В тот год ликорисы цвели пышнее (СИ) - Страница 13

— Хм, — Итачи мягко усмехнулся; он явно получал удовольствие, и эта мысль заставляла кровь Саске вскипать с новыми силами.

— Что? — тот обжег своим шепотом его шею, прижимаясь еще ближе. Голос брата звучал совсем близко, и это безумно нравилось Саске: звук низкого голоса прямо над ухом.

— Что это, по-твоему, значит? Это объятие?

— Это значит, что ты мой брат.

— А что такое для тебя брат?

— Опора, поддержка, соперничество, тепло.

Саске шумно вдохнул носом запах шеи брата, крепче сжимая руки на его плечах. Ткань юкато Итачи касалось его щеки, она была пропитана родным запахом, чем-то знакомым и донельзя домашним, от чего ужасно защемило сердце и захотелось раздавить Итачи, только бы сидеть так всю жизнь, слушая его голос над ухом и тихие удары сердца.

— Саске, но это же — то, что ты делаешь, — ужасно, низко, гадко, аморально. Как сказали бы люди.

— Плевать. Все, что ты разрешаешь и говоришь, не может быть неправильным.

Итачи фыркнул.

— Вот и весь ответ на мой вопрос. Я знал об этом еще задолго до вчерашнего и сегодняшнего дней. Но мне хотелось бы услышать это вслух от тебя. Чтобы ты сказал то, чем посмел заставить меня задуматься о человеческих желаниях, делающих меня слабым. Ты никогда не был идеальным шиноби. Я смотрел на тебя и становился сам неидеальным, глупый брат.

Саске отпрянул от брата, скользнув руками по его плечам и вставая на ноги.

Сердце билось слишком быстро, невозможно быстро. Саске захлестнула колючая злость. Именно злость, и именно она, а никакое другое чувство сейчас вспыхнула в его черных как уголь глазах, именно она исказила губы в невероятно холодной гримасе. Саске смотрел на брата сверху вниз, ядовито, с непониманием и дикой яростью, злобой, как будто перед ним сидел враг всей жизни.

Стук, удар о ребра. Почему внутри все так взъелось, встало на дыбы, как будто укололи в самое уязвимое место? Ведь это, действительно, самое уязвимое место.

Или такова реакция на стыдливую правду? Или же просто ужасный стыд перед собой за то, что все это действительно так?

Каждое слово брата словно что-то меняло внутри ежесекундно, и Саске не мог понять, нравится ему это или нет.

— Итачи, — твердо сказал он, — чего ты хочешь? Я назло не буду ничего говорить. Я не понимаю, в чем ты меня обвиняешь? В том, что у тебя не получилось что-то, о чем я понятия не имею? Возможно, ты просто неудачник. Ты уже давно ходишь вокруг да около, я не могу понять, что мне думать? Задаешь глупые вопросы, на которые я не намерен отвечать в здравом уме. Я не могу понять, где настоящий ты, ты путаешь меня, водя по кругу. Сколько раз я зарекался не слушать тебя. Я не знаю, чего ждать от тебя, ты непредсказуем, ты становишься все более чужим день ото дня, я боюсь тебя, я не доверяю тебе, твоим словам. Ты хочешь, чтобы я начал избегать тебя? Тогда прекрати издеваться над моим терпением.

Итачи не повернулся. Он молча выслушал Саске, услышал, как тот вышел, стискивая зубы, и все так же продолжил смотреть в сад, только уже с дымкой задумчивости в глазах. Он отрешенно поглаживал пальцами тот участок кожи, в который дышал Саске, утыкаясь своим носом.

***

Отточенное лезвие куная, блеснув в полете на ярком солнце, вонзилось в истерзанный ствол дерева с глухим и коротким стуком, как удар топора о плаху. Точно в цель, в центр, ни миллиметра уклонения от мишени, идеально. Результат хладнокровия и бесконечных тренировок.

Шисуи, в ожидании стоявший рядом с деревом, не глядя, протянул к ножу руку и на ощупь выдернул с треском кунай, начиная крутить его на пальце.

— Откуда только у тебя берутся силы? — усмехнулся он.

Лес, казалось, омертвел от жары. Ни единая птица не нарушала тишину хлопками своих острых как лезвие крыльев, рассекающих в полете воздух, не набиралась дерзости, чтобы пронзить окрестность громким криком, как будто последнее дыхание забирает ее короткую жизнь. Ни один зверек не прошуршал в густых кустах, только ветер с далекой реки и запах свежескошенной крестьянами травы жили сейчас на этой небольшой опушке, лежащей в тени крон деревьев.

