В тот год ликорисы цвели пышнее (СИ) - Страница 17

Все равно, что он брат. Не брат теперь вообще. Просто Итачи. Как ни боялся потерять Саске брата, но этого было не избежать. Либо ничто, либо это безумие.

Итачи, обхватив длинными тонкими пальцами узкие запястья брата, осторожно отодвинул того от себя, странным, почти больным взглядом вглядываясь в лицо Саске, который нервно сглотнул, смотря исподлобья немного по-детски виновато и осторожно, как будто на долю секунду позволил себе испугаться и усомниться, что сделал что-то не так.

— Что ты делаешь? — несмотря ни на что спокойно прозвучал голос Итачи. Саске хотелось рассмеяться: этот человек всегда останется собой, даже в такие моменты, когда сам Саске был способен потерять, да и уже потерял самообладание.

— Ты этого хотел, — фыркнул он, нервно поводя плечом. Его запястья до сих пор находились в тисках холодных пальцев брата. Итачи почему-то продолжал молчать, долгим и даже требовательным взглядом всматриваясь в глаза своего младшего брата.

— Да, но я не до конца верил в то, что ты согласишься. Попробуем, возможно, ни мне, ни тебе не понравится это, и мы забудем обо всем. Как давно ты живешь с этим?

— Когда дело касается тебя, нормальность и время перестают существовать.

— Я, правда, недооценил тебя. Прости.

— Как и всегда, — ответил Саске, пожал плечами, опять всматриваясь в лицо старшего брата. — Мне эти мысли и чувства всегда казались привычными и естественными. Я даже не задумывался о них. Я впервые задумался о них тогда, когда ты начал об этом говорить. Когда я увидел тебя с Изуми.

— Вот как. Понимаю.

— Скажи, мне только одно: ты же не хочешь пользоваться мной в своих целях? Я не позволю тебе этого. Никогда.

Итачи отрицательно покачал головой, отпуская руки брата. Тот автоматически начал потирать побелевшие запястья, удобнее усаживаясь на смятом футоне. Юкато, сбившись с нательной рубашкой, комом легло под ноги, но Саске этого не замечал: он смотрел, как Итачи скрещивает свои худые ноги в позе лотоса, руки — на груди, особенно высоко поднимая ее.

Темно, тепло, спокойно, душно, волнующе.

— Нет, ты даже в шутку не должен так думать. Ты немного меня не понял. Я объясню. Все люди в деревне и в клане подчинены своду правил и законов: для гражданских они не такие обширные, у шиноби намного больше ограничений, и тебе это известно. Главное ограничение — не быть человеком. Что это значит? Ты и так знаешь. Шиноби — это холодная и жестокая вещь, оружие для убийств, которому чужды жалость, страх, сомнения. Ты можешь предать своих товарищей, можешь умереть сам, но выполнить миссию и спасти деревню обязан. Я вижу, ты хочешь сказать, что я именно такой, но это не так. Я не такой. Я хотел быть таким, я думал, что это правильно, но я не такой, и это все неправильно. Я не могу быть идеальным шиноби. Я способен на обычное человеческое желание тепла и понимания. Да, я не такой, как остальные, моя сила невероятна для всех них, но все равно, меня что-то удерживает в рядах этих людей, и это «что-то» то, что я — человек. Я не так давно понял это, и это ужаснуло меня. Заставило меня понять себя и мир вокруг. Заставило меня понять тебя. Что я хочу, Саске? Ты знаешь, ведь раньше я хотел быть сильнейшим из шиноби, возможно, даже самим Хокаге. Мне льстило это — быть самым сильным, быть лучше всех. Как это смешно теперь. Теперь, когда я увидел нечто другое, мне кажется это мелочным, непостоянным, смешным, глупым. Зачем люди стремятся к пустой силе? Чтобы просто так погибнуть, не узнав той жизни, что скрывается рядом? Не узнав себя, не раскрыв себя, не раскрыв того, кто раскроет тебя? Саске, ты спас меня. Ты всегда спасал меня. Ты не дал мне стать шиноби, не дал совершить ошибку. Раньше я тебя за это не мог простить, а сейчас благодарен. И я хочу теперь спасти тебя, не дать тебе потеряться, позволить тебе увидеть мир, обрести силу. Я хочу вырваться из плена рамок и вырвать из них тебя. Я хочу стать собой, ведь я до конца не знаю, что представляю из себя на самом деле. Саске, я иногда не понимал, почему ты идешь за мной, когда я тебя прогоняю? Почему ты ищешь моего общества, хотя я почти всегда уходил, чтобы остаться наедине с самим собой? Но теперь я понял, и я хочу преодолеть запрет, который мешает нам, чтобы стать сильнее, чем сейчас, чтобы попробовать жизнь, сделать маленькую передышку.

