Валькирии Восточной границы (СИ) - Страница 50

— Это довольно серьезное наказание…

— Отобрали игрушки! Да его самого надо было раздеть догола и в лес, да псов натравить, чтобы понял! — фыркает Ирина: — чтобы разорвали его на куски!

— Я… понимаю. Действительно бывают перекосы и…

— Перекосы? Российская Империя — это империя на костях крепостных! У вас на столах рябчики и ананасы, а что у крестьянина с его восьмью детьми? Сколько случаев людоедства в Южных Губерниях? В самых плодородных местах! Все подчистую забирают у крестьян! Чтобы своему сынишке оплатить обучение в Европе или столице, чтобы у дочурки платье с бриллиантами было… вот как я вас всех ненавижу, благородных! И такие как Уваров — худшие из них. Он же даже ни черта не понимает! Думает он такой неотразимый мужчина и лезет ко всем под юбку! А они просто сказать «нет» не могут! Чем это от изнасилования отличается⁈ — Ирина замолкает. Закрывает глаза. Ей сейчас нельзя срываться, нельзя показывать свою слабость, но она прекрасно помнит то чувство уязвимости и беспомощности, которое всегда охватывало ее в детстве, когда сальные руки преподавателей скользили по ее телу, заставляя выгнуть спину и принять «удобное» положение. Удобное для них, конечно же. Все эти шлепки по заднице и разрывающую боль внизу живота, боль и страх… а потом — равнодушие. Будто все это происходит не с ней, а с кем-то другим. Кто-то другой послушно становится на колени и открывает рот. Кто-то другой потом моется холодной водой и вода, стекая с ее тела — обретает красноватый оттенок. Кто-то другой задирает юбку и наклоняется при первом слове и намеке. Кто-то другой лижет грязные ноги преподавателя по танцам, пока в нее кидают объедки.

Неудивительно что при появлении Дара — ее хотели убить. Потому что уж больно много накопилось у нее в душе. Такие как она в театральной труппе пана Красновского долго не жили, год, два от силы. А больше и не надо было, к этому времени такие как она уже надоедали всем — от самого пана Красновского, его гостей, преподавателей и даже поваров. Все уже попробовали, всем уже было скучно. И в конце концов… девушки умирали. Или их продавали — по бросовым ценам конечно же. Отдельных счастливиц — выдавали замуж за крестьян. А бастардов у крепостных девок не рождалось, уж наложить заклятье против зачатия — каждая деревенская знахарка могла.

Так что, когда у нее обнаружился Дар — ее хотели убить… вот только сразу же забыли об этом. А после того, как забыли — зачем-то взяли и перерезали себе глотки. Все преподаватели театральной труппы пана Красновского, которого на тот момент не было в поместье. И даже некоторые повара. Одной и той же бритвой, передавая ее из рук в руки. Жалко, что пан Красновский в город выехал… ну да ничего, она бы подождала. К ее сожалению, вместо пана Красновского приехали следователи СИБ и вместе с ними сам Максим Викторович. Который и завербовал ее, подкупил простой фразой «а хочешь, ты будешь делать все то же самое, но на более высоком уровне? Ты будешь вершить судьбы аристократов, они будут у тебя в ногах валяться». И она, уже решившая попрощаться с жизнью, обменяв ее на жизни пана Красновского — она поверила ему.

Потому, Владу ее не понять. Не понять, как она, следовательница СИБ, вершившая судьбы княжеских родов, вселяющая ужас в сердца аристократов — вдруг привычно оцепенела, когда руки этого урода из гвардии стали по-хозяйски шарить по ее телу, не спрашивая дозволения и считая, что все дозволено. Как вдруг к ней вернулось это самое чувство уязвимости, беспомощности и слабости. Она давно уже не девочка и пусть даже ее трахнут сорок солдат — ей все равно, она выдержит. Но… возвращение этого чувства, отвратительного чувства слабости и беспомощности… и еще кое-чего, в чем она боялась признаться даже самой себе. Психолог из СИБ сказал, что это нормально, что в случаях экстремальных наша психика — подстраивается, чтобы выжить. И если в какой-то момент насилуемой из раза в раз девочке начинает это нравится, это не потому, что она похотливая тварь, нет. Это потому, что человеческому существу чтобы выжить нужны хоть какие-то положительные эмоции, а организм борется с болью и стрессом выделяя гормоны… да именно так в китайских борделях делают шлюх из невинных девочек.

