Вариант Юг (СИ) - Страница 7
Командир ударников, не будь дураком, на временное перемирие согласился и, пользуясь короткой передышкой, попробовал обойти бронепоезд, чтобы подорвать за ним пути. Хороший план, да вот только Павлуновский, Ховрин и Железняк, тоже не простаки. Они сообразили, чем им грозит окружение. И погрузив на площадки бронепоезда балтийцев, отстреливаясь из пулеметов и орудий, отряд Красной Гвардии выскочил из кольца и вернулся в Белгород.
На следующий день Иван Павлуновский отправил в Петроград телеграмму:
«Отряд Корнилова, численностью до 3-4 тысяч человек с достаточным количеством пулеметов, занимает ст. Томаровку в 28 верстах от Белгорода. 25 ноября мы дали первый бой войскам Корнилова. Бой произошел у Томаровки. Результаты боя: один эшелон Корнилова разбит, другой поврежден. Наши потери: 2 убитых, 3 раненых. Потери Корнилова неизвестны, должно быть, значительны».
Это известие вызвало бурную реакцию среди верхушки большевиков. Настолько, что Лев Давидович Троцкий в газете «Известия» про бой даже статью тиснул. И там же был опубликован документ под названием «Декрет об аресте вождей гражданской войны против Революции». Но это все было где-то далеко, в столице, а события вокруг Сумской железной дороги развивались своим чередом. Ударники Манакина все же подорвали железнодорожные пути, и этим оградили себя от грозного красного бронепоезда, а большевики ждали подкреплений и повторять свою попытку разгромить корниловцев не пытались.
В итоге, на некоторое время все замерло без движения. Обе стороны отдыхали и боевые действия продолжились только 27-го ноября, когда ударники покинули Томаровку и направились к станции Сажное на железнодорожной ветке Москва-Харьков. К товарищу Павлуновскому в этот же день, ближе к вечеру, прибыла помощь, 1250 лихих севастопольских моряков Алексея Мокроусова с четырьмя трехдюймовыми орудиями и парой аэропланов...
Командир 1-го Черноморского революционного отряда, широкоплечий брюнет, как и все вокруг него, в бушлате и бескозырке, не стал ждать, пока эшелон с моряками остановится на станции Белгорода. Он спрыгнул с подножки вагона, а за ним последовали его ближайшие помощники, среди которых находился уже знакомый нам старший рулевой с эсминца «Гаджибей» Василий Котов. Матросы промели своими клешами загаженный холодный перрон и напротив входа в вокзал их встретили местные командиры, комиссар Павлуновский, его товарищ Ильин-Женевский и вожак балтийских моряков Ховрин.
Большевики обменялись приветствиями, и Мокроусов спросил Павлуновского:
- Ну что, где хваленые ударники? Кого бить?
- Да черт их знает, куда они делись, - пожал плечами комиссар, худощавый тридцатилетний мужчина в офицерской фуражке и новеньком светло-коричневом тулупчике. - Вчера еще эти сволочи в Томаровке сидели, а сегодня уже никого.
- Так что же, получается, вы их упустили? - ухмыльнулся Мокроусов. - Тяму не хватило старорежимников к ногтю прижать?
Вместо Павлуновского командиру севастопольцев ответил Коля Ховрин, двадцатишестилетний балтийский моряк с суровым насупленным лицом:
- Сил маловато. Кроме моих братишек и Железняка никто драться не желает. Хорошо хоть в спину не стреляют, уже не мало.
- Значит, основная нагрузка на моих черноморцев ляжет?
- Да, - Павлуновский кивнул.
- Тогда переночуем в городе, а поутру начнем преследование.
- Нет. Надо сразу в бой.
- А что так? К чему спешка? - удивился командир черноморцев.
Белгородский комиссар посмотрел на моряков за спиной Мокроусова и сам спросил:
- Люди с тобой надежные?
- Все как один, комиссар. Не переживай, каждый предан делу революции. Можешь напрямую говорить.
- Ладно, напрямую, так напрямую. В городе неспокойно, поляков шестнадцать тысяч в одном полку, сидят в своих казармах с пулеметами и ждут, чем дело закончится. Харьковчане с запасниками разбегаются, а народ начинает нам в спину плеваться. В общем, не нужно сейчас в город входить, а то мало ли что. Вон, - Павлуновский кивнул на Ховрина, - балтийцы погуляли чуток, шороху среди местной контры навели, и как бы теперь восстания не случилось. Мы его задавим, это само собой, но сейчас главное остановить ударников.
