В тот год ликорисы цвели пышнее (СИ) - Страница 8

Итачи сел на деревянный порог террасы, спуская вниз свои ноги. Оперся руками о колени и поднял лицо к небу, тихо сказав или, скорее, приказав тоном, не терпящим возражений:

— Садись.

Саске не стал сопротивляться. Он, опустив голову вниз, медленно сел рядом, косясь на своего брата и изгибая брови в немом вопросе.

— О чем хотел поговорить? — спросил Итачи.

— Я не хотел подслушивать, это вышло случайно, — голос, вначале потекший с извиняющимся тоном, приобрел нотки уверенности и твердости в концу, если даже не злости, как и глаза, ставшие колючими. — Только почему я сейчас узнал, что ты женишься? Ты что, влюбился? — почти смешок. Колючий, едкий, несвойственный родственнику.

«Что со мной?» — подумал Саске.

Да, Саске, что с тобой? Почему твоя кровь так вскипела? Неужели впервые почувствовал, что могут отнять твое?

Как это странно, всегда думать о своем старшем брате как о том, что является твоим и только твоим — это что, эгоизм? Собственничество?

Нет же, наверное, просто привязанность Учихи Саске к Учихе Итачи.

Почти больная, зависимая, неправильная, в каком-то смысле презираемая ими обоими.

Проклятая привязанность с детства. То, что рождает жажду кровосмешения.

Эти странные чувства были всегда, но они оба не признавали, не понимали это. Только вот Итачи уже проснулся. Его разбудила своя усталость и сила брата, и теперь ему надо разбудить Саске.

Итачи повернулся в сторону брата, учтиво и холодно смотря на него.

— Почему ты злишься?

— Я не злюсь.

— Не лги мне. Это видно по твоим глазам. Они горят, как будто я твой враг.

Уголки губ Саске едва заметно дернулись: плохая примета.

— Не люблю повторяться, но на сей раз сделаю исключение. Я не злюсь. Я спросил тебя: почему я ни о чем не знаю? Вы с отцом говорили сегодня об этом?

— Да.

— А мне знать необязательно? То есть, если бы я сейчас не услышал, до помолвки бы ничего и не узнал?

— Да.

— В таком случае, мне все равно, — плечи Саске дернулись в пренебрежительном жесте. Внутри все вздрогнуло. От бешеной ярости, сметающей все на своем пути. От обиды, от чувства того, что над тобой посмеялись и тебя поставили на последнее место, которому и говорить-то ничего не надо.

Да, подумаешь, какой-то младший брат. Действительно, велика важность.

В такие моменты Саске ненавидел своего брата.

Иногда Саске был неудержим в порыве бешенства. Он мог сорваться с места, мог с криком рвануться вперед, а иногда был сдержан и холоден, как лед.

Итачи все так же смотрел на него, как будто не видел всей тщательно сдерживаемой злости, адресованной в свою сторону. Он даже осмелился отвернуться и поддаться ветру, шелестевшему в складках кимоно. Как всегда спокойный, как всегда молчаливый и загадочный, что и злило, и привлекало его младшего брата: постоянная недоговоренность, постоянная преграда.

— Доброй ночи, — наконец, сухо выдохнул накипевшее Саске и замолчал, судя по всему, собираясь встать с места и уйти. На сегодня ему хватило утомительного общения со своим старшим братом. Ему до боли и злой брани не хотелось уходить, но из-за чувства уязвленного достоинства он не собирался жертвовать своей гордостью, однако Итачи сделал знак рукой, останавливая своего младшего брата.

На сей раз он был расположен к общению, что не могло не удивить Саске в очередной раз.

— Да, ты бы ничего не узнал. Потому что этой свадьбы не будет. Я не люблю эту девушку.

— То есть как? — Саске так и замер с приподнятым коленом. Итачи усмехнулся.

— Я давно хотел с тобой поговорить, а сейчас выдался такой удачный момент. Послушаешь?

— Конечно. Я уже слушаю.

