Вариант Юг (СИ) - Страница 22

- Мы тогда в авангарде шли, - говорил поручик, - и было нас меньше сотни. Почти весь отряд необстрелянные юнцы, а против нас больше трех тысяч штыков красного командира Петрова, которые с Украины на Дон наступали. Позади нас две сотни казаков 10-го Донского полка, сотня 58-го полка, около ста пятидесяти партизан из 1-й Донской дружины, артиллерийский взвод и пулеметная команда 17-го Донского полка. Вроде как сила, а идти вперед казаки не хотели. Говорили, что на Дону с большевиками повоюем. А вот на Украину не пойдем. Поэтому вся тяжесть дела по остановке отряда Петрова на нас легла. Перво-наперво отряд занял станцию Колпаково, и красных там не оказалось - все в Дебальцево кучковались. К этой станции была выдвинута конная разведка, а мы всем отрядом купили билеты на проходящий поезд, честь по чести, как в старые добрые времена, и направились навстречу врагу.

- Неужели так и поехали? - прерывая речь поручика, спросил кто-то из парней.

- Да, так и поехали. В самых обычных пассажирских вагонах и по билетам, - ответил Курочкин и продолжил: - На каждой станции высаживались, брали под караул аппаратный узел связи, снова садились в поезд и продолжали движение. Доехали до Дебальцевского семафора, разоружили часового и въехали на станцию. Представьте, ночь, на перроне останавливается поезд и из него командир выходит. На станции красногвардейцев как селедок в бочке, а он один. К нему навстречу выскакивает самый храбрый из солдат. Весь согнулся, на голове шапка барашковая рваная, а за спиной винтарь с примкнутым штыком стволом вниз висит. То еще зрелище.

Курочкин прервался и все тот же молодой голос поторопил его:

- И что дальше было, господин поручик?

- Дальше? Хм! Этот солдатик представился членом военно-революционного комитета и потребовал сдаться. Есаул на него посмотрел как на окопную вошь и спросил, солдат ли тот. Тот отвечает, что да, солдат. Тогда командир как гаркнет: «Руки по швам! Смирно, сволочь, когда с офицером разговариваешь!» Куда что делось, местный член ревкомитета вытянулся в струну, и был готов исполнить любой приказ. Мы думали, что теперь Чернецов отдаст приказ захватить станцию. Но он разглядел, что в здании вокзала готовятся к бою и потому только потребовал отправить наш состав дальше на Макеевку. После чего командир вернулся к нам, а поезд через пять минут тронулся дальше. Славно тогда красных напугали. До такой степени, что из отрядов Петрова две трети бойцов по домам разбежалось. Вроде бы и стреляли немного, а результаты получили хорошие. А все почему?

- Почему? – одновременно спросило несколько человек.

- Потому, что храбрость города берет. А лихость и внезапность наши основные козыри в этой войне. Мы - партизаны, и методы наши партизанские.

Сказав это, Курочкин отправился к бойцам, которые чистили оружие. Рядом с моей кроватью воцарилась относительная тишина, и я заснул. Таким был первый вечер в отряде Чернецова, а следующий день начался с того, что по казарме поплыл аромат еды. И как только я открыл глаза, рядом появился Мишка. В его руках был большой котелок с дымящейся кашей, две ложки и три ломтя серого хлеба. Спрашивать ничего не стал, вижу, что брат просто светится от счастья и службой пока доволен. Дай-то Бог, чтобы не разочаровался младший в своем выборе и пути, с которого свернуть, значит потерять честь и уважение к самому себе.

Котелок опустился на табуретку между койками. Мы перекусили, Мишка принес чай, и в этот момент в помещении появился Чернецов.

- Здорово ночевали! - громко произнес есаул.

- Слава Богу! - дружно, привычно и уверенно, на казацкий манер, ответил личный состав отряда.

- Господ офицеров, вчера записавшихся в отряд и оставшихся с нами, прошу пройти в мой кабинет, - сказал Чернецов и покинул казарму.

Оставив недопитый чай, вместе с пятью офицерами, двумя пехотинцами и тремя казаками, я проследовал за есаулом. Через минуту мы в кабинете командира отряда, бывшей бытовой комнате. Чернецов сидит за столом, а справа его ближайшие помощники, поручик Василий Курочкин и хорунжий Григорий Сидоренко. В углу возле небольшой печки возится седоусый дед с погонами старшего урядника. Мы шестеро стоим перед столом, вроде как на смотринах. Отрядные ветераны осматривают нас, а мы ждем, что же будет дальше.

