В тот год ликорисы цвели пышнее (СИ) - Страница 171

Что с тобой, мой младший брат? Ты ли это, мой младший брат? Я не узнаю тебя, это не ты. Но и я сам уже давно не я, а нечто, чему я не могу дать названия.

— Шисуи? Так ты и его простил, — голос, вопреки желанию хозяина, получился язвительным.

Итачи невозмутимо дернул плечом, спокойно поведя бровью.

— Почему бы и нет? Он попросил прощения, умер и оставил мне свои глаза. Я понимаю его мотив, я сделал то же самое.

— Пока будут такие слепые патриоты скрытых деревень как ты, будут такие же истории как с нами! — Саске раздраженно цокнул языком, со злостью во взгляде сверкнув глазами.

— Да, может быть. Но я всегда любил Скрытый Лист, любил больше, чем клан, я всегда был против восстания, — возразил Итачи, повернувшись к Саске. — Я не знаю, что ты сейчас выберешь или уже выбрал, какой путь, со мной или без меня. Я скоро умру, я не знаю, насколько скоро, но моя болезнь неизлечима. Я не пугаю тебя, ни в коем случае, и не отталкиваю от себя, просто хочу, чтобы ты понимал, насколько мы плохо знаем друг друга, чтобы ты перестал жить в иллюзии.

— Я уже не живу в иллюзии, — заметил Саске.

Его брат только пожал плечами.

— Кто знает, Саске. Возможно, ты снова прав. Я заметил, ты чаще всего прав, и прислушивайся я к тебе больше, мы бы избежали много проблем. Я признаю это как свою ошибку, я признаю тебя и твои силы, признаю, что ты стал сильнее, чем я, что ты превзошел меня, я горд и одновременно подавлен этим. В тот день, когда меня не станет, я не знаю, что останется тебе, кого опять ты будешь ненавидеть за мою гибель и свою жизнь — я не знаю. Ненавидеть за все ты можешь лишь меня, я лишь приму твою ненависть, и я лишь способен ей насладиться. Все, что я желаю, чтобы тебе было хорошо — это моя цель в жизни, у меня больше ничего нет. Я завтра утром ухожу в Страну Земли, в Акацки, организацию наемников шиноби-отлучников. Я больше не буду решать за тебя, как тебе жить. Что ты решишь, то и будет. Захочешь — пойдем; если ты попросишь, я протяну тебе свою руку, я всегда готов был протянуть тебе свою руку. Если нет — значит, со мной тебе будет хуже, чем одному. Выбирай сам, я больше не хочу ошибаться и вредить тебе. Твое слово будет законом. Но хочу, чтобы ты знал одно: если бы у меня была возможность помочь Скрытому Листу еще раз, — Итачи сел на футон, откидывая холодное одеяло и укладываясь в постель, несмотря на то, какими глазами прожигал его младший брат, — я непременно бы сделал снова то, что сделал. Ради тебя и ради Конохи. Это мой дом, который я готов был защищать до смерти.

Итачи замолк, отвернувшись в сторону; Саске, как будто не веря своим ушам, все еще продолжал смотреть на своего затихшего брата, чужого, говорящего странные, непонятные слова.

Выходит, Скрытый Лист был ему дороже всего?

Дороже семьи, клана, младшего брата?

Коноха?

Какая-то Коноха, черт побери?!

О, как же Саске ее ненавидел, еще с более давящей силой. Ненавидел за то, что она даже после своей погибели все больше и больше отрывала старшего брата от него.

— Эй.

— Что? — Итачи повернул голову.

— Ты, — Саске говорил громко и твердо, — имеешь в виду, что тебе плевать на все? Тебе безразлично, что я выберу? Почему ты ведешь себя так, как будто ничего не произошло? Я думал, ты будешь так рад, когда увидишь меня. Поругаешь, но поддержишь. Или теперь у тебя нет больше младшего брата?

Итачи молчал, не шевелясь. Его молчание было длительным и затяжным, Саске не наделся услышать ответы на свои вопросы, хотя что он мог услышать.

Чего он вообще ждал? Чего искал? Итачи не дал ему ни спокойствия, ни тепла, стал чужим и окончательно далеким, лишил своими словами любой возможности сблизиться. Откуда такая сухость, откуда все это?

Действительно ли он всегда был равнодушен? Неужели это было единственным, где он не солгал?

Саске не знал, что ему делать. Если так пойдет и дальше — лучше быть без брата, чем с бесконечной пропастью между ним и собой.

Он был окончательно разочарован во всем, чем жил.

