Варяги. Меж степью и Римом - Страница 31

Хан слушал своего тысячника, но при этом смотрел на своего сына, того, чьи слова были вложены в рот говорившего. С одной стороны, Чегдан был доволен, что его родная кровь умело пользуется другим человеком, воином не из последних. С другой же вновь эти призывы к осторожности, когда для того нет зримых причин.

Решив, что хоть повода для тревоги нет, но сын заслуживает похвалы, хоть и не прямой. Хан произнес, обращаясь к замолкнувшему тысячнику:

— Нет видимых причин тревожиться, мой верный Каида. Но дозволяю взять к твоей тысяче еще пять сотен, но из разных тысяч. Пусть они помогут тебе не только сохранять добычу, что наши воины уже взяли, но и помогут в случае той нежданной беды, о которой ты печешься. Заодно и о моем сыне позаботься.

Воля хана была неоднозначна. Вроде и поощрил связанного с сыном тысячника, а в то же время и нет. Это как посмотреть. Чегдан заранее оставил себе возможность повернуть принятое решение в более выгодную сторону. Так, на всякий случай. И сразу же перевел внимание собравшихся на готовность к отражению вылазки русичей. Тут уж никаких неясностей быть не могло дело знакомое, многократно случавшееся в схожих битвах, больших и малых.

Спустя час или даже чуть менее того, подвластные хану войска большей частью были готовы, сгруппировавшись поблизости от стана русичей. Каждому отряду были отданы отдельные приказы, суть которых сводилась к тому, чтобы они не вздумали соваться в серьезный ближний бой с пешими отрядами Хальфдана, предварительно не измотав их короткими жалящими наскоками конницы и ливнем стрел. Насчет же конницы руссов особых приказов не было, тут степняки были в своей стихии.

— Они выводят пешие отряды, хан! — от радости Ликир аж взвизгнул. Конница остается, остается! Если бы не хотели ею прорываться, это было бы глупо. Я был прав, я, а не Каида и его советчик!

Вспышка ханского приближенного и военачальника была понятна. Ему надо было окончательно и бесповоротно принизить и так шаткое влияние Бечега на отца, чтобы в дальнейшем самому стать единственной влиятельной персоной в окружении хана. А если этот поход увенчается громкими победами благодаря его и именно его советам, то возможно все. Даже то, в чем он и наедине с собой же осмеливался заговорить.

Разбить или хотя бы пощипать пеших, попробовать догнать конницу, которая должна будет вскорости пойти на прорыв Тогда князю Хальфдану останется только затвориться за стенами одного из крупных городов и начинать договариваться к Чегданом. Теперь же место Ликира поближе к месту боя. Не вплотную, ведь так можно утратить возможность управлять, но все же ближе, чем холмик, где расположился хан с ближними родичами и телохранителями.

Хан не стал удерживать своего советника по делам воинским. Понимал, что тому лучше знать, где находиться. Да и в случае чего всегда можно послать гонцов с приказом. Они найдут цель где угодно. Пока же лучше просто смотреть, вид обещал быть очень увлекающим. Тут Чегдан готов был поклясться как именем богов, так и длинной чередой собственных предков.

Все ли клятвы, а заодно и готовность их принести, одинаково полезны? Хм, это вряд ли. Вот и Чегдану пришлось в этом убедиться в самый неподходящий момент. А как все хорошо начиналось. Вышедшее из-под защиты возов пешее войско Хальфдана, как и вчера, разбилось на отряды. Только чеперь уже на на два, а на четыре, хотя построение и количество воинов в каждом осталось таким же. Конница же, как и говорил Ликир, явно не собиралась их поддерживать.

