Вариант дракона - Страница 1

Шахматы — древняя игра. Я — шахматист, играю с детства.

Один из самых острых и самых древних вариантов в сицилийской защите это вариант дракона. Его играют за черных, атака их бывает настолько резкой и неожиданной, что белые часто оказываются в трудном положении и могут легко проиграть. Правда, надо сказать, этот вариант не прост и для черных.

В той травле, которая была организована против меня, я защищался, защищался средствами, дозволенными законом…

Когда эта книга была уже практически написана, стало известно об изменениях на кремлевском холме — Ельцин ушел. Вместо себя оставил Владимира Владимировича Путина, которого я хорошо знаю.

Первым указом Путина был указ «О гарантиях президенту Российской Федерации, прекратившему исполнение своих полномочий, и членам его семьи».

Чего тут только нет, в указе этом! И неприкосновенность, распространяющаяся не только на самого «прекратившего исполнение своих полномочий», но и на занимаемые им «жилые и служебные помещения, используемые им транспортные средства, средства связи, принадлежащие ему документы и багаж, на его переписку». И пожизненное денежное содержание в размере 75 процентов оклада, и пожизненная государственная охрана плюс охрана членов семьи и сопровождающих его лиц…

Некоторые газеты не выдержали, задали язвительный вопрос: а как в данном случае писать слово «семья», с большой буквы или с маленькой?

Тут и пожизненное медицинское обслуживание бывшего президента и членов его семьи, и право на содержание за счет федерального бюджета аппарата помощников, а также «отдельного служебного помещения, оборудованного оргтехникой, средствами связи, в том числе правительственной связью», и пожизненное пользование одной из государственных дач — Ельцин избрал роскошную правительственную резиденцию «Горки-9»… И еще — полным-полно различных благ для членов семьи бывшего президента после его кончины… Что-то я не слышал, чтобы подобные царские блага были дадены кому-нибудь из «бывших» в Европе. «Друга Гельмута» в Германии вообще готовы посадить на скамью подсудимых. Несмотря на то что он в Германии — национальный герой.

Не уверен, что такой закон примет Государственная Дума. И будет права, если не утвердит. Недавно «МК» предложил список из десяти человек под названием «Злой гений XX века», в которой входили и Сталин, и Берия, и Ленин, и Ельцин. Первое место занял Ельцин, набрав чудовищно много голосов — 38,8 процента. Вероятно, это — эмоциональная оценка, к тому же не все из жизни этого человека известно людям, но думаю, будет известно все и история воздаст ему по заслугам.

У меня же к Борису Николаевичу Ельцину — свое отношение. Иначе бы мне не пришлось избирать в жизни вариант острой сицилийской защиты — вариант дракона…

Тот мартовский день был солнечным. С самого утра пахло свежестью, оживающими деревьями, весной, талым снегом, еще чем-то очень вкусным, рождающим доброе настроение.

Но на душе доброго настроения не было. Хотя, если взглянуть на ситуацию с позиций чистого факта, отметая всякие эмоции, поводов для тоски и горя не было. Но человек есть человек. Человек — существо уязвимое, поранить его легко. Иногда ничего не стоит поранить. Я же не был исключением из правил.

Накануне, 17 марта, прошло заседание Совета Федерации, обсуждали мою отставку с поста Генерального прокурора России. Голосование ошеломило всех, кто следил за историей отставки, в том числе ошеломило и меня самого (а я все-таки готовился к худшему): 143 человека проголосовали против отставки и только шесть — за.

На следующее утро меня вызвал президент.

Вот теперь я и ехал к нему. В больницу, в так называемую «кремлевку». Утром, едва рассвело, мне позвонил Владимир Дмитриевич Метелкин генеральный директор нашего медицинского комплекса на реке Истре, мы с ним каждое воскресенье в одной команде режемся футбол, — и сообщил, что ночью по второму каналу TV показали пленку, на которой человек, похожий на Скуратова, занимается амурными делами с проститутками.

