В тот год ликорисы цвели пышнее (СИ) - Страница 32

Та, сдерживая в себе детский порыв расплакаться и раскричаться, только умоляюще посмотрела на свою мать, словно не замечала ничего вокруг:

— В поместье никого нет. Ни в одной комнате. Простите, я в темноте ударилась головой о деревянную балку, мне сделалось дурно, у меня кружится голова. Вернемся домой, мама.

***

Фугаку ограничился тем, что дал сыну наутро перед миссией пощечину, не проронив ни одного слова. Саске, стоявший поодаль, едва ли не почувствовал ее на себе, едва ли не ощутил, как твердая рука отца ударяет по его лицу: таким оглушительным был звук удара.

Микото стояла в стороне, печально и строго сузив глаза. Саске видел, как она поджала свои губы, с недовольством и жалостью смотря на старшего сына. Она была за наказание, но в последний момент в ней что-то дрогнуло, а Фугаку был непреклонен. Он не стал церемониться, оставив на щеке Итачи красный отпечаток.

— Идиот, — злобно бросил глава семьи и ушел, хмуро посмотрев на Саске.

***

— Что случилось? — Норои (1) печально смотрела на свою сестру Изуми, безотрывно прожигавшую взглядом открытые седзи, за которыми виднелось серое летнее небо. Громкие ласточки вчера весь вечер летали очень низко, кричали над полями свои песни, задевая острыми крыльями высокие сорняковые травы, еще не убранные с дороги. Крестьяне все так же продолжили ездить от полей к городам и деревням, на телегах везя с собой овощи и свежую скошенную траву и натягивая на обгоревшие лица потрепанные поля соломенных шляп.

— Оставь меня в покое, я занята, — сказала Изуми, продолжая вышивать на ткани знак клана Учиха. Она который день не желала выходить из комнаты, откупаясь тем, что у нее болит голова. Все то, что она испытала памятным вечером у главы клана, сменилось злостью и едва ли не завистливой ненавистью, но слышать о старшем сыне Фугаку, чьи родители, спрашивая о здоровье своей будущей невестки, принесли корзину сладостей, Изуми больше ничего не хотела.

Ей было обидно.

До слез. Но Изуми так ни разу и не заплакала. Он не могла плакать, она считала, что это будет ниже ее достоинства.

Норои, подвинувшись ближе, отвела одну из прядей волос Изуми за ухо, грустно улыбаясь:

— Не сердись, сестра, твой будущий жених, между прочим, спрашивал, как…

— Не говори мне ничего о нем.

— Почему? — Норои открыто удивилась, изгибая бровь. — Он же…

— Я сказала… не говори.

Изуми медленно отложила вышивку в сторону, вскидывая на старшую сестру блестящие глаза.

— Забудь об этой семье.

Норои немного помолчала, давая любопытству обуять себя и захватить воображение. Осторожно взяв сестру за холодную руку, она прошептала:

— Ты же его любила.

Изуми не шевелилась.

— Я всегда буду любить его. Нет человека, которым я восхищалась бы больше. Но свою жизнь я с ним не свяжу.

— Почему?

— Я боюсь его, к тому же ему не нужна жена, а принуждения я ненавижу. Я не желаю, чтобы он ненавидел меня за это всю оставшуюся жизнь, которая превратится в ад, если я соглашусь.

— Не ври. Ты никогда не сдаешься. Скажи, что случилось? Мне все можешь рассказать, все останется в тайне. Ты видела его с другой?

Изуми смотрела с недоверием и как будто колебалась.

— Я не лгала.

— Значит причина в чем-то еще. Для тебя это не было преградой.

— Точно не расскажешь?

— Клянусь честью клана Учиха! — Норои дотронулась до вышитого на своем юкато знака клана. Изуми вздохнула, держа сестру за руку.

Сомнения где-то теплились глубоко в душе, но близкому человеку можно рассказать, почему бы и нет?

— В тот вечер, когда меня послали за страшим сыном Фугаку-сана, я зашла в их дом и увидела, как Итачи-сан со своим родным братом, — Изуми понизила голос, нагибаясь к уху, — они…

— Что?

— Они…

Дрогнувший голос перешел на холодный шепот.

Норои отпрянула, картинно округляя глаза и зажимая рот рукой.

— Ужас! — выкрикнула она. Изуми, вздрогнув, приложила палец к скривившимся губам.

— Тише! Я не хочу больше ничего о них слышать.

