Варяги. Меж степью и Римом - Страница 53

Освобожденные рабы. Я сразу вспомнил, как вчера на ночь глядя решил немного пройтись рядом с новоосвобожденными. Жуть! Само собой, я видел невольников и раньше, в больших количествах. Десятый век, что ни говори, тут рабство естественно. Оказалось, я видел далеко не все. На Руси даже к рабам отношение было разумным, без ненужной жестокости. Ценное имущество, способное работать и выполнять озвученные приказы. Так к чему портить ему и так невеселую жизнь? Это было бы столь же глупо и даже вредно, как пинать несущуюся курицу или дойную корову. От пинков, знаете ли, яиц и молока не прибавляется, совсем наоборот. Да и узнавшие про подобное соседи посмотрели бы с изрядной доли брезгливости. Особенно варяжская братия, для которой унижать уже поверженных или изначально находившихся в таком состоянии бесчестье.

Печенеги же Я только проходил мимо побывавших у них в рабстве, но и этого было достаточно, чтобы сделать начальные выводы. Побои, от свежих до застарелых. Опытным взглядом я выхватывал следы от кулака, ноги, плети Палка, еще что-то. С фантазией били, заметно. У всех без исключения девиц в глазах особый страх. Такой можно увидеть в глазах тех, кто день за днем подвергался постоянному насилию. Тому самому, в сексуальной сфере. Хотелось развернуться и уйти вместе со всей своей охраной, обратно к родным варяжским рожам, в родную и привычную атмосферу

Приходилось терпеть, насильно глотая ту гниль, разложение, что повисли в воздухе. Невидимые, недоступные ни одному из пяти чувств, но вот оным. Наукой отрицаемым вполне.

— Здесь смердит даже не злом, а гноем души, поежившись от внутреннего холода, прорычал Одинец, взгляд которого я поймал. Даже мне до хребта достало, а ты близок к жрецам, тебе это вредно, конунг.

— Потерплю Это надо не просто знать, но видеть собственными глазами.

Вот я и смотрел, двигаясь дальше. И не только смотрел. Порой выхватывал того или иного человека, но славянского языка, чтобы не пользоваться услугами переводчика. После чего спрашивал, спрашивал слушал.

Рабство в Византии и рабство среди вот таких вот дикарей. В одном случае утонченное размалывание в дорожную пыль. В другом тоже растаптывание, но варварское, когда жертву «бросают под копыта коней». Результат, правда, оказывается схож. Впрочем, буду честным. В Византии рабу еще может повезти, если он попадет в приличную обстановку, где у его хозяев нет устремлений надругаться над оставшейся у того частью души. У печенегов же даже такое везение исключено в принципе.

Краткие рассказы вырвавшихся из этого ада были столь бьющими по нервам, что я надеялся не позволить им задержаться в памяти. Пусть остается память о мерзости, но не сама эта пакость во всех подробностях. Зачем я продолжал слушать? Многократно изнасилованных девиц, людей, чьих родных за малые вины разрывали лошадьми или не оставив живого места на спине, присыпали раны солью. И это еще не самые великие «подвиги» господ печенегов. Бессмысленная жестокость, навевание на рабов страха лишь ради этого самого страха. Нет, мне подобного не понять, как ни старайся.

Зато я получил окончательное подтверждение, что печенежская братия по своей сути ничем не отличается ни от известной по истории моего мира татаро-монгольской напасти, ни от горных абреков уже моего времени. Мир без них будет только чище. Хоть немного, но все же чище. К тому же понятие «гуманизм» тут еще даже не родилось. И это есть хорошо. Для моих планов и не только.

Вот и отлавливались по ходу движения войска даже небольшие группы печенегов. Кое-кто из сотников и даже тысячников не вполне понимал, к чему все это, поскольку ловля малых отрядов степняков не только выматывала конницу, но и задерживало общее продвижение войска. Но недопонимание было легким, с успехом перекрываясь той самой победой у Южного Буга. Грешен, пользовался сим фактом по полной программе. Без знания психологии в моем нынешнем статусе сложно пришлось бы.

