Вамбери - Страница 2

— Приходи по утрам до уроков чистить учителям сапоги и платье.

Едва зимнее солнце начинало трогать окна, Вамбери уже сидел с сапогом в руке у печки в большом школьном коридоре и одним глазом следил за щеткой, бегавшей по сапогу, а другим глядел в книгу.

Печка сделалась его другом. Она грела и успокаивала его. А потом в нее всегда можно было бросить полдюжины картофелин, случайно сохраненных от вчерашнего дня.

Кроме печки, его верными товарищами были книги. Зачитываясь, он забывал голод.

Однажды весной школьники дурачились и играли во дворе. Листья яблонь летели им навстречу. Воробьи прыгали по забору.

Веселье кружило мальчикам руки и ноги, — А ну, Вамбери, — подзадоривал один из них, — побежим, ну, побежим, кто скорее.

— Куда ему, — кричали другие, — он на трех ногах, он вас всех сразу обгонит.

Вамбери побледнел от гнева и вскочил. И он бежал вместе со всеми. Но они далеко обогнали его и, столпившись на другом конце двора, показывали ему языка и строили носы.

Он стоял одиноко, запыхавшись от усилий. Мальчики смеялись.

Тогда он отвернулся и пошел прочь от школы и от своих мучителей. В этом городе было одно место, куда он ходил плакать, когда ему было тяжело. Это была могила его отца. Туда он пришел и теперь.

На могиле он сел и оглядел себя. Рваная куртка одевала его плечи, костыль протер ее, и подмышкой зияла дыра. Из одного сапога торчали пальцы. Морщины выросли на маленьком лбу после этого осмотра.

— А, проклятый, — сказал он, хмурясь, дергая костыль из-под руки, — ты долго еще будешь делать меня посмешищем? Кто сильней — я или ты, сейчас увидим. Отец, отец, будь свидетелем!

И Вамбери ударил изо всех сил костылем по дереву, росшему на могиле. Костыль с треском переломился и упал.

Опираясь на палку, ступая с болью, Вамбери пришел домой и собрал свои книги. Собрав, он завернул их в одеяло. Больше вещей у него не было. — Куда ты? — спросил шапочник. — Я ухожу, — сказал он, — здесь мне больше нечему учиться. Я пойду дальше.

Старый и мрачный город Пресбург впустил Вамбери в свои холодные, как пещеры, улицы.

Он долго ходил от дома к дому, и ему казалось, что дома отворачиваются от него, а лавки играют в прятки, — так неожиданно выскакивали перед ним окна, в которых лежали колбасы, окорока, сладкие пироги и конфеты.

Люди бежали вокруг, но никто не хотел взглянуть на него. Никому не было дела до хромого мальчика. Он был чужим в этом большом и мрачном городе. Вамбери остановился на одном углу. Над ним качалась вывеска: обеды. Он вошел. Человек с синим шрамом на подбородке спросил, что ему нужно. — Я хочу есть, сказал Вамбери. — Здесь едят только те, кто может заплатить за съеденное, ответил ему хозяин, — а кто ты такой? — Я приехал учиться, но могу и учить… — Ну, ну, — сказал хозяин, — у меня есть оболтус сын, которого следовало бы подучить.

— Что же, — сказал Вамбери, — я готов. Я могу показать свое свидетельство. И он показал его.

И Вамбери получил ученика и одну половину складной кровати у господина Леви — так звали хозяина столовой.

Еду он должен был добывать сам. Он садился с книгой в углу столовой и наблюдал за обедавшими. Это были бедные и тихие люди, такие же, как и он. Они платили медными монетами за жидкие супы и жесткое мясо. Вамбери подбирал остатки от кушаний. Иногда ему протягивали и целый кусок. Потом он опять уходил в угол и раскрывал французскую грамматику. Он уже знал языки латинский, немецкий, венгерский, еврейский.

Теперь его страстью был французский язык. Он заговаривал по-французски со всеми толкаясь по улицам — с крестьянином, идущим в погребок, с кухаркой, продающей молоко, с немцем, часовым мастером, с собаками, сидевшими у дверей.

У него было дикое произношение и честное упорство.

Его ученик блистал совершенным невежеством. В тусклый вечер, когда Леви, подсчитав кассу, пришел в комнату к Вамбери, мальчик раздевался, чтобы лечь спать.

— Погоди, — сказал Леви, — мой сын сказал, что у тебя появилась сыпь. Что это такое?

