В тот год ликорисы цвели пышнее (СИ) - Страница 34

Фугаку заметил, с каким небрежением отец Изуми сказал, что помолвки быть не может, потому что у них грядут семейные проблемы. Тактично якобы отложил решение этой проблемы, но Фугаку ясно понял намек на то, что свадьбы никогда не будет.

Саске и Итачи слышали шепот за спинами; Саске раздражался, говорил брату об этом, но тот словно был глух к его словам.

Итачи говорил, что люди всегда ненавидели Учиха.

Саске на этом не успокаивался. Он всем существом чувствовал взгляды в свою спину, слышал разговоры, видел глаза жителей деревни. Возможно, какая-то догадка заползла к нему в душу, но как ни странно ему не было страшно. Мысль о том, что клан и Коноха все знают, не вызывала ужаса. Саске чувствовал себя достаточно сильным, чтобы не обращать внимания на сплетни и предрассудки. Рядом с ним был Итачи, рядом с ним была его сила. Остальное не мешало и не имело значения.

В конце концов, брат предупреждал, и Саске знал, на что идет.

Шисуи подошел к резиденции Хокаге.

Все это надо прекращать, не так ли?

Замучает совесть? Такова судьба шиноби — быть ненавидимым близкими для их же блага.

Да, возможно это предательство. А возможно - спасение.

Прости, Итачи, но лучше Хокаге узнает все с моих слов, чем со слов грязных людей без знака Учиха на своих спинах.

Прости, Итачи, прости, мой названный младший брат, если в другом мире можно будет испросить твоего прощения, я встану на колени у твоих ног.

***

Задний двор семьи Учиха представлял собой не только живописный сад с маленьким фонтанчиком, клокочущем в полой бамбуковой трости, но еще и был, если пойти чуть правее от чайного домика, домашним местом для тренировок: заниматься на воздухе было удобнее, чем в специально отведенной для этого комнате в доме. Небольшая, но вместительная и утоптанная ровная площадка, на которой не было травы: Микото неустанно трудилась над этим кусочком земли, вырывая с корнями все сорняки.

Это было любимое место Саске помимо того в лесу, где он тренировался раньше со своей командой. Здесь же его тренером, противником, помощником был один Итачи. Он нападал, он учил. Саске нравилось тренироваться с братом не только потому, что это был его старший брат; он был единственным человеком, который во время дружеского боя настроен максимум серьезно, поскольку использовал все время с толком и для самого себя. Братья могли ранить друг друга, ударить, но как только выигрыш был явно за кем-то из них, игра останавливалась. Оба поднимались, пыльные, растрепанные, в ссадинах, делали друг другу замечания и расходились приводить себя в порядок. Но Саске точно мог знать: если ему не хватает буквально доли секунды для выигрыша, то с такими ничтожными шиноби, как на заданиях, он справится одной рукой.

С Какаши-сенсеем, Сакурой и Наруто были глупые игры, бесившие своей детской наивностью и неприкосновенностью. Там нельзя было ничему по-настоящему научиться, нельзя было по-настоящему поранить, по-настоящему почувствовать себя в схватке, по-настоящему почувствовать, как сочится из свежей раны твоя кровь. Разминка, детский сад. Даже если Наруто и Саске сходились как два бойца, их вечно разнимали либо учитель, либо Сакура. Оба противника смеряли друг друга злыми взглядами, мысленно обещая, что наступит тот момент, когда никто им не помешает.

Постоянная напряженная конкуренция в команде, конечно, помогала Саске расти в своих умениях; он ни на секунду не забывал о соперничестве, старался всякий раз подпрыгнуть выше, чем Наруто, жизнь проводилась в постоянном напряжении, в вечной гонке. Все равно, Итачи преподал те уроки, которые не мог дать никто другой.

Когда Саске, победивший сенсея, бывшего члена АНБУ Хокаге в обоюдной схватке, самоуверенно вызвал брата на тренировку, игнорируя его холодный взгляд, то был и разочарован, и изумлен: в два счета он оказался на земле, к его горлу была приставлена катана, давившая своим острым и холодным лезвием.

«Ты не заслужил орудовать катаной, поэтому у тебя ее и нет», — тогда лицо Итачи было равнодушным, голос непреклонным.