— Ты уверена, что это были они?

— Нет сомнений. Они называли имена друг друга. Норои, — Изуми снова потянулась за вышивкой, сухо усмехнувшись, — придумай, что сказать родителям, потому что правду рассказывать я не собираюсь.

— Почему? Скажи отцу, он поговорит с Фугаку-саном.

— Зачем? — усмехнулась Изуми. — Мне не нужна месть. Это выбор Итачи-сана. К тому же это останется пятном позора на мне и нашем доме.

Изуми замолчала. Она долгим взглядом смотрела на еще незаконченный знак клана в руке, смотрела долго, потом сжала руки и улыбнулась, тихо прошептав:

— Я злилась и злюсь на Итачи-сана. Но я действительно люблю его и хочу, чтобы он нашел свое счастье. Если его счастье в его брате, пусть так. Даже я, женщина, не смогла приблизиться к Итачи-сану, так сильно восхищаясь им, а он посмел преступить закон и мораль. Должно быть, у Саске-сана и у его брата сильные чувства, раз они пошли на то, что заранее обречено. Я уважаю любое проявление любви, даже такое. Пусть Итачи-сан будет счастлив. Я не прощу ему того, что случилось, но вреда и ему, и его брату я никогда не пожелаю. Сестра, придумай, что сказать родителям.

— Придумаем. Забудь о них, — Норои гладила сестру по голове. Внезапно Изуми подняла голову, сверкнув глазами.

— Никому не болтай! Даже не смей никому намекать на то, что я тебе сказала. Я жалею, что растрепала тебе это, но раз сделано, то сделано. Молчи.

— Клянусь, я не скажу ни слова даже на краю могилы!

— Узнаю, что ты разболтала, отрежу язык и прокляну в храме! Если с Итачи-саном что-то случится из-за этого, и мое имя так же будет на устах у людей, я покончу с собой. Ты меня поняла?

***

— Послушай, — Норои прикрыла рот веером, нагибаясь к подруге, — я только что говорила с сестрой. У меня нет слов, я узнала нечто страшное.

— Что? — полная девушка лениво зевнула. Обе медленно прохаживались по сонной Конохе, озираясь по сторонам. Торговцы убирали свои товары, вечерело, пасмурное небо окрашивалось в синий цвет. Норои вздохнула, воровато оглядываясь по сторонам.

— Ты моя лучшая подруга после Изуми, я не могу не рассказать тебе. Я обещала сестре, что буду молчать, но ты мне так дорога, что я не могу не поделиться с тобой, мне хочется обсудить эту тему. Только обещай, что никому не скажешь!

— Конечно, не скажу, что случилось? — вторая девушка пытливо вглядывалась в лицо Норои, словно пыталась прочитать оттуда мысли подруги.

— Представляешь себе, — дерзкий смешок, — братья Учиха спят друг с другом как муж с женой.

— Быть не может!

— Тихо ты! — шикнула Норои, отводя подругу в сторону. У той глаза раскрылись так широко, что едва не вылезли из орбит. — Сестра сама это видела. Представляешь, они занимаются кровосмешением прямо в своем доме.

— Но это же незаконно, самый старый и чтимый запрет деревни, их могут судить вплоть до казни.

— Да. Представь себе, в нашем клане и наследники всего владения Фугаку-сана… позор.

— Вот будет новость, если Тен-Тен узнает, что Саске-сан, обожаемый ее подругой Сакурой-тян, тот самый Саске-сан, за которого готова продать душу вся Коноха, со своим братом…

— С ума сошла, не вздумай говорить, — строго покачала головой Норои, — особенно каким-то глупым жителям Конохи. Мне запретили болтать, сестра отрежет мне язык и проклянет, если узнает, и наложит на себя руки, но ты моя лучшая подруга, поэтому я не могла не рассказать. Ни слова никому. Это тайна. Между нами.

— Да, конечно, — кивнула головой вторая девушка.

Они пошли дальше, в полголоса обсуждая братьев Учиха. То они посмеивались, то ужасались над теми, кем восхищались и боготворили, гордились и готовы были пасть к ногам. Сейчас они были всего лишь посмешищем, сплетней.

В голове подруги Норои вертелась одна мысль: «Надо сказать матери и Тен-Тен. Вот потеха будет».

***

1 — в отличие от Изуми является вымышленным мною персонажем

Комментарий к Часть 1. Изгнание. Глава 4.