В убежище (сборник) - Страница 6

— Я не могу не верить собственным глазам! — сердито сказал Арне. — И я был трезв. И не надо говорить со мной, как с больным. Я нормальный, здоровый человек, и у меня не бывает галлюцинаций. Наркотиками я не балуюсь. Ну что? Продолжать?..

— Конечно, Арне. Я весь во внимание.

— Был еще третий случай. Его нельзя было скрыть от Мари, так что… Тут уже нечто похожее на полтергейст. Началось с того, что я решил оценить одну картину. По-моему, это раннее рококо. Французская школа. Пьеро догоняет Пьеретту — все это в густой тени очаровательного сада — и некая меланхолическая фигура, вроде бы паяц, за ними наблюдает. Картина прелестная, она без подписи, но я чувствую, что это подлинник Ватто. Или, по крайней мере, картина его школы. Ну, я решил взять полотно с собой в Осло и показать экспертам. Оно маленькое, его нетрудно довести… Картина висела на стене в гостиной, среди множества других. Вечером, накануне отъезда, я ее снял, запаковал и поставил в угол.

Наутро мы вошли в комнату вместе с Мари. И что ты думаешь? Картина висит на прежнем месте! На стенке. А в комнате — полный разгром! Причем капитанские вещи, мебель, картины — все в полном порядке! Но мое барахло… Книжки вышвырнуты из шкафов на пол, сигареты вытряхнуты из портсигара и раскрошены, мой серебряный портсигар искромсан в куски! На стуле я оставил пуловер — ты бы видел, в какие лохмотья он превратился!.. Можешь представить себе, что творилось с Мари… Мне пришлось пустить в ход все свое обаяние, чтобы она перестала шмыгать носом и плакать. Я преклонял колена, божился, что пальцем не тропу ни одну картину… Она поставила условие: если такое повторится, она немедленно берет расчет, и ноги ее больше не будет в доме. А мне без нее не обойтись. Она толковая, аккуратная, хозяйственная… Она все и всех знает… Давно работает в этом доме — у прежнего хозяина… И вообще, где взять новую домоправительницу? На такое-то место!

В соседней комнате зазвонил телефон. Арне направился туда и, прикрыв за собой дверь, взял трубку. Я обратился к Монике.

— Как тебе кажется, это правда? Или все сказки? Она пожала плечами:

— Не знаю, что и думать… С ним никогда не поймешь, что в шутку, а что всерьез. Арне надежен, как прогноз погоды. Ты сам знаешь, как он любит присочинить… Но, по правде говоря, мне бы очень хотелось взглянуть на этот дом.

Через пару минут Арне вернулся. Он рухнул в кресло и покачал головой. Физиономия его выражала полную растерянность.

— Нет, это переходит всякие границы, — изрек он. — Это звонил Людвигсен, скотина… Желает, видите ли, немедленно взять расчет.

— На каком основании? — поинтересовался я.

— На том основании, что он больше не может оставаться в «пиратском гнезде». Там что-то опять произошло, и он от страха совсем потерял голову. Спрашиваю: что такое? А он не хочет говорить по телефону. Требует, чтобы я немедленно приехал. Я сказал, что завтра буду. Придется продлить каникулы… на неопределенный срок. Просто не знаю, как быть. Мари не согласится жить там одна… Не могу же я бросить без присмотра дом, набитый такими сокровищами!

Арне подпер голову кулаком и, хлопая глазами, уставился в одну точку. Вдруг его лицо прояснилось, и он посмотрел на меня:

— Пауль! Послушай, у меня идея! Нужен надежный, просвещенный человек с крепкими нервами и неглупыми мозгами. Поверь, это дело нельзя доверять местным придуркам… И такой человек у нас есть — это ты. Я предлагаю тебе, скажем так, место хозяина «пиратского гнезда».

Я немного опешил. Вот уж, в самом деле, неожиданное предложение… С другой стороны — почему бы и нет? «Хозяин дома с приведениями»! Раз уж жизнь предлагает столь редкую возможность…

— Пауль, ты мне всегда помогал! — продолжал Арне. — Я всегда знал, что могу на тебя положиться. Ты же не бросишь меня в этом дурацком положении! А я уж, разумеется, позабочусь, чтобы ты жил там, как князь! Если хочешь твердый оклад — сам назови сумму! От тебя потребуется только одно: присматривать за домом. Там есть одна единственная животина — старая лошадь. Надо, чтобы конюх о ней заботился. Все остальное сделает Мари. У тебя будет только одна задача: смотреть, чтобы дом не ограбили. Хотя я не думаю, чтоб кто-то из Лиллезунда или вообще из местных осмелился сунуть нос в «пиратское гнездо»…

— О-кей! Я согласен.

— Отлично, дружище! Ты мой спаситель. Ангел-хранитель!

— Да, я таков… Ну, и когда же мне заступать на новую должность?

— Можешь поехать со мной завтра. Годится? Там сейчас, кстати, Карстен Йерн, на Хайландете. Так что тебе не будет совсем уж скучно. Послушай, Моника, а ты бы не хотела отправиться с нами?

— С превеликим удовольствием! — воскликнула Моника. — Мне ужасно любопытно побывать в этом доме, после того, как ты так его разрекламировал. Ты гарантируешь нам всякие ужасы и кошмары?

— Что-что, а это я, кажется, могу обещать. — Ты меня очень обрадуешь. Тогда завтра отправляемся. Мне надо собраться. Отвезите меня домой!