Гаденькая это штука, противная, вышибающая злую слезу обиды, подобные, тщательно срежиссированные, тщательно склеенные пленки. Людям, что занимаются этим, обычно не подают руки.

Звонок Метелкина светлых красок в настроение не добавил, но хорошо, что Владимир Дмитриевич предупредил меня. И как только те, кто дал пленку в эфир, не понимают, что ее показ — это уголовное дело, за которое можно получить срок и отправиться в места, не столь отдаленные: ведь речь шла не только о банальной диффамации, но и оказании давления на прокурора в связи с расследованием уголовного дела, что является серьезным преступлением против правосудия…

Президент, казалось бы, по главной своей обязанности должен быть гарантом Конституции и законов, свято оберегать их, наказывать тех, кто преступает их, но, увы, этим гарантом президент наш оказался лишь на словах… К этому времени я уже понимал, что ни в 1993 году, когда танки в упор расстреляли здание парламента, он уже не был гарантом, ни когда отправлял ребят на бойню в Чечню, не был гарантом, ни в событиях весны 1996 года, когда он чуть было не разогнал Государственную Думу, — об этом я еще расскажу, — также не был гарантом. Не был он гарантом и в случае с незаконно уволенным генералом Коржаковым — начальником охраны, и в случае со мной. В основе всей его деятельности лежало, к сожалению, одно пренебрежение к закону, замешанное на осознании вседозволенности — ему, как царю, можно все. Правда, и прокуратура не проявила в этом вопросе достаточной принципиальности. А как он тасовал в последнее время премьеров и правительства?

В машину ко мне каким-то чудом прозвонилась журналистка из телекомпании НТВ, попросила прокомментировать ночной показ пленки по РТР. Я чувствовал, как внутри меня возникло какое-то жжение, едва не перехватившее дыхание, за ним — злость.

Странная сложилась ситуация с показом этой пленки. Решение Совета Федерации состоялось, голосование известно: 143 на 6, аргументы сторон высказаны. По логике, показывать надо было до заседания Совета Федерации… Впрочем, раз давят — значит, был у окружения Бориса Николаевича страх, значит, они боялись. И прежде всего разоблачений, уличений в воровстве, во взяточничестве, в том, что они ободрали страну, сделав людей непомерно нищими, а себя непомерно богатыми…

— Считаю, что это — форма давления в связи с расследованием крупного уголовного дела, — сказал я.

— Какого дела? — заинтересовалась журналистка.

— Дело… — я задержал дыхание, решая, назвать или не назвать фирму, которой это касается впрямую, — швейцарской фирмы «Мабетекс».

Так я впервые на всю страну назвал фирму, связанную преступными нитями с кремлевской верхушкой.

— Давление же на меня оказывают те, кто боится расследования, добавил я.

Сказать больше я ничего не мог, не имел права…

Вот и ЦКБ.

Я поднялся на лифте на этаж, где находилась комната заболевшего президента. Первый человек, которого я увидел, был Юрий Васильевич Крапивин — начальник Федеральной службы охраны. Он пытался переговорить со мной о смене моей охраны. Дело в том, что Генеральный прокурор — один из восьми охраняемых государством лиц. В эту восьмерку входят сам президент, премьер-министр, председатели трех высших судов России — Верховного, Арбитражного и Конституционного, председатели двух палат парламента и Генеральный прокурор… Подобный разговор Крапивин вел со мной еще в феврале, но тогда я резко высказался против: мы начали расследовать дела, связанные с самыми могущественными людьми России, и смена охраны может быть чревата…

Я сказал Крапивину:

— Юрий Васильевич, я уже предупреждал вас в прошлый раз: если вы поменяете мне охрану, я объявлю об этом всенародно и выскажу свои соображения по поводу того, зачем вы это делаете. Вы этого хотите?

Лицо Крапивина сразу сделалось кислым, и он от меня отстал.