Вампиры. Опасные связи - Страница 130

Мона отошла от машины и провела ладонью по глазам. Когда она снова взглянула на дом, тощая девчонка-азиатка на роликах открывала дверь ключом с целой связкой игрушек и брелоков. Девчонка обернулась через плечо, ее намазанные блеском губы изогнулись в сардонической усмешке.

— Ну, заходите или как? — спросила она.

Мона хотела ответить «нет», но вместо этого придержала ладонью дверь. Шершавый прохладный металл был весь в глубоких царапинах, каракули с именами жильцов почти совсем стерлись. Девчонка, не сказав больше ни слова, укатила но коридору. Мона нервно сглотнула и шагнула через порог.

Викторина чувствовала на губах привкус слез и гвоздики. Она в третий раз перечитывала это письмо и без конца облизывалась, а потом положила его обратно на изорванную простыню. Потянулась к старенькому магнитофону на прикроватном столике, вытащила из деки кассету «Кью» и бросила ее в кучу хлама на полу. Из аккуратно разложенных на кровати предметов она выбрала черную с серебром кассету и вставила ее в магнитофон. Это была заигранная копия единственной записи Дивы Демоны. Название было выведено рукой ее госпожи: «Порка теней».

Музыка, подобно фимиаму, окутала обнаженное тело и заполнила благоухающий полумрак комнаты. Великолепный гипнотический ритм порождал под закрытыми веками Викторины образы Дивы Демоны. Когда голос госпожи выплыл из динамиков, ее кожа покрылась мурашками. Каждое посещение дарило все более острые ощущения и длилось дольше предыдущего. Викторина была уверена — в этот раз Дива Демона придет, чтобы остаться.

Сначала она почувствовала ее запах. Экзотичный аромат «Дыхания ночи» смешался с чуть острым запахом пота разгоряченного тела и сокровенным мускусным запахом густых волос в промежности. Она боялась раньше времени открыть глаза и все испортить. Каждый тоненький волосок, каждый миллиметр ее кожи был невыносимо чувствителен. Она ощутила жар тела госпожи за секунду до того, как почувствовала прикосновение.

У Викторины перехватило дыхание, сокровенные мышцы внутри нее напряглись, и она распахнула глаза.

Над ней стояла Дива Демона — глаза сверкают, голодный рот с черными губами насмешливо скривился. На ней были рваные черные кружева, корсет из толстой колеи, кожаные перчатки и высокие, доходящие до белых бедер сапоги со шнуровкой. Очертания Дивы Демоны казались довольно резкими, но лицо было словно снято через софт-объектив, и эффект этот распространялся на атмосферу вокруг нее.

— Моя самая совершенная рабыня. — Голос госпожи звучал немного неразборчиво, как скопированная множество раз запись.

Сердце Викторины растаяло.

Она соскользнула с кровати на пол и прижалась губами к мягкой коже сапог госпожи. Она буквально впитывала насыщенный, но малоприятный вкус сапожного крема.

— Моя жизнь принадлежит тебе, моя повелительница, — прошептала она. — Все только для тебя.

Пальцы с черными ногтями ухватили липкие спутанные волосы, потянули вверх, поставили ее на цыпочки и дернули назад, обнажив шрамы на шее. Кожа на голове горела от боли, а рубцы под подбородком заныли в предвкушении, — так намеченная на материи строчка не может дождаться момента, когда в нее вонзится игла. Викторина хотела открыть глаза, хотела насладиться в полной мере ожившим образом госпожи, но ее парализовало отчаянное желание. Это не имело никакого значения. Каждая черта надменного лица Дивы Демоны, каждый изгиб ее беспощадного тела был выжжен раскаленным железом в ее памяти. За секунду до ласкающего прикосновения холодной кожи, за мгновение до сладостной боли от смертоносного поцелуя она увидела, как сочные черные губы обнажают сияющие скальпели клыков…

И вдруг, как стилет в самое сердце ее фантазий, — резкий вопль дверного замка.

