В тот главный миг - Страница 26

Он нагромоздил перед щелью ящики. Выглянул сбоку. Канавщики опять ползли, заходя с трех сторон. Лепехин торопливо расстрелял вторую обойму и, пока они там отлеживались, оторвав крышку от ящика, набил патронами карманы. Опять выглянул. Снова свистнуло, и он почувствовал, что из уха потекла кровь. Ладно, суки! Приподнял еще один ящик и поставил его поверх остальных. Теперь у него была целая баррикада, но сектор обстрела был узок. Рывком рассадил тент почти до полога. Парусина провисла, и он увидел движение атакующих. Они распределились. Армейская фуражка Колесникова торчала за лиственницей с правого фланга. Слева заходил Чалдон. Из-за куста ерника видна была его белесая шевелюра. Нерубайлов шел по центру. Но сейчас он был где-то за столпившимися у дымокура, тихо ржущими лошадьми. Порой его склоненная голова мелькала меж конских крупов. А остальные? Он похолодел от этой мысли. Где эта божья коровка Шумов? А где Седой? Но тут же успокоился. Эти не вояки.

Теперь он был полон холодной злобой. Попробуй сунься, попробуй!

Лепехин прицелился и разрядил винтовку в фуражку Колесникова. Фуражка исчезла. Но Чалдон в это время сделал перебежку и устроился за сосной метрах в тридцати от палатки.

«Стой,— подумал Лепехин,— у этого карабин. Надо его выследить».

Он раздвинул два ящика, в отверстие между ними выдвинул ствол, начал караулить Чалдона. В двух шагах от него, загороженный парусиной, лежал и странно вздыхал Хорь. Потом ойкнул и затих. Лепехин шаркнул ногой, устраиваясь. Звякнули гильзы. В палатке пахло порохом и серой. «Ничего, прочихаемся»,— подумал он и опять трижды выстрелил в сторону Чалдона. Не попал, но заставил того затаиться. Колесников пока не двигался. Значит, он его все-таки продырявил. Но вот Нерубайлов, видимо, что-то предпринимает! Лошади вдруг начали двигаться на палатку. Лепехин хладнокровно расстрелял первых трех. Они с ржанием забились на земле, пытаясь подняться, остальные, дико визжа, бессмысленно пятились и топтались вокруг них. Нерубайлов спрятался за телами подстреленных лошадей.

И вдруг Лепехин увидел, что из-за палаток спокойно выходит Соловово. Обогнул беснующихся лошадей и пошел прямо навстречу дулу карабина. Ему. что-то крикнули из-за лиственницы, значит, Колесников жив. Седой, не отвечая, шел прямо к провиантской палатке. Лепехин взял его на мушку, потом решил дать ему подойти еще. Выстрелил в сторону сосны, но Чалдон опять укрылся за стволом. Немедля он вогнал три пули в лиственницу, и там движение прекратилось. Седой все шел, до палатки ему осталось шагов пятнадцать.

— Лепехин,— крикнул Седой. Лицо у него было все в поту, глаза неотрывно смотрели в прореху парусины.— Выпусти Альбину, и мы тебя отпустим.

«Альбина! — радость током пронзила мозг Лепехина.— Вот кто им нужен». Он спокойно прицелился и дважды выстрелил. Седой дернулся, упал, заскреб руками землю. Но и Лепехина ранило в руку. Кровь сочилась на брюки. Попали! Попали, гады! В бешенстве, орудуя одной рукой, он, как из пистолета, выпалил из карабина в сторону сосны. Чалдон затаился, примолк. Но палатка тут же была пронзена двумя выстрелами из-за лиственницы. Значит, у Колесникова был «ТТ». Ни Аметистова, ни Глиста, видно, не было больше на божьем свете, ну и аллах с ними. Надо о себе позаботиться. У Чалдона в запасе один или два выстрела. У Колесникова— пять. Пистолет против его карабина не тянет. Но Чалдону, чтобы попасть, одной пули хватит. Лепехин оглянулся. Что делать? Теперь, когда рука висела, как плеть, дело его швах!

— Эй,— заорал он, пригибаясь за ящиками.— Если будете еще пулять, я вашу бабу тут прикончу.

— Слушай, сука! — крикнул Чалдон, хоронясь за сосной.— Освободи. Альбину, и мы тебя выпустим!

— Дурака нашли! — захохотал Лепехин в ответ.

— Лепехин! — крикнул из-за лиственницы Колесников.— Слушай наши условия. Если сейчас же выйдешь, мы тебя помилуем.

— Плевал я на вас! Слушай сюда: я выхожу и оставляю Альбину, а вы пять минут не стреляете.