- Итак, господа, - первым, как и ожидалось, разговор начал Чернецов, - давайте поговорим строго по делу. Вы вступили в отряд под моим командованием, и сейчас я спрошу вас в первый и последний раз. Вы готовы идти со мной до конца и выполнять все мои приказы?

- Да, - отвечаем мы вместе.

- Раз так, давайте знакомиться поближе. Времени у нас немного, а потому попрошу докладывать о себе кратко. Про меня вы все знаете, а я про вас, увы, пока ничего. Давайте начнем с вас, - есаул посмотрел на крепкого цыганистого хорунжего, который, как и я, был одет в кавказскую черкеску.

Тот, к кому он обратился, коротко кивнул, и сказал:

- Хорунжий Терского гвардейского дивизиона Афанасий Демушкин. Возвращался из госпиталя домой и застрял здесь. Готов крошить красных, где только прикажете, господин есаул.

Чернецов удовлетворенно моргнул веками и посмотрел на следующего казака. Этот так же с ответом не замедлил:

- Сотник Кириллов, 44-й Донской полк, бежал из Каменской, где сейчас большевики гуляют. Хочу вернуться домой и поквитаться с ними за то, что они творят.

Третьим представился я:

- Подъесаул Черноморец, 1-й Кавказский полк. В Новочеркасске по воле случая, но против красных драться готов.

Четвертым был рослый и чрезвычайно мускулистый человек в рваной казачьей гимнастерке без погон. Он шагнул немного вперед и пробасил:

- Хорунжий 6-й Донской гвардейской батареи Сафонов. Бежал из станицы Урюпинской. К бою готов.

- Это у вас в батарее некто Подтелков служил, который сейчас в Каменской казаков баламутит?

- Да, мы с ним вместе служили. Знал бы, что он такой сволочью окажется, сам бы его придушил.

Следующим представился молоденький и щуплый пехотинец, который напоминал выпавшего из гнезда птенчика:

- Прапорщик Завьялов, 30-й Херсонский пехотный полк, из иногородних станицы Хомутовской. В первом же бою на Рижском направлении был ранен и попал сюда. Что творилось на фронте, знаю не понаслышке, и насмотрелся всякого, а теперь хаос и кровь повсюду. Готов воевать против всего этого анархического сброда, который на Дон идет, не жалея ни себя, ни врагов.

Последним из нас шестерых был полный пятидесятилетний мужчина в потертом английском френче и круглом пенсне, которое постоянно сползало ему на нос:

- Полковник Золовин, последняя должность заместитель интенданта 2-го армейского корпуса, ушел в отставку по состоянию здоровья в начале 17-го года. Могу и готов служить почти на любой должности, а надо, так и рядовым стрелком в строй встану.

- Господин полковник, может быть, вам в Добровольческую армию перейти? Там вам найдут более достойное применение и более подходящую должность, чем у нас.

- Нет, решение принято. Вчера я поверил вашим словам, а сегодня отступать уже поздно.

- Ну, как знаете, - не стал спорить есаул и, раскинув на столе подробную карту Донского Войска со штемпелем Новочеркасского юнкерского училища в уголке, попросил нас подойти поближе. Мы собрались вокруг стола, и он сказал: - Господа офицеры, атаман Каледин поставил перед нами трудновыполнимую задачу, но я уверен, что мы справимся. Завтра отряд выдвигается на Александровск-Грушевский, Сулин и Горную. Там стоят казаки 2-го, 8-го и 43-го Донских полков. Бой вряд ли случится, казаки этих полков воевать не хотят, а сопротивление будет оказано дальше, в районе Черевково и Зверево. Главная проблема, это то, что у нас может не хватить сил. Под моим началом всего сто пятьдесят бойцов, а надежды на наше храброе офицерство не много. Сейчас есть четыре взвода, - есаул усмехнулся, - 1-й из вольноопределяющихся, 2-й из казаков и студентов, 3-й кадетский и 4-й непромокаемый, сборный из всех слоев добровольческого движения. На этом все, и в моем отряде более никого, по крайней мере, пока. А у противника уже сегодня больше двух тысяч штыков и сабель при пулеметах и орудиях гвардейской артиллерии.