Это был третий час упорной, безостановочной тренировки. Шисуи, чья челка прилипла ко лбу, устало двигая отекшими ногами, плюхнулся на траву рядом с присевшим на нее Итачи, который аккуратно и осторожно убирал каждый кунай, откладывая отдельно те, которые следует заточить. Палец то и дело проверял лезвие, один раз на коже остался длинный, но неглубокий порез. А, впрочем, для шиноби это так же мелочно, как и заусенец на пальце обычных людей.

Шисуи оставалось только искренне изумляться. У него не хватало больше сил, а его друг, кажется, даже не устал. После трех часов упорного изнеможения так ловко и точно метнуть оружие, что таить, он практически не целился, но это было выше человеческих способностей.

Итачи без тени усталости сидел в тени, уклонив свою голову от бьющих напрямую солнечных лучей. Шисуи, задумчиво смотря в темный лес, держал в зубах тонкую травинку, покусывая ее, а потом, через минуту, с досадой выплюнул, брезгливо оттирая бледные губы.

— Гадость.

Итачи не ответил, только едва заметно приподнял брови, высказывая этим высшую степень заинтересованности происходящим. Собранные кунаи звякнули в связке.

— Ну, — Шисуи, привыкший к практически постоянному равнодушию своего друга, был явно настроен на общение, — что там вчера, познакомился с той красавицей?

— Да, — коротко отозвался Итачи. Его отрывистый и безразличный тон ясно дал понять, это эта тема разговора его не интересует.

— И что же ты решил?

— Я согласен с тобой, в ней нет того, что должно быть в жене шиноби. Моя жена должна быть сильной, независимой, твердой, со стрежнем внутри. Она должна дарить мне упокоение, оставляя меня сильным и свободным. Я должен идти с ней и благодаря ей вперед. Она должна давать мне силу жить дальше.

Шисуи нарочито наигранно, небрежно и громко присвистнул, откидываясь назад. Трава приятно защекотала вспотевшую кожу, а еще не испарившаяся в тени роса приносила долгожданную свежесть и приятный холодок.

— Боюсь огорчить тебя, Итачи, но таких не существует. Женщина опутает тебя сетями, и в итоге ты будешь таким же, как твой отец. Тебя надо в таком случае женить на мужчине, он-то точно и даст нужное тебе наслаждение, и не будет давить смешными семейными узами, — насмешливо фыркнул Шисуи. Он ловко, одними пальцами достал свой кунай и, не поднимая от земли головы, резко вскинул рукой, отпуская оружие вперед. Звук рассеченного лезвием воздуха, буквально доля секунды — и глухой стук куная о дерево, прервавший тишину леса.

Шисуи поднял голову, напряженно всматриваясь вперед. Снова откинулся назад. Мимо цели.

Как Итачи удается такое?

Вопрос, мучивший Шисуи все больше и больше и даже сейчас, как ни старался он давить это в себе, возбуждающий неподдельную зависть.

Итачи безразлично и холодно посмотрел на истерзанный ножами ствол, опираясь руками о колени, встал с прогретой земли. Его одежда не шуршала, она мягко скользила по телу, максимально облегчая каждое движение. Варадзи шевелили стоптанную траву, поднося своего хозяина ближе к цели.

Итачи легко и небрежно, несмотря на то, что кунай вошел хоть и косо, но глубоко, рукой, не тратя лишних сил, выдернул его, но не так, как Шисуи, с треском, а бесшумно, осторожно, двигаясь плавно и грациозно, как кошка. А потом он через плечо откинул нож обратно, прислушиваясь к тому, как Шисуи вскакивает в попытке то ли уклониться от куная, то ли в попытке его поймать.

Глаза Итачи, внезапно сузившись в дымке печали, задумчиво смотрели в темный лес, пробитый лучами солнца.

— Да, ты прав. Мне подойдет только мужчина.

Прозвучало как шутка, неожиданно легко и ненавязчиво. Шисуи шутливо фыркнул в ответ, убирая оружие к себе в сумку.

Итачи действительно шутил. На одну сотую долю.

***

Наруто, как ни странно для него, лениво отлеживаясь в тени дерева и, закинув перевязанную ногу на ногу, сонно и скептически наблюдал за тем, как сюрикены один за другим яростно и быстро врезаются в бревно, выстраиваясь в строгий тонкий ряд: ни миллиметра откоса. Глухие и короткие удары то и дело оглушали окрестность ритмичным стуком, а хриплое, иногда срывающееся дыхание в конец достало Наруто. Он, рукой нащупав небольшой по размеру, но довольно весомый камешек, прищурился и кинул его вперед, попадая им прямо между лопаток Саске. И буквально в ту же секунду быстро перевернулся, откатываясь в сторону: на том месте, где раньше сидел Наруто, теперь из земли торчали два острых сюрикена.