В тот год ликорисы цвели пышнее (СИ) - Страница 18

Но вдруг Итачи замер, обняв плечи Саске и положив подбородок на свои руки, прикрывая глаза.

— Они меня ненавидят. Они все меня ненавидят. Я всегда думал, почему меня все так ненавидят? Я для них только вещь, которую используют. Меня уважают, но боятся и ненавидят. Клан Учиха никогда не любили, но меня особенно. Я привык к этому и не замечаю ненависть, я был всегда готов к ней, и она даже успокаивала меня, но мне интересно, почему, Саске? — шепот Итачи, быстрый, но четкий, опалял шею его брата. Тот, нахмурившись, молча слушал; когда старший брат затих, Саске осторожно перевернулся, укладываясь сверху на Итачи и упираясь локтями по обеим сторонам его головы.

Саске казалось, что он спит. Он всегда хотел дотронуться до Итачи, почувствовать, какая у него кожа, какие волосы, губы. Теперь под действием внутреннего безумия поцеловав его дрогнувшие веки и разметав в восторге по футону темные длинные волосы, Саске дрожал как ребенок, когда брат ласково обнимал его теплыми руками, осторожно, но крепко надавливал ладонями на лопатки. Дыхание его все-таки спокойное и живое, почти горячее. Саске внутренне сжался, подтираясь о щеку брата, поддавшись внезапному теплому порыву.

Он смутно подумал о том, что они не закрыли седзи. Вернее, прикрыли, но войти сюда мог кто угодно.

Саске сдавленно сглотнул, переплетая свои ноги и руки с Итачи; юкато вместе со спальной рубашкой задрались выше некуда, обнажая тело. Саске так много хотел сказать: сказать о том, что Итачи все-таки такой же теплый, мягкий и надежный, как и казалось раньше, что в нем нет холода и безразличия, как всегда. Хотел сказать, что он все-таки победил и превзошел в чем-то своего старшего брата, хотя бы в том, что оказался именно нужным ему в большей степени, а не наоборот; хотел сказать, что и без странных объяснений ясна сущность происходящего, но слова застряли в горле, а поток мыслей кидал все новые и новые фразы, говорить их просто нельзя было успеть. Потому Саске только жался ближе, обнимал, оплетал руками тело брата, как будто плетьми, и прижался губами к щеке, резко втягивая носом воздух.

— Брось, Итачи. Скрытый Лист недостоин тебя. Я все знаю, я видел. Ты хочешь, чтобы я помог тебе, да? Брат, я не оставлю тебя. Я помогу, не волнуйся. Я знаю, что это, когда у тебя ничего нет. Но в клане, родители, они же любят тебя. Как и все наши родственники, они горды тобой.

— Саске, — Итачи поднялся на локтях, сбрасывая брата опять на футон, немного помедлил, всматриваясь в Саске, но лег рядом, обхватывая его руку, — я, как и все сыновья, нужен для чести семьи, но не больше. Я — оружие, но не больше. Наследник, представитель — и на этом все. Здесь нет никакой гордости и любви тем более. Я чужой среди своих. И сам виноват, и они так же. Так сложились обстоятельства.

— Надо же, я думал, что знаю тебя, а я ничего не знаю о тебе. Такие мысли о родителях, как можно… а, впрочем, не думай об этом, брат, — Саске подвинулся ближе, прижимаясь лбом ко лбу Итачи, и зашептал, — тебе хватит меня?

— Я…

— Я хочу, чтобы тебе хватало меня. Ты же понимаешь, после всего ни себя, ни тебя я ни с кем не разделю.

— Ладно, — Итачи усмехнулся, отодвигая колено брата от своего паха, — просто спи, засыпай, завтра я скажу, что будет дальше. Мы все решим.

— Такое чувство, что у нас все по расчету взаимопомощи. Это так? Я больше ничего не значу?

Итачи внимательно смотрел в глаза брата.

— Я не буду врать. Я никогда никого не любил, наверное, даже родителей. Любовь та, о которой я слышал, и та, что я испытываю к ним, — разные вещи. Как я отношусь к тебе на самом деле? Уважаю. Испытываю к тебе глубоко внутри очень теплые родственные чувства, это правда. Я испытываю к тебе те чувства, которые не могу побороть. Все. Ты услышал, что хотел? Да, я испытываю к тебе странные чувства. Я не хочу называть это каким-либо словом. Я не люблю бросаться словами.

Саске со снисхождением во взгляде смотрел на Итачи.