И более отвратительного чувства чем сочетание беспомощности, ужаса от собственной слабости и одновременно теплого жара внизу живота, сладкого желания раздвинуть ноги перед насильником — более мерзкого состояния она себе и помыслить не могла.

Именно поэтому она втаптывала в грязь дворян на допросах, наслаждалась их унижением, уничтожала их человеческое достоинство, заставляла лизать себе сапоги и пресмыкаться… все равно они не вспомнят, но ей это было важно.

— Ладно. — вздыхает она, понимая, что Влад никогда ее не поймет, а работа есть работа и надо еще отчет писать: — вот и поговорили. Ты свой отчет написал?

— Написал — кивает Влад с облегчением: — вот. Твоя подпись и все.

— Давай сюда. — она пододвигает бумаги к себе и окидывает быстрым взглядом: — ага… так…

— Знаешь, что я подумал — говорит Влад: — этот Уваров… мне кажется ты все же предвзято к нему. Ладно, понимаю, психологическая травма и ты нас аристократов ненавидишь. Ты карбонарий и фрондерша. Но все же… он же и с полковником Мещерской. Уж кто-кто может ему отказать, так это она. И не только отказать, но и в землю по самые ноздри вбить.

— У него Высший Родовой Дар. Что толку его в землю вбивать — ворчит она: — он же дерево. Дуб.

— Отношения между Мещерской и Уваровым начались задолго до обретения им Родового Дара — уточняет Влад: — ты только представь обычного человека рядом с ней. Во всяком случае он не трус. Идиот, да, но не трус. Да и… — снаружи раздается громкий стук, стучат чем-то металлическим по опоре палатки, так принято в лагере, стучать по опоре, дверей-то нет.

— Да кто там еще⁈ — спрашивает Влад с раздражением в голосе.

— Гвардии лейтенант Уваров! Прибыл исполнить приказание до конца! Госпожа следователь просила вылизать ей…

— Это Уваров! Не открывай ему! — и бесстрашный следователь Его Императорского Величества Службы Имперской Безопасности Ирина Васильевна Берн — спряталась под одеяло.

— Ты знаешь, Уваров, есть во всем этом какая-то ирония — говорит полковник Мещерская и качает головой: — вот есть же, Константин Георгиевич?

— Мария Сергеевна, вы к моему авторитету можете даже не апеллировать. — ворчит генерал Троицкий, устраиваясь в походном кресле поудобнее: — у нас с вами сферы ответственности перед Господом Богом, Россией-матушкой и Батюшкой-Императором давно поделены. У меня — этот фон Келлер и еще пять сотен гусар, а все они как один оторвы и сорвиголовы. Вот говорят, что куда гусара не целуй, везде задница! А у вас вон один Уваров. Тоже не подарочек, знаете ли… но он один!

— Этот и один может меня в гроб вогнать… — вздыхает Мещерская и достает из-за пазухи свою трубку и кисет с табаком: — вы на него поглядите! Одних следователей СИБ он убил, а других… даже говорить не хочется!

— Однако вы взгляните на это с другой стороны, Мария Сергеевна — увещевает ее генерал: — не убил же! Уже прогресс. Это скорее наша вина что четко ему не объяснили с первого раза… что следователей СИБ нельзя не только убивать, но и насиловать. Он обучаем, а это уже полдела. Вот у меня фон Келлер явно не обучаем, сколько раз на гауптвахте за свой кивер задом наперед сидел… засранец.

— Ну да, ну да… — хмыкает Мещерская, набивая свою трубку табаком из кисета, приминая табак в чаше чубука большим пальцем: — обучаем он… как же… Уваров!

— Да, ваше сиятельство! — выпучиваю глаза я, вытягиваясь «во фрунт» и щелкая каблуками, придавая вид лихой и придурковатый в соответствии с наставлениями Петра Первого.

— Ты зачем к сибилям в палатку поперся? Мало тебе мозги промыли? Эта… стерва одноглазая менталист! Хотя тебе что, у тебя мозгов испокон не было… ни хрена ты не изменился, Уваров, хоть и память потерял. У нас Имперская Комиссия приехала, а ты мне тут… хотя ирония в этом есть… я вот в жизни не видела, чтобы мастер-менталист от кого-нибудь прятался… и уж тем более мне истерику тут закатывал чтобы я тебя в узде держала. А как я тебя в узде держать буду, Уваров, если ты прямые указания начальства игнорируешь? — говорит Мещерская и подносит к набитой трубке уголек. Замечаю, что уголек, вынутый из печки-буржуйки, полковник держит пальцами, никаких щипцов. Вот как она так умеет?