- Не дрейфь, браток, - Мокроусов оскалился. - Пока местные буржуи могут спать спокойно, а мы с балтийцами пойдем корниловцев бить. Кстати, генерал с ними?
- Слух ходил, что он в эшелоне. Но если судить по тому, что ударники дрались не очень хорошо, думаю, что это ложная информация.
- Жаль, что Корнилова нет. Ну ничего, еще пересечемся. - Мокроусов обернулся, посмотрел на моряков, вылезающих из вагонов и, повысив голос, выкрикнул: - Всем назад! Продолжаем движение!
Черноморцы подчинились, нрав у Мокроусова, порой, был бешеный, рука тяжелая, а «маузер» всегда готов к применению. Командиры вернулись в эшелон и, протиснувшись между телами моряков, Василий Котов оказался на своем месте, в классном вагоне, где в окружении нескольких смеющихся матросов, словно княгиня на балу, на экспроприированном в дороге плюшевом диванчике расположилась Наташка.
- Что там? - спросила Василия подруга, кивнув на пустынный перрон вокзала.
- Эшелон следует на Томаровку, это километров сорок от города. Там высаживаемся и идем вслед за ударниками.
- Теперь они за все ответят, - со злостью произнесла Наталья. - Кровью умоются! Гады!
Сам Котов, к ударникам претензий не имел, но спорить с девушкой не стал, и согласился:
- Да, умоются.
Лязгнув сцепами, вагоны дернулись, и эшелон с черноморцами проплыл мимо вокзала, а за ним окраины Белгорода, и начинался очередной отрезок пути, который закончился на окраине Томаровки. Дальше дороги не было, местные железнодорожные рабочие, под охраной балтийцев и бронепоезда, спешно восстанавливали порушенное корниловцами полотно. Поэтому черноморцам пришлось покидать нагретые теплушки и выйти на холодный степной грунт.
По команде Мокроусова и других командиров красной морской пехоты, увешанная ручными гранатами и перекрещенными пулеметными лентами, вооруженная винтовками и несколькими пулеметами масса чернобушлатников хлынула на землю. Моряки сразу же построилась в походные колонны и, сопровождаемые разведчиками Ховрина, двинулись по следам не желавших сдаваться золотопогонников. Сил у отдохнувших в дороге черноморцев было много, шли они ходко, след бегущих корниловцев был виден четко, и моряки прошагали почти всю ночь без больших остановок.
Под утро бойцы 1-го Черноморского революционного отряда сделали привал в одном из больших поселений, до полудня передохнули и снова пошли. Но в этот раз они двигались недолго, до тех пор, пока в одном из хуторов на пути, по ним не начали стрелять. Неожиданно из крайней покосившейся хатки раздалось несколько винтовочных выстрелов, и двое моряков, идущих впереди, свалились наземь и окрасили серую застывшую землю алой кровью.
- Убили! - разнесся чей-то истошный крик.
- В цепь, мать вашу! - тут же последовала команда Мокроусова.
Моряки растеклись вдоль околицы, и передовой отряд, полторы сотни матросов с «Гаджибея» и «Гангута», которыми командовал Котов, первым начал наступление на хутор. Снова из хатки защелкали выстрелы, и еще один из черноморцев погиб от пули закрепившихся в хилом глинобитном укрытии контрреволюционеров. Матросы залегли. Василий при этом оглянулся на Наталью, припавшую к земле с небольшим «браунингом» в руках, и почему-то подумал, что здесь и сейчас в своем жакете она выглядит нелепо и не к месту, а затем он удобней перехватил винтовку и поднялся во весь рост.
- Братва! За мной! - выкрикнул он.
- А-а-а! - поддержали его моряки.
Черной волной матросы нахлынули на хутор. И сразу же в окна, из которых велась стрельба, полетело несколько гранат. Взрывы почти обвалили постройку. Но она устояла, и с винтовкой наизготовку Котов первым ворвался внутрь.
На полу скромного саманного жилища, посеченные многочисленными осколками, находились мертвые люди, около двух десятков. Они были одеты в гимнастерки и почти все лежали на серых шинелях, раскиданных по хате. Многие из убитых были в окровавленных бинтах, и Василий понял, что его браточки только что прикончили раненых корниловцев, оставленных на хуторе при отступлении. Видимо, ударники решили не сдаваться и оказать сопротивление матросам, за что поплатились. Не стали бы стрелять, глядишь, остались бы жить.