В замке и около замка - Страница 7

— Ну, теперь мы попали прямо в точку!

Он платил Сикоре три-четыре дуката за перешивку, у него получался удобный сюртук, сшитый по журналу.

Однако шить новые костюмы приходилось  не часто.

Сделав однажды сюртук, заказчики носили его по нескольку лет, а затем перелицовывали. За перелицовку много платить не хотели, хотя возни с ней было больше. Сикора был вынужден искать себе дополнительный заработок. Честный, порядочный человек, он не брал много за работу, и денег у него было мало. Он был не требователен, жена его, тихая, скромная женщина,— тоже. Дети их охотно учились. Одного из них отдали в Прагу, учеником к слесарю. Сикора ежегодно ездил туда, чтобы посмотреть, как ведет себя сын, мать всегда старалась послать ему белья, а отец копил деньги, чтобы сшить и, как он говорил, «сунуть» ему что-нибудь из одежды. Две девочки-близнецы учились шить, чтобы потом поступить на хорошее место или просто кормиться шитьем, двенадцатилетний мальчик после окончания школы тоже собирался учиться ремеслу, а шестилетняя девчушка вертелась около матери.

Итак, Сикора, к счастью, шил и управляющему, который посоветовал ему арендовать господский сад подле замка, и когда Сикора, послушавшись, заложил свой домик, чтобы получить нужную для этого сумму, помог apeндовать сад по сходной цене. Сикора был доволен, что ему повезло,—черешни уже созрели, казалось, что и другие фрукты тоже уродились. Можно было надеяться на хороший доход.

 Вставая и ложась, Сикора просил бога, чтобы он убеpeг фрукты от грозы и града. Он построил себе в саду около замка сторожку, и так как не был пока занят сбором и продажей фруктов, то мог еще шить. Жена или дочери приносили ему в сад поесть. На ночь приходил к нему сын и помогал сторожить.

От креста до сада было недалеко. Сидя на скамеечке около сторожки, Сикора видел, как Караскова расположилась с детьми, как убежал Войтех, и слышал радостные возгласы, когда он вернулся.

«Бедняги получили, наверное, щедрую милостыню; что бы им такое могли дать? Куча раков (это была любимая поговорка портного)!» — подумал он.

Когда он увидел, что, помолившись, Караскова с мальчиком начали есть, он запел божественный гимн и продолжал работать, не глядя по сторонам. Вдруг громкий плач и крик нарушили тишину. Испуганно подняв голову от работы, Сикора прежде всего увидел, что Катержина лежит на траве у креста и над ней рыдает Войтех.

«Нужно посмотреть, что с ней случилось; господи помилуй, она похожа на тень!» — подумал портной и побежал к кресту.

— Что случилось? — спросил он еще издали.

— Ах, господин Сикора, у нас умер Иозефек,— ответил сквозь слезы Войтех.

— Может быть, это показалось только?

— Нет, он холодный и не двигается.

— Куча раков! — воскликнул портной, глядя на мертвого ребенка, которого мать все еще держала за ручку. — Да утешит вас бог, Караскова. Да будет ему вечная радость, куча раков! Чего могли вы ему пожелать лучшего? Если бы у меня остались все десять ребят —куча раков! — вот было бы забот! Успокойтесь, нужно отнести мальчика в город и заявить о его смерти. Идите, идите пока в сад. А ты, мальчик, как тебя звать?

— Войтех.

— Куча раков, Войтех! У нас тоже был Войтех; беги к нам, знаешь, где мы живем?

— Знаю.

— Беги и скажи, чтобы Доротка и Иоганка немедленно пришли сюда, понимаешь?

Войтех тотчас же побежал, бросив взгляд на мать, которую поднимал Сикора. Она не плакала, не отвечала, а снова молча склонилась над ребенком.

— Оставьте, я понесу его. Помилуй господи!

Сказав это, портной осторожно поднял тельце, закутанное в одеяло, и пошел по направлению к саду. Караскова поплелась за ним. Вскоре прибежали девочки с Войтехом.

— Останьтесь пока здесь, нам нужно позаботиться о гробике для малютки, пойти к господину доктору, чтобы он осмотрел его, и к господину капеллану. Затем мы отнесем мальчика в часовню на кладбище.

— На какие деньги я сделаю все это? Ведь у меня ничего нет! — печально проговорила женщина.