— Покажи нам ее! — крикнул Колесников.— Докажи, что она жива.

Новая мысль обожгла Лепехина:

— Если будете сидеть на месте три минуты, Альбину выпущу.

— Идет! — ответил голос Колесникова.

Лепехин бросился к задней стенке палатки, тремя ударами ножа разодрал ее и вырезал дыру. Там позади был кустарник, затем просека. Пробежать метров двадцать открытого места, и он свободен. Ринулся к ящикам. Так! Спички! Лепешка! Кусок недоеденной рыбы, бутылка спирта. Все. В карманах полно патронов. Он швырнул на ящик с динамитными патронами тряпку, полил ее спиртом и поджег. «Ждите свою Альбину!» Он выпрыгнул через дыру из палатки и помчался к кустарнику. Просвистела пуля, но мимо. Позади легла борозда. Стланник бил в лицо. Он отшвыривал ветки, вгорячах даже не чувствуя боли в руке, «Сейчас рванет»,— ждал он. Но взрыва не последовало. Успели, гады! Но и он ушел.

Он ворвался в палатку, сразу почувствовал запах гари и с размаху грудью упал на ящик с динамитом. Тряпка погасла, грудь обожгло, но Колесников этого даже не заметил. Вскочил, огляделся.

В палатке было дымно, кто-то корчился за вьюками на спальнике, он кинулся туда и склонился над Альбиной.

Она смотрела снизу огромными молящими глазами, в них закипали слезы. Владимир упал на колени, стал распутывать и развязывать узлы веревок. И вдруг — нет, это не сон, почувствовал, что лица его касаются губы Альбины. Колесников развязал ей ноги, она вскочила и припала к нему всем телом, забилась у него в руках, плача и повторяя одно и то же:

— Жив! Жив! Жив!

В палатку вбежал Нерубайлов.

— Как Соловово? — спросил его Колесников.

— Две дырки в груди. Пока жив.

Альбина зажмурилась, дико, словно просыпаясь, взглянула на Нерубайлова и выскочила из палатки.

— Владимир Палыч,— спросил появившийся в палатке Чалдон,— Этого-то зверя как, аль жить оставим?

— Черт с ним,— сказал Колесников,— не до него сейчас. Как там Седой?

— Ежели быстро его доставить к людям, выживет,— ответил Чалдон, набивая карманы патронами.— Альбина там его бинтует.— Он вышел, вскинув на плечо карабин.

— Вот и все, — сказал Колесников и сел, чувствуя, что ноги его не держат. Подошел и сел рядом Нерубайлов. Руки, которыми он пытался свернуть самокрутку, тряслись.

— Как мы их, а? Владимир Палыч?

Колесников заулыбался. Но тут он вспомнил о Соловово и заставил себя встать. Молодец, Викентьич. Если бы не он, этот Лепехин мог бы их, как кур, перестрелять. У Чалдона патрон в обойме оставался, в пистолете Колесникова два. Он вышел на поляну. Рядом с убитым Хорем стоял неизвестно откуда взявшийся Порхов и тянул у того из руки пистолет.

— Мое оружие,— сказал, он в ответ на недоумевающий взгляд Колесникова.— За мной числится.

Соловово лежал на середине поляны, прикрытый ватником, а Альбина подсовывала ему под спину сосновые лапы, чтобы ему легче было лежать, полусидя. Грудь его была забинтована. Глаза потухли.

— Главное, что жив, старина! — сказал Владимир, присаживаясь перед ним на корточки.

Соловово вздохнул. Подошел Порхов, скомандовал:

— Колесников, к лошадям. Сейчас уходим.

— Что-о? — не веря своим ушам, спросил Колесников, поражаясь тому, как быстро этот человек снова взял бразды правления в свои руки.

— Как уходим, а похоронить?

— Ждать не будем,— заявил Порхов, не глядя на канавщиков.— Раненого берем и уходим.

— Нет уж,— сказал Колесников.— Я без Чалдона шагу не сделаю.

— Он за Лепехиным пошел,— пояснил Нерубайлов.— И пока того не кокнет, не воротится.

— А я говорю, выходим немедленно,— сказал Порхов, вонзаясь в них небольшими злыми глазами.— Я начальник партии. Кто не подчиняется, тому платить зарплату отказываюсь.

Нерубайлов широко раскрыл глаза. Секунду подумал, потом растерянно улыбнулся:

— Может, чуток подождем, Алексей Никитич!

— Ни секунды!

Нерубайлов взглянул на Колесникова, отвел глаза и пошел к палаткам.