— Саске, — наконец, позвал его Итачи, откинув край одеяла и привстав на локти.

Тот нехотя повернулся и увидел, как Итачи смотрит на него, жестом приглашая лечь рядом. Саске почему-то не стал отказываться, внезапно ему стало безразлично, внезапно у него опустились руки, он стал бессильным и пустым. Нагретое место было теплым, знакомое тепло вселяло слабую надежду.

Надежду на что, скажи, Итачи?

Что ты мне теперь дашь, ты, отнявший все? Разве ты возразишь тому, что я должен был так поступить, должен был отомстить по закону крови?

— Спи, Саске. Я обещаю, что завтра я скажу тебе все, что хотел сказать. Но завтра, сейчас я слишком устал, от лекарства у меня болит голова и клонит в сон. Я все тебе расскажу, прости, если обидел сухостью и холодом. Я рад, что всему пришел конец, но на Коноху тебе не стоило поднимать руку.

Саске, не думая о том, что он развалился в походной пыльной одежде, устало кивнул головой, затихая рядом с Итачи; он лежал рядом с ним, смотря в потолок, почти касался родного плеча.

Запах бледной кожи был все тем же, дыхание было таким же; Саске окончательно престал понимать Итачи, его мотивы, действия, не зная, где он лжет, где говорит правду, все границы стали такими размытыми, неясными, что оставалось только лежать рядом и ждать завтра, когда ему что-то скажут.

Завтра, снова завтра, снова другой раз.

— Я бы с удовольствием сейчас сдох.

Молчание.

— Да, Саске, я тоже.

Тот усмехнулся.

— Тогда скажи мне перед нашей смертью о том, что хотел.

— Потом. В другой раз.

Неужели завтра все-таки наступит этот «другой раз»?

Саске молчал. Даже сейчас, когда он снова был так близко к брату, снова мог беспрепятственно коснуться его, не мог найти себе места; он думал о Скрытом Листе, об Учиха, о войне, о самом себе и Итачи, пытался изо всех сил понять и себя и его, все мотивы всей своей жизни, причины страданий и радостей, но не находил ответов на свои вопросы, по-прежнему чувствуя бесконечную пропасть между собой и ним, бездонную, пронзительно глубокую; как ее обойти, какой мостик связать между двумя берегами — Саске не знал.

Он стал чужим. Итачи стал чужим. Все отдаляет, по-прежнему веет недоговоренностью и холодом.

Смотря в глаза брата, Саске всегда будет видеть глаза Шисуи, что еще больше отталкивало его от Итачи.

Так и пребывая в столь неприятных чувствах, он продолжил лежать, не шевелясь, рядом с Итачи, который ему казался как никогда фальшивым и холодным.

***

Итачи не мог понять, что его разбудило, но, проснувшись, он сразу ощутил рядом с собой привычный холод, еще не раскрывая глаз.

За окном снова шумел дождь, сильный и оглушающий ливень, холодный, под который лучше не попадать, если дорого свое здоровье. Его капли, крупные и увесистые, барабанили по мясистой листве, отскакивая от упругой зелени и скатываясь вниз, с края пластины, падая на землю и медленно впитываясь в нее, размокшую от влаги. Окно принимало на себя все хлесткие удары беспощадного осеннего ливня, который громко гремел и стучался, то и дело просясь впустить его в комнату, однако все, что он мог, — это продолжать стучать и безответно кричать, когда снова и снова натыкался на стекло окна, твердое и непробиваемое.

Деревья шумели кронами, пригибаясь к земле, кажется, где-то вдалеке ухнул слабый раскат грома, но ни молнии, ни ее ослепительной вспышки не было.

Итачи был уверен, что еще царила ночь, но, открывая глаза, он столкнулся с серо-бежевыми тонами предрассветных сумерек, которые плавно обволакивали все теплым и уютным светом.

Итачи оказался прав: Саске уже не спал, — а спал ли он вообще? — выбравшись из постели и оставляя своего брата мерзнуть одного. Он сидел спиной к нему на футоне, раздевшись, в одном косодэ, положив аккуратный подбородок на подтянутые к груди колени, и смотрел в окно.

Итачи давно не просыпался рядом со своим братом, ему было странно видеть его рядом с собой. Мысленно прокручивая все, что случилось несколько часов назад, Итачи неподдельно изумлялся: у него получилось остаться сухим и холодным, хотя множество раз в своем воображении он прокручивал то, как столкнется с Саске с теми чувствами, которые признал, но сейчас не смог ничего сказать, ничего сделать, оставляя барьер между ним и собой по-прежнему высоким и непреодолимым.