Вакансия - Страница 21

Тогда Дорожкин отлежался только к Девятому мая, хорошо еще, что шеф и сам устроил весенние каникулы в фирме, чего раньше за ним не водилось и что должно было навести на подозрения еще тогда. Но тогда ему было не до подозрений. Он ломал голову, отчего провалялся без чувств, как оказалось, два дня и во что такое вляпался, пока с некоторым сомнением не решил, что где-то возле универсама, почти у метро, почувствовав близость дома, купил паленой водки и отравился. Отравление имело последствие в виде частичной потери памяти и какого-то инцидента, следы которого и предстали в виде отметины на груди Дорожкина. «Надо меньше пить», – целую неделю твердил Дорожкин, хотя выпивать он позволял себе редко, водку не пил никогда, и уж тем более на улице. Версия о случайной выпивке никуда не годилась, но другой версии у Дорожкина не нашлось, он постарался забыть об этом нелепом случае, и забыл бы, если бы не колючее и больное, которое вернулось и освежило память.

Теперь Дорожкин смог прочувствовать его в полной мере и начисто. Боль вновь обожгла его ночью, но и под утро от нее осталось явственное воспоминание. Она не пекла кожу, она уходила вглубь, пронзала сердце и вырывалась наружу на спине под лопаткой. Дорожкин даже закинул за плечо руку и попробовал нащупать это место, но не дотянулся, подумал, что пробелов в памяти у него все-таки многовато, и открыл глаза.

Утро давно уже прошло. Дорожкин было встрепенулся, но вспомнил, что сегодня суббота, успокоился и решил обойтись без беговой дорожки. Принял душ, покрутился у зеркала, но никакой явной отметины на спине не нашел, да и шрама на груди практически не было, а то, что было, скорее напоминало пигментное пятнышко. Почти сухое белье было извлечено из машинки и развешано на полотенцесушителе, каменные рожи за окном оставались недвижимы и безжизненны, вдобавок небо затянули тучи, из которых моросил мелкий дождь. Дорожкин вспомнил, что надо бы все-таки разобрать сумки и заодно посмотреть, что в них упаковал Фим Фимыч, да и в каком состоянии его теплая куртка, которую он не надевал с весны, и не пора ли пробежаться по местным одежным магазинчикам, но и это опять-таки отложил на вечер, или на завтра, или на послезавтра. После вчерашнего похода к Марфе Шепелевой не хотелось ничего, хотя перекусить все-таки следовало. Утеплившись свитером, Дорожкин покосился на лежавшую на столе папку, подхватил короткий китайский зонтик и отправился в город. Сегодня он намеревался прислушаться к совету Маргариты и посетить кафе «Норд-вест».

Однако дела были и до кафешки. Дорожкин запрыгнул в маршрутку, извинился перед пожилой матроной, что вынужден был потеснить ее толстые колени велосипедной рамой, и вскоре выскочил наружу у мастерской Урнова. Мастерская оказалась закрытой, объяснением чему было неровное объявление на двери, на котором суббота и воскресенье выделялись веселым оранжевым шрифтом. Рядом торчал железный костыль, на нем висело велосипедное колесо и листок картона с выцарапанной надписью: «Сделай хорошо. Вова». Дорожкин перевел взгляд с костыля на дверь и подумал, что если кто и снимает с велосипедов колеса и прочее запасные части, то, скорее всего, это тот самый умелец, который их и ремонтирует, и повесил раму поверх колеса, присовокупив к ней листок из блокнота, на котором написал: «Сделай, как было, только хорошо. Договоримся. Инспектор Кузьминского ОВД – Дорожкин».

Повеселев, Дорожкин раскрыл зонтик и под продолжающимся дождем зашагал по улице Октябрьской революции, помахав по дороге уже почти родным окнам инспекции. Интернетчика на почте по-прежнему не было, что не помешало Дорожкину заполнить бланк квитанции и отправить двадцать тысяч рубликов матушке на Рязанщину. Это повысило настроение младшего инспектора еще на несколько градусов. От почты до кафе Дорожкин добежал за каких-то пять минут, ощупывая грудь и радуясь, что колючее и больное снова почти стерлось.