Были времена, когда меча не доставало в арсенале Саске: он его еще не заработал.

Поражение взбесило Саске. Оказалось, что, несмотря на все тренировки, он даже не смог приблизиться к брату, это постоянно мучило; он, на своем достаточно высоком уровне, был ничто по сравнению с Итачи. Значит, ничто для отца, для матери, клана и самого брата.

Тогда, когда Саске лежал в пыли, побежденный и потерявший дар речи, Итачи сказал лишь одну фразу: «Начинай совершенствовать себя с тех, кто намного выше тебя, как бы безрассудно не звучало, иначе побеждая себе подобных и тех, кто чуть сильнее, навсегда останешься на одном и том же месте; не жди того, когда станешь сильным: соперничай с колыбели с теми, кто кажется тебе недосягаемыми».

С тех пор хотя бы раз в неделю, а то и чаще Саске почти силой заставлял брата пойти на тренировку. Итачи отказывался, пресекал все просьбы, говоря, что его младший брат еще слишком слаб для этого, противореча этим своим словам; каждый раз когда старший из братьев соглашался, он почти избивал Саске до того состояния, когда отец запрещал им подходить друг к другу, а мать ужасалась, говоря, что не позволит сыновьям даже думать о карьере шиноби; Саске после поражений все так же и даже упорнее тренировался, тренировался и быстро рос в своем искусстве, пока в одной из схваток не заломил руку Итачи, обездвижив его и тем самым получив в награду свою любимицу — катану.

Итачи тогда только улыбнулся. Их соперничество сделало маленького брата неимоверно сильнее. Прощения за тяжелые увечья Итачи никогда не просил: Саске не позволял. Он получал как недоучка по заслугам и жил с этим, думая о том, как превзойти брата.

На тренировке они были только врагами, почти убийцами друг друга, родители называли это братоубийством; и Итачи, и Саске игнорировали шинаи (1), считая, что научиться сражаться можно лишь настоящим оружием. Каждый из братьев был уверен, что без жестокости не обойтись.

Саске разминал затекшие и расслабленные плечи, разрабатывая крепкую спину и потягивая стопы, смотрел, как напротив него Итачи осматривает свою боевую катану, кончиком пальца проверяя отточенность ее лезвия. Облаченный в хлопковое косоде и льняные хакама, Итачи босиком стоял на утоптанной тренировочной площадке, где еще ребенком его учил отец. Широкие рукава его рубашки, некая почти неземная изящность движений, утонченность рокового взмаха мечом — Саске самоуверенно улыбнулся, хмыкая себе под нос и так же вооружаясь катаной.

Сейчас было не до нежностей.

Братья медленно, как соперники на задании подходили друг к другу, становясь в стойку. Лезвие меча пока было опущено вниз, каждый напряженно и зорко всматривался в действия и мимику другого.

Итачи и Саске не двигались. Стояли как застывшие статуи, чувствуя, как от напряжения начинают ныть икры ног.

Шорох. Кто-то решил разорвать повисшее остолбенение. Старший из братьев сделал шаг вперед. Младший крепче сжал рукоятку катаны, как будто пытался заручиться ее поддержкой. Внезапно Итачи, до этого безотрывно смотрящий в глаза брата, отвел взгляд в сторону, и Саске инстинктивно перевел свои глаза от старшего, как тот тут же атаковал. Громкий звон, скрип металла и оба застыли, только уже скрестив оружие.

— Ты играешь, — прошипел Саске, вскидывая руку. Итачи ловко, словно клещами ухватился за его плечо, рывком пригнул к земле, но нанести удар не успел: младший брат выкинул вперед ногу, ударяя Итачи под колено. Тот отшатнулся назад, одновременно отражая нападение Саске своей катаной.

Разворот, и Итачи плашмя ударил брата мечом по плечу, разрезая ткань его косоде и пропитывая его края алой краской крови. Саске поморщился, но это только еще больше взвинтило его: не помня себя, он с криком бросился в атаку.

Итачи уворачивался мастерски, пригибался, выкидывая руку с лезвием вперед, но его брат вовремя подпрыгивал, наступая все стремительнее. Металл, то и дело сталкиваясь, звенел, и площадка постепенно наполнилась звуками возни и хриплого дыхания.