвит? – грозно вопросил Скольд.

– Я! – произнес старейшина плотников.

Серега глянул на него с надеждой. Напрасно.

– Чужаку – смерть, – сухо сказал старейшина. – А за Любимова внука я так скажу. Соблазнил его чужак, потому негоже убивать парня. И Любима обидим: то ж родич его. Наказать нужно. Дюжину плетей дать – и ладно.

– Дюжину? – скривился городской старшина.

– Да не сдюжит он боле! – настаивал «деревянный» мастер. – Вишь – хлипкий! К работе родовичей не годный. Потому и к дурному пристал.

– Верно, – поддержал плотника огнищанин, которого Серега пару раз видел на Любимовом подворье. – Дюжины хватит. А чужака Перуну отдать!

– Пускай, – согласился городской старшина. – Но хищенное обкраденным возвернуть следует.

– Сначала – вира князю! – строго произнес Скольд.

«Да это же они наше имущество делят!» – сообразил Серега.

– Чужака Перуну отдать не годится! – возразил Горазд. – Он – не добыча воинская и не рода нашего. Чужак, я слыхал, белому богу поклоняется. Так? – Он обращался не к Духареву, а к Чифане.

– Так, – упавшим голосом подтвердил тот.

– Вот! Сей дар не утолит Перуна, а осквернит! – объявил Горазд.

– Огонь все очистит! – бухнул посохом фенькастый жрец. – В огонь кощуна!

«Ах ты пердун рогатый!» – подумал Серега. Поглядел на окна. Выскочить можно… Если стрела не догонит. А если не догонит – то дальше что? Куда бежать? И к кому? И где гарантия, что эти не решат на Мыше со Сладой отыграться? За родича.

– Что Перуну угодно – мне решать, волох! – осадил дедушку Скольд. – Говори дальше, Горазд.

– Я вскорости в Киев на лодьях побегу, – сказал купец. – Чужака возьму и вместе с прочей челядью продам. Они за своих единоверцев добрый выкуп дают. А не дадут – так продам, но это вряд ли. Ихний он. Там в те ж игры играют. Остах, ты к ромеям ходил: правду я говорю?

– Правду, – неохотно согласился городской старшина.

– А я говорю – в огонь кощуна! Иль кровь ему на священном месте отворить! – закричал жрец, вскакивая. – Накличешь беду, воин!

– Может, себе его возьмешь? – спокойно спросил Скольд.

– Мой господин крови не радуется. – Дед тут же успокоился и сел на место.

– Это мы знаем, – сказал один из княжьих воев. – Твой господин иное любит, да мы слыхали, чужак и в этом не промах.

Присутствующие заухмылялись. Напряжение в зале чуточку спало.

Серега, который все это время лихорадочно думал, как вывернуться из ситуации, кажется, отыскал лазейку.

«Была не была! – подумал он. – Терять мне нечего. Сожгут, зарежут или в рабство продадут. Хрен редьки не слаще!»

– А можно мне сказать? – крикнул он.

– Твоя вина установлена! – отрезал Скольд.

– А я не о моей вине говорить хочу!

– О чьей же?

– О твоей! – дерзко бросил Духарев.

В зале на несколько мгновений стало совсем тихо.

– Что ты сказал? – грозно сдвинув брови, осведомился наместник.

– Ты слышал! – с вызовом заявил Сергей. – Дашь мне говорить или как?

И как в их первую встречу, уловил в глазах воина нечто вроде одобрения: любил Скольд отвагу.

Горазд шевельнулся, порываясь что-то сказать, но не рискнул.

– Говори! – сурово произнес наместник.

– Помнишь ли ты, грозный в битве любимец великого Перуна, как я к тебе пришел однажды проситься в гридни? – спросил Серега.

«Грозный в битве» и прочее пришло ему на ум только потому, что он понятия не имел, как следует обращаться к военному вождю. А уж про Перуна он ввернул, чтобы опровергнуть Гораздово обвинение в богохульстве.

– Помню, – кивнул наместник, не догадываясь, куда клонит Духарев. – Только какой из тебя гридень! Смех один!

– А что ты мне сказал, бесстрашный сеятель вражьих погостов, помнишь?

– Ну речет! – вполголоса произнес один из княжьих воев другому. – Чистый нурман!

– Что я тебе сказал? – нахмурился Скольд, пытаясь вспомнить, что он такое наговорил чужаку. Нет, не вспомнить. Только ему и дел, что разговоры свои со всякими бродягами запоминать!

– А сказал ты мне так, гроза недобрых гостей… – Духарев сделал торжественную паузу: – «Иди-ка ты лучше на торгу народ веселить!» Не помнишь?

– А-а-а… – Лоб Скольда разгладился: он тоже вспомнил. – Да, я так сказал.

– И от слов своих не отказываешься?

– Я от своих слов не отрекаюсь, чужак! – Наместник снова грозно сдвинул брови. – Дальше говори, если есть что сказать.

– А я все сказал, – Серега изобразил крайнюю наивность. – Ты велел – я и пошел. На торг. Народ веселить.

Купец Горазд задрал бородищу и стукнул себя по колену: до него дошло.

До Скольда дошло мгновением позже, а Серега тем же невинным голосом продолжал:

– Вот я и веселил, как умел. А что кому-то не шибко весело было, так и это нормально. Веселых-то все равно больше. Можно хоть у народа спросить?

– Выходит, это я тебе велел непотребные игрища затевать? – осведомился Скольд.

– Выходит, ты, – ответил на чисто риторический вопрос Серега. – А уж если я что не так сделал – моя вина, это признаю! И виру заплачу, какую скажешь, без базара, то есть сколько назначишь – столько и заплачу!

Он очень надеялся, что сумма не окажется запредельной.

В зале повисла напряженная тишина. Серега гордо выпрямился. Собственная логика показалась ему безупречной. И не ему одному.

– Заплатишь, – грозно произнес наместник. – И немало. А теперь ступай отсюда! – Скольд наклонил голову, но Духареву показалось, что губы Скольда, спрятанные густыми усами, кривятся в улыбке. Нет, классный мужик этот Скольд!

– Выдр, убери его с глаз моих! – бросил наместник.

– Ступай! – отрок подтолкнул Серегу. – Слыхал, чего велено?

А виру наместник назначил, точно, немалую. Ободрал как липку. Чифане еще и у деда занять пришлось. Вот такие дела.

В общем, бизнесмен из Сереги не вышел. Ни там, ни здесь.

Кучка резаного серебра, пара-тройка заморских монет, одежка да нож в дареном чехле.

Вечером, как обычно, друзья собрались на постоялом дворе.

– Эх-хо! – горевал Чифаня. – Скоро ж летние Дажьбоговы празднества! Народу съедется – тьма.

– Брось, – махнул рукой Мыш. – На празднике княжьи гридни биться будут да волохи чудеса чудесничать. Куда уж нам!

– Не скажи, Мышка! – возражал Чифаня. – На воев заклад не поставишь, а мы…

– Сычок, а как ты, новгородец, к Любиму в закупы угодил? – спросил Духарев.

– Как, как… Обычно! – Сычок отхлебнул меду, закусил румяным крендельком. – Подрядился купчине одному служить. Приехали сюда, расторговались. Я долю свою взял… Ну и погулял маленько… До заморозков. Че делать? Пошел к Любиму и продался. А Любим меня к Чифане приставил. Грит, внук у него умом востр, да телом слаб. Гляди, чтоб не обидели. Ну я и гляжу.