Зато эти четыре тысячи, действующие раздельно, но согласованно, упорно лезли вперед, отжимая ханских воинов, но все же не слишком увлекаясь, а значит и не неся серьезных потерь. Вместе с тем Чегдан понимал, что надолго их не хватит, они скоро выбьются из сил. Не мгновенно. Так спустя некоторое время. Ликир, управляющий сейчас всеми выделенными на отражение атаки тысячами, выжидал, терпя некоторый урон. И это самое терпение должно было окупиться. Скоро совсем скоро

— Беда, хан, совсем большая беда! — гонец, молоденький печенег со знаками десятника, бухнулся на колени неподалеку от повелителя, остановленный телохранителями, но продолжал голосить. Войско русичей идет. Их многие тысячи, они рассеяли тысячу Гацура, полутысяча Маргона отходит, там тоже много убитых. Маргон просит простить его неразумного, но Гацур мертв, а он не может удержать его воинов, они бегут. А он Он не может, у него мало воинов. Росит помощи, послать храбрых ханских воинов

Из возгласов гонца Чегдан понял если и не все, то уж точно всю глубину беды, которая обрушилась на него. Обострившийся же в момент опасности разум позволил понять, к чему была вся эта утренняя суматоха в стане Хальфдана и почему князь руссов погнал свои тысячи пеших воинов в атаку. Да все для того, чтобы приковать к себе большую часть его, Чегдана, войск, отвлекая их от удара с другой стороны.

Проклятые русичи! Отродье степных демонов Хальфдан! Как же тяжело на собственной шкуре убедиться, что разговоры о его икусстве боевать оказываются ничуть не преувеличенными. Теперь придется делать то, что еще совсем недавно ждал от Хальфдана. Бежать! Бежать с малой частью воинов, чтобы только не потерять все, включая голову.

Взгляд печенежского хана, главы племени Гила, упал на все еще лепечущего что-то гонца. Того, кто принес дурную весть и надеялся, что хану только и есть дело до неудачников. Одно лишь слово, и вот один из телохранителей тянется рукой к кинжалу на поясе Пара ударов сердца знаменуют прерванную жизнь доставившего дурные вести. Чегдан не знает, но все же надеется, что эта пролитая кровь способна умилостивить за что-то разгневавшихся на сынов степей богов. И звучат обращенные с ближним людям слова:

— Найти Ликира. Он должен развернутьчать конницы, чтобы задержать второе войско руссов. И сам, собрав всех из нашего племени, пробиться к тем полутора тысячам, где мой сын бечег и Каида.

— А остальные? — пискнул было один из сотников, но тут же осекся, мигом переменив тон. Они же могут понять и тогда

— Ликир справится. Талгат! — подождав, пока кряжистый и невероятно сильный по любым меркам сотник телохранителей подойдет почти вплотную, хан сказал. Убить всех, кто выше десятника в моем стане. Быстро, по возможности тихо. Они не должны поднять тревогу.

Человек-гора лишь кивнул, говорить он не любил настолько, что некоторые всерьез считали его немым. Но таковым он не был, зато обладал звериной силой и такой же жестокостью. А еще никогда не колебался, исполняя приказы своего повелителя. За что и был ценим Чегданом.

Проводив взглядом резво двигающегося верного пса, хан стал ждать. Ожидание обещало быть недолгим, в отличие от грядущего бегства. И оставалось лишь возносить мольбы богам и череде предков, чтобы те помогли проскочить между смыкающихся зубьев капкана, а потом еще в достаточном числе добраться до родных мест. Ведь если потери окажутся слишком велики, то и там ему не суждено выжить в качества главы племени.

«Время на исходе!» — только эти три слова словно поселились внутри головы, болезненно ударяя изнутри, стучась, просясь на выход. И они не оставляли его до тех пор, пока он в окружении тех, кто был одного с ним племени, не добрался доместа, где расположена была уже взятая добыча и охраняющие ее полторы тысячи воинов. А вместе с ними и его сын, которому хватило осторожности почуять неладное. К его удивлению, Бечег уже орал, срывая горло, насотников и полусотников. Требуяразбирать между собой уже навьюченных лошадей и быть готовыми скакать во весь опор, не жалея никого и ничего. Рядос безмолвной, но грозной тенью возвышался Каида. Одним своим молчанием утверждающий правоту ханского сына.

— Брось добычу, — вместопприветствия процедил Чегдан. Мы ждем лишь Ликира, да и то Если промедлит, уйдем с теми, кто здесь. И еще надо удавить всех старше десятника, что не

— из нашего племени, — закончил сын высказанную отцом мысль. Двое сотников уже удавлены. Как и два десятка помельче. Остальные согласны на все, лишь бы вырваться их хватки белых демонов Хальфдана. У них нет пути назад, они сами удавили тех, кто был с ними одной крови.