* * *

Был чудный, мягкий августовский вечер, когда мы втроем прибыли в Лиллезунд. На станции нас встречали Людвигсен и Мари. Людвигсен оказался маленьким тщедушным человеком с острым мышиным личиком, из тех, кто боится смотреть собеседнику прямо в глаза. После скомканного приветствия он неловко схватил наши чемоданы и потащил вперед. Мари Миккельсен была типичной старой девой, которая не вышла замуж по той простой причине, что родилась на свет слишком некрасивой. Ее лицо напоминало неправильной формы репку или картофелину — снимки таких экземпляров нередко публикуют осенние газеты: смотрите, дескать, какая странная игра природы! Что-то подсказывало мне, что она должна быть очень набожной. Вообще она производила впечатление милого и доброго человека. Когда я подал ей руку, Мари смутилась и сделала книксен.

— Людвигсен, отнесите чемоданы в отель «Виктория», — сказал Арне. — Я думаю, с дороги нам не повредит кружка пльзеньского.

На первый взгляд, Лиллезунд мне понравился. Это очаровательный лилипутский городок, каких у нас много на побережье в Серланде. Белые, желтые и голубые кукольные домики с цветочными горшками перед окнами, мощеные улочки с пучками зеленой травы в щелях между камнями, старые пожелтевшие таблички с угловатыми буквами: «Миккель Серенсен, сапожник»… И надо всем этим — неописуемый аромат старых деревянных домов, соленой морской воды, вяленой рыбы и свежих крабов. Главная улица, извилистая, с крутым уклоном, вела, разумеется, к рынку, а перед рынком красовался газетный киоск размером с добрый собор — наверное, главная достопримечательность города. Господи, подумалось мне, как же тут славно живется! Впрочем, пожалуй, через годик-другой начнешь изнывать от скуки.

Около рынка располагалась и самая большая местная гостиница, отель «Виктория». Это был светло-бежевый деревянный дом с верандой.

Мы уселись и заказали пиво. Хозяйка, мадам Бальдевинсен, крепкая и тяжелая, словно ржаное поле в августе, сама принесла нам целую батарею пивных бутылок на серебряном подносе. Я одним духом выпил первую кружку и, глубоко удовлетворенный, откинулся в удобном плетеном кресле. Арне обратился к Людвигсену, который сидел с пристыженным видом, теребя собственные подтяжки.

— Да, Людвигсен… Ну, выкладывайте! Почему же вы решили отказаться от места? Что за таинственная причина гонит вас прочь?

Я видел, что бедному Людвигсену очень не хочется отвечать: в присутствии молодой красивой женщины всякому трудно признать, что ты попросту боишься. Он проглотил слюну, потом вздохнул и, наконец, поведал нам спою печальную повесть — сперва запинаясь и мекая, потом несколько более живо:

— С этим домом все-таки, правда, что-то не так… Какая-то чертовщина, знаете… Я все-таки вовсе не суеверный человек. Мало ли что люди болтают! Но тут все-таки что-то не ладно, я вам правду говорю… Короче, не могу я тут жить — и все. Это мне на нервы действует! Это трудно объяснить… Ну вот, нехороший дом!.. Что тут поделаешь, верно? Я и раньше замечал… Господин директор тоже не могли не заметить! И Мари!.. Верно, Мари? Но раньше я ничего такого все-таки не видел. И думал, заработок хороший, надо пожить, пообвыкнуть на новом месте, а это все — так, воображение… Но вчера, понимаете, я сам увидел, своими глазами! Это утром было, часов в одиннадцать. Я стоял у кустов смородины… Смородина не очень хорошая уродилась! Да… Я смотрел на ягоды, а потом посмотрел на дом. Просто так, взглянул на дом. И вдруг вижу в окне — два желтых глаза. Я сначала подумал, что-то отсвечивает. Нет, два огромных круглых желтых глаза! «Что за черт!» — думаю. И тут до меня дошло: это, наверное, кошка. Да, вижу, огромная черная кошка на втором этаже… Ах, ты, думаю, дрянь! Забралась в дом, пока я во дворе. Надо, думаю, выгнать. А то нагадит или испортит чего! Мне показалось, она в желтой комнате. Я пошел в дом, поднялся наверх, в желтую комнату — а там пусто. Дверь закрыта была. Окна тоже закрыты. Я подумал: Людвигсен, ты, наверное, ошибся, может эта дрянь залезла в другую комнату? Может, по соседству?.. Я пошел в соседнюю комнату — там тоже пусто. Я весь дом облазил, знаете, ни черта! Что же это такое? Не растворилась же она в воздухе! Все-таки, я же видел ее, собственными глазами, как вот вас теперь! В общем, какая-то чертовщина. Господа могут думать, что им угодно, а с меня хватит. Вы уж простите меня, господин директор, только я тут жить не хочу. Не могу — и все. И дайте мне, пожалуйста, расчет Этот немудреный рассказ произвел на меня впечатление. Пожалуй, более сильное, чем вчерашние истории, которыми потчевал нас Арне. Людвигсен не был похож на человека с богатым воображением. Мы просидели за пивом еще с полчаса, пытаясь его уговорить, но он наотрез отказался. Зато Мари, благодаря дипломатии Моники, согласилась пока не бросать нас и поработать в доме еще немного. Мы распрощались с беднягой Людвигсеном — он получил свои деньги, — поднялись и направились к причалу. Там стояла наготове новенькая яхта с хромированным подвесным мотором.