Изо всех сил стараясь держать себя под контролем, новая Мона бесцельно сжимала и разжимала кулаки. Она стояла перед дверью в свою старую квартиру, в прошлое, в мавзолей Дивы Демоны. Какого черта она вообще здесь делает? У нее не было никакого желания повидать Викторину или встретиться с ее новоиспеченной Дивой Демоной. Тысячу раз она повторяла себе, что надо убираться отсюда, что не стоит будить сдохшую собаку, и все же она была здесь. Пот холодной пленкой облепил ее тело. Сердце накручивало сумасшедшие пируэты в грудной клетке. Ей приспичило помочиться. Она слышала собственный приглушенный голос, голос пел. Она снова нажала на звонок и одновременно постучала кулаком по крашеной поверхности металлической двери.

Дверь приоткрылась, и в узком черном проеме показалось худое белое лицо Викторины, первые секунды оно выражало недоверие, потом растерянность и шок.

Последние десять лет жестоко обошлись с бывшей рабыней. Ее волосы и макияж были такими же, как прежде, но лицо под слоем косметики состарилось и стало болезненно худым. Тело под обветшавшим черным кимоно скорее можно было назвать скелетом, серая, нездоровая кожа обтягивала острые кости. Она даже пахла неправильно. Под толстой маской парфюма притаилась тонкая резкая вонь нарушенного метаболизма и безумия. Ее шея была испачкана в крови.

— Викторина, — с трудом выдавила из себя Мона, — нам надо поговорить.

И тут из-за острого как нож плечика Викторины послышался ее собственный голос. Молодой, надменный и реальный, как сама жизнь.

— Кто посмел испортить нам удовольствие от самого волнующего свидания?

Мона не могла позволить тошноте взять верх. Злость была ее единственной движущей силой, когда она распахнула залапанную дверь.

Квартира совсем не изменилась, это был тщательно оформленный мавзолей, именно такой она ее и помнила.

И в центре неприбранной комнаты, уперев кожаные кулаки в бедра, сверкая черными глазами, стояла Дива Демона.

Воздушное пространство между ними, казалось, загустело до состояния омерзительной студенистой массы, видимость исказилась, проекция перекосилась чудовищно и абсурдно. С противоположного конца жуткого тоннеля Мону испепеляли ее собственные, подведенные черной тушью глаза. Жадные лапы зверя проникли в ее внутренности, сжали кишки и потянули наружу. Она рухнула на колени в кучу грязных черных кружев.

Вонь от потного, немытого тела была единственной нормальной субстанцией в этом новом, обезумевшем мире. Беспомощный разум Моны, как в спасательный жилет, вцепился в эту простую, не замутненную безумием правду. Кончики ее пальцев начали лопаться и кровоточить, спонтанно возникшие стигмы расцвели, как алые орхидеи, капли крови скользили по фантастически уплотнившемуся воздуху в огромный, широко разинутый рот (ее рот), мелькнул розовый язык, в черном оскале обнажились острые клыки. Там, у нее во рту, была кровь, точь-в-точь как когда-то, сладкая и тошнотворная, реальная, как воспоминания. Она совсем обессилела, каждый удар сердца был равен подъему громадной тяжести. Дива Демона нависала над ней, ее контуры вдруг приобрели невероятную четкость, она стала похожа на ожившую фотографию, наложенную на голубой экран реального мира.

Кровоточащие руки Моны, казалось, были в тысяче миль от нее, холодные, как поверхность Луны. Ее плоть стала иллюзорной и постепенно испарялась, подобно некой абстрактной газообразной субстанции. Ею овладела апатия, но в самой сердцевине ее существа раскаленная до бела ярость медленно, пласт за пластом прожигала наркотическую летаргию. Это существо, расхаживающее в сброшенной ею коже, — не она. Это нечто — всего лишь порождение больного воображения Викторины, обряженное в лохмотья умершей любви. Мона была настоящей, из плоти и крови, и она была в бешенстве.