— Это, вероятно, лихорадка, — отвечал Вамбери, — не больше.

— Ну, ну, — сказал Леви, — повернись-ка к свету. Эге, а тебе придется, паренек, убраться отсюда. Таких мне не надо! Ты еще перезаразишь весь дом.

Вамбери встал, чувствуя, что удушье схватывает его за горло.

— Ничего, мы сейчас сосчитаемся. За три обеда, что ты мне должен, можешь не платить. Я оставлю у себя твою подушку и одеяло. А теперь иди — я тебя не держу.

Вамбери исходил все бульвары и переулки: он был отверженным и не мог постучать ни в одну дверь, он не мог показаться ни одному человеку. Мрачный, чужой город окружал его. Тогда он сел на скамью в глухом углу улицы. Но и тут раздались шаги ночного сторожа. Мальчик залез под скамейку в кусты, лег на землю и свернулся клубком. — Ничего, — говорил он себе, — крепись, Вамбери! И он на память читал про себя стихи по-латыни и по-французски, пока не уснул.

Наутро он пришел в монастырскую больницу и постучал в железную дверь. Его впустили и уложили на жесткую, скрипучую кровать.

Книг он не отдал. Он положил их под изголовье и только тогда успокоился.

Желтая дверь выпустила его обратно только через две недели. К нему на улице подошел тонкий, как гвоздь, старик с кусками белой щетины на скулах. Он видел, что Вамбери объясняется с водосточной трубой по-французски, и спросил:

— Ты хочешь работать, мальчик? Очевидно, он принял его за помешанного. Еще бы!

Вамбери даже припрыгнул на одной ноге. — Идем со мной в таком случае. И старик, который занимался ростовщичеством, привел его в свою квартиру. То была холодная, низкая комната с большим сундуком и двумя черными шкафами, К ней сбоку примыкала прихожая, где лежали остатки ковра и пустые бутылки. Это было все. — Что ты знаешь? — испытующе спросил старик. — Я знаю пять языков. — Это меня не касается. А сколько тебе лет? — Четырнадцать, — отвечал Вамбери. — А ну, скажи что-нибудь по-немецки. Вамбери сказал. — А ну, скажи что-нибудь по-латыни. Вамбери сказал. — Ты не совсем дурак, как кажется, — сказал старик, — ну, так слушай: я стар, и мне трудно готовить себе обед и подметать комнату, а потом меня могут ограбить, так как я не держу собаки. Если ты будешь смотреть за мной и охранять квартиру, этот ковер к твоим услугам, — и он жестом султана, дарящего гостю провинцию, указал Вамбери на остатки ковра в углу прихожей, — ну, и кое-какой кусок хлеба тебе обеспечен.

— Хорошо, — согласился Вамбери, — я буду служить вам за слугу и за собаку.

Но старик даже крошки не оставлял подчас после себя на тарелке, и Вамбери мстил ему тем же. Он забывал заводить ему часы, чистить комнату и спал ночью так, что его хозяина могли сто раз пронести разбойники туда и обратно, и Вамбери не проснулся бы.

Шёл 1848 год. Стены тихого Пресбурга затряслись от грохота пушек. Венгрия восстала против угнетателей-австрийцев. Огонь войны перекидывался с кровли крестьянской хаты на крыши замков и стены крепостей. Вена свергла императора. Студенты и рабочие укрепляли город. Битвы перекатывались по краю. Венгерские революционеры собирали отряды.

На помощь разбитым австрийцам русский царь прислал войска. Пики казаков и серые шинели гвардии встали бок о бок с кровавыми плащами имперцев.

Борьба стала неравной. Начались казни. Трупы висели на площадях, и грохот барабанов заглушал вопли разоренных семейств.

Вамбери ненавидел насилие. Он бегал по улицам и на всех языках ругал австрийцев палачами. Тогда его стала ловить полиция.

Вамбери должен был бежать из Пресбурга. В поле у Дуная он встретил несколько венгерских солдат, спасшихся от плена.

Они были запылены, и поражение читалось на их лицах. — Все кончено, говорили они, — будем ложиться и умирать. Пропадай наша свобода!

Тогда поднялся один старый пастух и прохрипел им шатающимся от старости голосом:

— Стойте, дети! Всегда, когда с нами беда, приходят нам на помощь старые мадьяры из Азии: ведь мы их братья — будьте спокойны, они и теперь нас не забудут.