Зато из находящихся рядом понимал Магнус и частично Ратмир с Лейфом. Этого пока было достаточно, чтобы проводить в жизнь далеко идущие планы. Вот и вырезалась воинская сила печенегов, даже теоретическая, а остальные ловились и сгонялись под надзор бывших рабов с редкими вкраплениями варягов. Так, чтобы следить уже за новоявленными надсмотрщиками. Нам сейчас не нужны были моря крови женщин и детей, портить создаваемый облик глупо.

Громоздкий у нас теперь был обоз. Если же учитывать сгоняемые табуны скота и толпы пленников, так и вовсе страшно взглянуть. А то ли еще будет! Ведь раздавлено лишь племя Итрим, да постепенно вылавливаются охвостья двух других. Основа же Харавои и Хопон рядом, осталось добраться до реки. Кстати, а когда мы туда доберемся то?

Вопрос был крайне важным, поэтому я, плюнув на болящую голову, спрыгнул с небыстро катившейся телеги с целью поискать кого-то из числа знающих последние сведения об обстановке. И нашел. Вот он, быстрым, но не столь уж поспешным шагом двигается куда-то в сопровождении собственных хирдманов-охранников. Пешим порядком, большинству из нас куда как более привычным. Благо невысокая скорость повозок позволяла временно игнорировать лошадей.

— Карнаухий! Иди сюда, тебя то мне и надобно

Ратмир, явно не выглядевший ни занятым, ни чрезмерно усталым, покрутил головой в поисках источника возгласа. Нашел, оскалился в дружелюбной ухмылке и поспешил на зов.

— Доброго тебе утра, Хальфдан. Хотя утро ли это? Небо только-только светлеть начинает. А у тебя лик мрачный, да не просто так

— Голова болит, только и всего, — поспешил я прояснить ситуацию, чтобы соратник не начал стоить собственные догадки. Отсюда и печать неприятия всего мира, что у меня сейчас на лице.

— Кликни лекаря. Они травки подберут, пожуешь их или там настоя выпьешь. Головную боль запускать не стоит. Тебе особенно.

Намек на старую рану, еще ту, полученную прежним хозяином тела. Беспокоится Карнаухий, да от души. Правильно, другой его вряд ли будет на свободный или вообще еще не существующий престол проталкивать. Я же обещал, дал клятву. А слово Мрачного тут ценится высоко, даже насчет таких серьезных обещаний.

— Это уж обязательно. Вообще хочу с собой такую полезную вещь носить, да все никак не соберусь. Пока же мне важнее узнать, как обстоят дела с нашим продвижением к берегу Днепра?

— Два часа, может три. По их истечении разворачиваем конницу и хирды, а весь наш обоз оставляем в отдалении. Под неплохой охраной. Сурт с ней, с добычей или даже с полоном, но раненые нуждаются в защите.

— Она их не минует, — уверил я бывшего вольного ярла, а ныне одного из помощников и почти что доверенное лицо. — Дальние дозоры?

— Еле-еле ушли от печенежских сотен. Они везде, знают, что у них большая беда. А прорваться на другой берег не выходит. Эрик подает знаки дымом.

— Какие?

— Пока держится, но опасность есть. Может конницу вперед послать? Пощиплем степняков, отвлечем от реки и Эрика.

— Плохая мысль, Ратмир, очень плохая!

Магнус, как и всегда, появился беззвучно. Карнаухий чуть на месте не подпрыгнул, даже схватившись за рукоять клинка. Правда сразу же опомнился. Ограничившись десятком бранных слов и уверениями жреца Локи в том, что кто-то и когда-то непременно зарубит ценителя неслышных подкрадываний.

— Я успею достать его раньше, — ласково улыбнулся жрец Локи, показывая, что в левой руке уютно устроился короткий, но остро заточенный кинжал, пригодный как для ближнего боя, так и для метания. У вас с Хальфданом, как я услышал, интересный разговор. Вот и решил вмешаться. Заодно и травяного настоя принести, от беспокоящей головы.

— Э, нет! — засмеялся я, принимая глиняный сосудик с остро пахнущим настоем. — Меня беспокоит не голова, а головная боль. Именно от нее вот эта пахучая пакость и помогает. От головы же только острый меч или топор. Это лекарство я с удовольствием выдам своим многочисленным недругам. Ф-фу

Аж передернуло всего. Горький настой, слов нет, одна выражения. Зато помогает, что не раз уже проверено, причем ничуть не хуже привычного по старой памяти анальгина.