— Каждый на свете человек чего-то хочет от этой жизни. Стать великим шиноби или завести семью, или стать Хокаге, или разбогатеть. Я никому это не хочу и не буду говорить, но тебе одному скажу, я знаю, тебе можно сказать. Ведь тебе я могу все сказать, правда? Все вокруг, достигая целей, останавливаются, но мне и сейчас, когда я на вершине, не нужна жена, дети, теплый очаг. Отец думает, что мне это нужно., но это не так. Я не нуждаюсь в женщине. Она подчинит меня и сделает слабым, ты так не думаешь? Но, с другой стороны, меня в последнее время начала привлекать такая жизнь. Такая… простая, жизнь обычного человека. Я устал. Я хочу иногда становиться на секунду человеком, обычным человеком с обычной жизнью, которую могу менять сам как того захочу, отдельно от жизни шиноби, это совсем иное, не находишь? Для меня это то же самое, что стать независимым, сильным и свободным. Меня всегда что-то удерживает и связывает, но не обязанности или люди, это все мелочи, Саске. Все постоянно воспринимают себя как часть клана или деревни. Но никто не видит по-настоящему важных вещей, которые увидел я. Нельзя измениться, когда тобой управляют и контролируют, будь то закон, родитель или жена. Понимаешь, о чем я? Я знаю, что ты все понимаешь лучше, чем я думаю. Я хочу стать независимым от предрассудков, и это сделает меня свободнее и сильнее. Сильнее, чем сейчас.

— Сильнее? Ты одержим.

— Глупый брат. Всегда смотри дальше, что бы ни было перед твоим носом. Мне не нужна физическая сила. Мне нужно другое.

— Что?

— Саске, — Итачи безотрывно смотрел на брата, медленно, как будто гипнотизируя, погружая на дно своих темных глаз, и Саске уже не мог оторваться от них, неосознанно пододвигаясь ближе. — Скажи, что бы ты подумал, если бы я сказал, что хочу нарушить закон и готов стать преступником в глазах людей?

Саске осторожно гладил рукой складку своего шелкового кимоно. Завораживающий блеск, ему нравился именно такой глубокий и бездонный оттенок, близкий к черному, бездонно синий, как глубины океана из рассказов матери. Великолепный цвет, мягким и прохладным шелком разливающийся по горячему телу, трепещущему от волнительного чувства внутри.

— Преступником? Братец, — Саске медленно покачал головой, — ты точно сам не свой. Ты решил убить кого-то гражданского? — усмешка. Надменная усмешка, почти скептическая, но не наигранно любопытная.

Итачи выдавил легкий смешок, равносильный смеху любого другого человека.

— Нет, всего лишь нарушить главный запрет деревни.

— Какой?

Итачи снисходительно улыбнулся.

— Ты все-таки такой любопытный. Всему свое время, Саске. Давай пока поговорим о другом. Что бы ты сделал, соверши я такое?

Саске пожал плечами.

— Ничего. Ты мой брат, и всегда им будешь, кем бы ни был для других, что бы ты ни совершил.

— Ты бы всегда думал обо мне так? Перед угрозой казни, позора?

Саске на секунду задумался. Он все так же поглаживал ладонью складку своей одежды и смотрел вперед, пока вновь не тряхнул головой и не сказал уверенным голосом, в то время как взгляд приобрел оттенок осмысленности:

— Да. Даже на казни я бы не отрекся от тебя. Не отступился бы от своих слов. Но почему ты это спрашиваешь?

— Братец, — Итачи осторожно, как будто бы боялся навредить или спугнуть, или же сам старался держать себя на дистанции, пригладил рукой растрепанные волосы Саске, — поэтому ты мне и нравишься. За такие слова. И все-таки ты мне не ответил сегодня на вопрос на кухне. Помнишь? У тебя возникали когда-нибудь странные мысли?

Саске немного отстранился, кидая мрачный и холодный взгляд в сад. Брат был странным, говорил он задумчивым и вкрадчивым голосом, как будто общался сам с собой, так ненавязчиво и размеренно, словно Саске случайно попал на его исповедь, как случайно подслушал сегодня их с Изуми.

Это завлекало все дальше в свои сети.

Но от ответа не уклонишься в любом случае.

— Например?

— Например, обо мне?

Саске непонимающе пожал плечами, сдвигая брови. Казалось, что он был бледен, как никогда.

— О чем ты? — твердый и одновременно напряженный голос.

Итачи смотрел в небо.

— Просто мне интересно узнать, чем вызвана твоя ревность.

— Я не понимаю тебя, какая еще ревность, мне не с чего ревновать тебя, ты мне не жена, — на сей раз Саске решительно встал, решив, что говорить с этим человеком ему больше не о чем: разговор явно заходил в тупик.