Внутреннее убранство кафешки оказалось простым и непритязательным. Кирпичные стены и своды были выбелены, деревянные, выскобленные до белизны столы окружали деревянные же табуреты и скамьи. На окошках висели короткие занавески из тюля, полы были застелены домоткаными половичками. В беленой печи потрескивали угольки и томились внушительные чугунки, для обращения с которыми имелась целая пирамида ухватов. Зато и запахи в кафешке стояли натуральные, те самые, которые бывают в не просто хлебосольной избе, а в избе, в которой и живот не пустует, и душа поет. К тому же и хозяйка кафе, которая по совместительству являлась и официанткой, явно добавляла аппетита посетителям мужского пола, а при желании могла бы служить живой рекламой пенному напитку. По крайней мере, бейджик с набранным крупными буквами именем «Наташа» выглядел на ее груди как номерной знак на огромном внедорожнике.

Подумав, Дорожкин заказал жареную картошку с луком, речную рыбу на углях, квашенную со свеклой капусту и кулебяку с мясом. Из питья выбрал горячий чай, в который попросил не добавлять мяту, после чего проверил, не красится ли стена, развалился и принялся изучать телефонный справочник города Кузьминска. Из справочника выяснилось, что телефонов в городе кот наплакал, да и те, что имелись, ограничивались количеством где-то в три сотни номеров, поскольку цифр в каждом номере насчитывалось всего три, а первая из них могла быть единицей, двойкой или тройкой. Дорожкин сунулся было посмотреть, за кем числился его номер, но тут же вспомнил, что номера собственного телефона не знает, а номера в справочнике были расставлены по организациям и фамилиям без указания адреса. Зато на одной из страниц отыскался телефон больницы, чем Дорожкин решил немедленно воспользоваться. Он пошарил вокруг глазами, нашел пластиковый аппаратик с дисковым номеронабирателем и тут же позвонил в регистратуру. Записаться на прием к глазнику оказалось предельно простым делом. Хотя тетка на том конце провода зевала в трубку через слово, она довольно внятно объяснила, что глазник принимает в понедельник, среду и пятницу с шестнадцати до двадцати, но никаких талончиков брать не надо, поскольку народу почти не бывает, и доктор будет рад любому больному так, как будто больной на самом деле здоровый. После дальнейших расспросов выяснилось, что и психиатр принимает в те же самые дни, поскольку обязанности офтальмолога, психиатра, а кроме всего прочего, и отоларинголога исполняет один и тот же доктор. Дорожкин поинтересовался, а не исполняет ли он вдобавок ко всему и обязанности проктолога, но тетка была непробиваема. За проктолога практиковали терапевты, которые вели прием ежедневно с утра.

Дорожкин усмехнулся и вернулся к столу, намереваясь еще раз полюбоваться крепкими бедрами и наливной грудью хозяйки кафе. Золотистая картошечка источала ароматы в небольшой сковородке, рыба выгоняла слюну только при одном взгляде на нее, а в тарелке с капустой обнаружилась не только свекла, но и пара горстей моченой клюквы.

Дорожкин кивнул, исполнил самую обаятельную из запаса улыбок, попросил принести кулебяку и чай сразу, подхватил вилку и тут только заметил Маргариту, которая шествовала к нему через практически не заполненный посетителями зал.

– Поел? – спросила она, садясь напротив.

– В процессе, – пробубнил Дорожкин, кивая на только что поданную кулебяку. – Хотите присоединиться?

– Для завтрака поздно, для обеда рано, подожду, – отрезала Маргарита. – Но ешь быстрее. Есть срочная работа. Как вчера все прошло?

– Да все в порядке, – пожал плечами Дорожкин. – Не так страшен черт, как его малюют.

– Может быть, может быть, – сузила черные глаза Маргарита, обдавая Дорожкина жаром одним только изгибом губ. – Вопросы какие есть?

– Есть, – вспомнил Дорожкин, торопливо тыкая вилкой в картошку. – Забыл спросить, какой у меня номер телефона?

– Простой, – ответила Маргарита. – Один-один-один.

Дорожкин тут же зашелестел страницами справочника, повел пальцем по цифрам и вскоре нашел нужную строчку. Против номера в три единицы стояло имя Вальдемара Адольфовича Простака.