— У нас есть двадцать геллеров, мамочка, вот они, — сказал Войтех.

— Оставьте их себе, разве этого хватит? Куча раков! — сказал Сикора.— Как-нибудь устроим с божьей помощью. Подождите тут, я скоро приду.

Портной ушел. Девочки печально глядели на несчастную семью. Посмотрев на Иозефека, Войтех заплакал, а мать, не проронив ни слезинки, время от времени прикладывала руку к сердцу и глубоко вздыхала.

Был уже полдень, когда Сикора возвратился в сад; его сын Вавржинек нес гробик.

— Ну, мамаша, все устроено. Вот гробик, господин доктор придет осмотреть младенца, и господин капеллан благословит его. Могильщиков мы тоже как-нибудь найдем, даст бог.

— Как я вас отблагодарю за это? — сказала несчастная мать.

— Святой Мартин знает, за что дает плащ,— усмехнулся добрый портной.

Мать сама одела ребенка и с помощью девочек уложила его в гробик. Принесли с луга цветов и обложил ими младенца. Иоганка побежала домой за образками, Доротка, сняв с шеи медный крестик, вложила его в сжатые ручки малютки. Поток материнских слез омыл тельце, пока гроб не накрыли крышкой. Дети и женщины с насыпи пришли посмотреть на покойника, а вечером Сикора сам отнес мертвого ребенка в часовню. Караскова с Boйтехом шли вместе с ним.

На кладбище у ограды была могила, на ней зеленел мускат и цвели фиалки — это была могила мужа Карасковой. Когда-то, в более счастливые для нее времена, эти цветы украшали ее комнату, а потом она посадила их сюда, как памятник на могилу своих былых радостей. Бедная женщина, отнеся ребенка в часовню, возвратилась, разбитая физически и душевно, и упала на землю у могилы. Сикора с Вавржинеком ушел обратно в сад, его жена подошла к рыдающей женщине и очень ласково сказала ей:

— Идем, милая, идем со мной, отдохните у нас, вам это необходимо. Видите там, в углу, ограду: это мои пять могилок. Я знаю, что это такое, но на все воля божья. Пойдем! Войтех, возьми маму за руку!

Войтех послушался, и Караскова волей-неволей пошла с ними на вал, в домик Сикоры. Жена портного тотчас же приготовила им на ужин суп. Караскова не могла есть, жалуясь на боль в желудке.

— Это у вас от горя; подождите, я сварю вам мятный корень, после него боль пройдет. Пойдите полежите.

Караскова послушалась совета. Она выпила отвар, и жена портного отвела ее в каморку, где на полатях было постелено чистое белье. Несчастная Катержина не знала, как благодарить ее. А Войтех ел суп и рассказывал об Иозефеке, о том, как был в замке и что ему там дали.

— Вот видишь, мальчик: когда хуже всего, помощь ближе всего,— сказала ему жена Сикоры.—Повсюду есть добрые люди, но человек должен уметь разглядеть их; случайно их не встретишь. Вы могли бы и раньше ночевать у меня, если бы твоя мама догадалась прийти. А я никуда не хожу и ничего не знаю. Ну, теперь бог даст, вам будет легче; если бы у вас было на кусок хлеба, вы бы быстро поправились.

Успокоенный Войтех ушел спать; когда он помолился и лег на чистую постель рядом с матерью, он порывисто прижался к ней и с удовольствием вытянулся. Они давно не спали на такой постели, перинки для укрывания у них не было, сохранилась только одна старенькая для Иозефека. Войтех и мать ложились обычно одетыми: во-первых, потому, что так было теплее, а во-вторых, оттого, что им чаще приходилось спать вповалку с другими людьми. Караскову особенно мучило то, что она ни утром, ни вечером не могла помолиться в тишине, что ей всегда приходилось быть на людях.

— Мне больше всего жаль, мамочка,— сказал Войтех,— что Иозефек не попробовал ничего из хорошей пищи и умер, бедняжка, видно, от голода.

— Теперь у него большие радости, и он не завидует нам, сынок,— тихо ответила мать.— Он теперь у отца, на небе, и, наверное, позовет за собой и мать: у него был приоткрытый правый глазок, как у отца. Говорят, это значит, что он позовет кого-то за собой.

— Ах, мамочка, лучше бы и мне умереть с вами, что я буду делать один? — заплакал Войтех и, обняв мать за шею, прижался к ней.