Саске молчал.

Итачи, передохнув, продолжил, словно все его мысли больше не могли оставаться неподвижной массой:

— В этом клане меня ждет отвратительная участь: никто не разрешит мне ступить ни шагу, меня заставляют делать то, что я не желаю делать. Тебе такое бы понравилось? Я хочу стать сильным, чтобы разорвать все запреты, чтобы обрести впоследствии полную свободу к спокойной жизни шиноби. Связи уродливы, но одну из них я терять никогда не хотел. Меня нужна связь с тобой, потому что это единственная связь, которая меня никогда не отягощала. Ты поможешь мне выжить, а я помогу тебе. Я знаю, чего ты хочешь. Я дам тебе все, что ты хочешь.

— Выжить? Глупости, — Саске сдвинул брови. — То, о чем ты говоришь, бред. Ты простое и ясно выдаешь так, что кажется, это нечто страшное и серьезно. Признайся, что ты меня, как и я тебя, просто…

— Нет, это ты не понимаешь. Тебе это не понять. Ты не я. Ты не был проклятым куском поганого камня. Отныне, — Итачи протянул руку, касаясь кончика волос брата, — ты будешь мне нужен. Я стану сильным только с тобой и сделаю по-настоящему сильным тебя. Но я не пойду против твоей воли.

Саске, коротко кивнув, откинулся на футон, когда Итачи навис над ним, всматриваясь в его глаза. Он невесомо проводил своей рукой по руке младшего брата, приподнимал край рукава юкато и скользил выше, касаясь прохладной кожи на складке локтя. Нагнулся чуть ниже — не трогая горячее тело, вдохнул запах шеи Саске, поставив свои ноги по обе стороны его дрогнувших в коленях ног. Одной рукой зарылся в мягкие волосы, почувствовал, как ладонь Саске скользит уже под его юкато, дотрагиваясь до плоской груди, дразнящее медленно пробираясь ниже, к животу, но тут же Итачи перехватил его руку, вытаскивая из-под своей одежды. Лег рядом, едва касаясь сухими губами запястья и чувствуя, как младший брат закидывает на него одну из ног, обхватывая его голову свободной рукой.

— Нет, Саске, не сейчас.

— Почему же?

— Я не уверен в том, что с тобой будет все в порядке. Я хочу, чтобы даже если ты решил помочь мне, твоя честь и жизнь были в безопасности — это превыше всего для меня.

— Почему именно я среди всех них?

Итачи уткнулся носом в шею брата, проводя рукой линию вдоль его позвоночника, ощущая, как даже сквозь одежду вздрагивает Саске, прижимаясь ближе, стискивая в руках волосы старшего брата и тихо фыркая, коленом касаясь его паха.

— Мне не нужны узы, из-за минутной слабости которых я стану слабым. Женщины чужды мне, у них есть свойство привязывать к себе навсегда, чего я крайне не хочу. Только не еще одна связь. Ты же — мой брат. Моя кровь, моя часть. Я могу тебе доверять, ты часть моего прошлого, моей жизни, мы прожили и живем бок о бок в одном доме всю жизнь. Я знаю тебя. Ты силен. Ты хочешь того же. Я могу продолжать защищать тебя. Я хочу защищать тебя. Ты мой брат, и этим все сказано.

Саске сухо усмехнулся, откатываясь назад и привлекая за собой Итачи.

Что ж, мысли обо всем этом никогда не казались безумными, и это всегда удивляло Саске, но сейчас все стало ясным и понятным.

Почему Итачи прямо не скажет истинную причину?

Он просто запутался, запутался в том, чему его учили, и в том, что он ощущает. У него все смешалось, потерялась грань, та грань, на которой держатся все люди. В этой жизни никто не выживет без секунды того, когда можно все скинуть с себя, забыть о том, кто ты, и быть просто живым существом со своими чувствами. Итачи всегда обходился без этого, пока не понял, что сломается в итоге или умрет в собственной жестокости.

Саске видит его глаза, когда брат снова сухими губами ловит на его запястье бьющуюся в горячке жилку; когда ладонью забирается под ослабевший пояс юкато и осторожно, даже с робостью трогает горячие бедра младшего брата, в подсознательной и соскучившейся жажде желания того, чтобы его в ответ обняли сильнее.