Плевать, как брат и что называет. Слова не так важны, когда их суть одна и та же.

Всему придет время, всем нужным мыслям и решениям. А, впрочем, это было неважно. Не надо говорить, пусть делает, что считает нужным.

Саске поджал губы, обнимая Итачи за шею. Он с детства привык повиноваться старшему брату, сегодня не было исключением. Покорно закрыл глаза, отдавая свое полюбившееся брату запястье тому на растерзание, чувствуя, как сухие губы Итачи едва заметно касаются руки.

«Брат, ты ли это? Что ты такое, брат?».

Итачи, кто ты? Каким еще ты можешь быть? Кто бы мог подумать, что ты можешь оставить свою маску за пределами этого футона, этой комнаты, этого дома.

Ты и холоден со мной и горяч, безумен и спокоен, невменяем и хладнокровен.

Сумасшедший и рассудительный.

Сколько лиц, и все ты, мой брат.

Ты мечтал об этом? Мечтал о своем спасении, о побеге из калейдоскопа безжалостной жизни шиноби? Так вот она, жизнь за пределами строя Конохи. Нравится? Наслаждайся.

Кусты в саду зашуршали под ветром, продувая комнату, но Саске не было холодно. Ему было жарко, он, наоборот, пытался обнаженной ногой поймать прохладный ветер, брат, не отпуская от себя, только еще больше распалял кожу.

Время, не иди так быстро. Пощади нас, время. Мы еще неопытные и глупые, мы еще такие ничтожные по сравнению с твоим могуществом. Ты — Вселенная, ты — все, а мы лишь песчинки, соломинки, прах, пепел, ничто на твоем фоне, в твоем течении, которое кто-то обозвал красивым и громким словом — жизнь.

Саске тихо рассмеялся, когда Итачи начал осторожно перебирать его пряди волос, пропуская их между пальцев.

— Что? — голос брата донесся как сквозь воду.

— Ничего. Продолжай.

Итачи не стал продолжать. Он, перевернувшись на спину, обнял одной рукой брата, с неким удовлетворением чувствуя, как тот прижимается ближе. С одной стороны было странно чувствовать кого-то рядом, а с другой стороны — неописуемо тепло.

Хорошо это или плохо, Итачи уже наверняка не знал. Он пытался раствориться в ощущении того, как Саске свернулся клубком под его боком, тихо засопев в юкато брата. Итачи не знал, радоваться этому или нет, ведь такие отношения вопреки ожиданиям могут сделать и Саске слабым, и его самого.

Или все-таки сильным?

Сила, где тебя больше? В тренировках или в тебе, Саске, в растворении хоть на одно мгновение в твоей жизни? Как ты думаешь, маленький брат?

Ты мудрый, мой Саске. Я глуп, я делаю ошибки, я плачý за них, делая новые ошибки, в итоге ты расплачиваешься за их последствия. Прости, но я уже нырнул в топь, из которой не выйду даже после смерти.

Но я счастлив, когда я с тобой. Большего мне не надо было. И мне неважно, что это. Неважно, как ты и я это называем.

Слабость, сила.

День, ночь.

Холод, тепло.

Ненависть, любовь.

Жизнь, смерть.

Вечность, миг.

***

Громкий шум проехавшей по дороге телеги и грубый крик крестьянина гулкими всплесками отдались по улице в клане Учиха, пробираясь отдаленными отголосками и урывками затихающих в утренней тишине звуков в дома.

В комнате Итачи до сих пор были открыты седзи в сад, посеревший от плотного и гнетущего все живое существо давления плотных дождевых туч на небе. Роса влажным покрывалом покоилась на траве; в кустах и в небольших деревцах снова зашумел порывистый и чересчур холодный для жаркого лета ветер; все вокруг на какую-то минуту затихло, повисло в мертвой тишине, пока о деревянную крышу не ударили первые капли долгожданного дождя.

Мелкие и косые, они начали осторожно шуршать в траве, бить по твердым, насыщенно-зеленым, почти уже темным листьям кустов; цветы на тонких стеблях задрожали, пускаясь в танец под каждой каплей, небольшой уголок татами промок, когда дождь, усилившись и зазвенев сильнее, начал закрадываться в комнату.

Природа и все живые существа вокруг, несмотря на то, что им пришлось найти себе укрытие во время бурного летнего ливня, радовались воде, которая разобьет длительную засуху, заполнит реки, напоит зверей и птиц, растений, и голод, возможно, не будет грозить ни скоту, ни людям.