В тишине, перед громом - Страница 5

У железнодорожного пути мне пришлось задержаться. Маневровая «кукушка» тихонько тащила несколько платформ. На каждой покоилось что-то длинное, заботливо укутанное со всех сторон брезентом. На задней площадке хвостовой платформы стоял красноармеец с винтовкой. Вот они, готовые подлодки-малютки… Отправляются в дальний путь, к берегам Великого, или Тихого, океана. Страна создает там сильный военный флот, и становым его хребтом должны стать эти маленькие, верткие и грозные подлодки. Я никогда не видел их в море. Может, и не увижу. И почти наверняка не повоюю в их тесном нутре. Мой бой с фашизмом — здесь. Он уже идет. Он идет неслышно, бесшумно, в этом зеленом южном городе корабельщиков.

Секретная часть занимала две комнаты на втором этаже корпуса, в конце коридора. Начальником секретной части была старая партийка Ксения Васильевна Воробьева — коротко остриженная, добродушного вида, с близорукими навыкате глазами. Ее кабинет удивил меня трогательной смесью домашнего уюта и казенного стандарта. На скучном канцелярском столе — хрупкая вазочка зеленоватого хрусталя с цветами, кружевная занавеска — в забранном железными прутьями окне, на стене возле сейфа — портрет композитора Скрябина.

Я предъявил удостоверение. Взгляд Воробьевой поверх серповидных стекол пенсне сделался пристально-серьезен, и все ее добродушие ушло словно куда-то вглубь.

— Что за аларм случился?

— Почему же вы думаете, что аларм?

— Думаю, что вы не зря к нам пожаловали, товарищ.

Она выслушала меня внешне спокойно.

— Давайте проанализируем, где на заводе может оказаться «течь», — закончил я.

До вечера мы с Воробьевой исследовали режим работы с секретными материалами на судозаводе. От звена к звену.

В цехах, где изготовляли детали подлодок, все было в порядке. К секретным материалам имел касательство весьма ограниченный круг людей. Следуя по пути, которым двигались чертежи, только в обратном направлении, мы взялись за конструкторское бюро. КБ — святая святых завода. Ведь люди, которые стояли здесь за кульманами, вооруженные остро отточенными карандашами, циркулями, линейками, видели новое морское оружие раньше всех — задолго до того, как, скользнув со стапеля, лодки замирали на воде лимана. Естественно, что именно в КБ сосредоточивались самые важные, самые строгие тайны производства — новые принципы, небывалые решения, счастливые находки. Ведь таких лодок, какие делал завод, не знал ни один флот мира.

Что еще? А еще плановый отдел. Разведчикам важно, не только что производит Нижнелиманский судостроительный завод, но и сколько. Это элементарно. Значит, и плановый отдел интересен для разведки.

Обследовав все эти «точки приложения сил», я убедился, что порядок, установленный специальными инструкциями, соблюдается на заводе точно и что «щелей», различимых невооруженным глазом, в системе охраны государственной тайны нет.

Значит, надо смотреть глазом «вооруженным». Присмотреться к людям. Взвесив все, я все-таки решил начать с конструкторского бюро. Уж если шпионы полезли на верфи, то прежде всего они должны нацелиться на КБ.

— Мне хотелось бы самому взглянуть, как у вас поставлена выдача и прием чертежей.

— Вы правы, товарищ. — Она посмотрела на часики. — Тогда пойдем сейчас же. Рабочий день идет к концу.

Мы вышли из кабинета.

— У меня толковые комсомолки работают, — сказала Ксения Васильевна, запирая дверь. — Особенно Майя Савченко. Она сейчас дежурит. Недавно я перевела ее к себе из чертежниц.

Сделав десяток шагов по коридору, мы вошли в дверь рядом с прорезанным в стене оконцем.

В комнате, против двери, всю стену занимали высокие шкафы с чертежами и другой технической документацией.

За столом возле окошечка сидела очень миловидная девушка, тоненькая, с покатыми плечиками, чистенькая, темные волосы пострижены почти, как у мальчишки.

— Вот, Майя, — сказала Ксения Васильевна, — товарищ интересуется, как организовано у нас дело. Как ты выдаешь и принимаешь документы.

Майя порозовела и чуть улыбнулась.

— Пожалуйста. Но только уже поздно, Ксения Васильевна. — И вдруг пожаловалась: — Опять то же самое! Все сдали, а он все сидит. И вечно так!

— Ты про Кованова?

— А про кого же еще?

— Кто это? — спросил я.

— Есть у нас один товарищ. Изобретатель.

— Какой он изобретатель! Эгоист. Сидит там, выдумывает, считает, а другие его ждут. И не вспомнит.

— Когда человек творит, он обо всем забывает, — назидательно вставил я. — А может, он что-нибудь крупное изобретает! И вы ему вроде бы помогаете.

— Да ну! — Майя пренебрежительно махнула рукой. — Скажете тоже. Он уж сколько лет изобретает, какую уймищу собственных денег во всякие опыты вбил — и все без пользы.

В это время в коридоре за стеной прозвучали медленные, немного шаркающие шаги, окошко без стука отворилось, в него просунулась трубка чертежей, и глубокий, звучный молодой голос произнес, очень симпатично картавя:

— Забиг-гайте. Очень пг-гошу вас, побыстг-гее.

Майя с сердцем захлопнула окошко.

— «Побыстг-гее»! Сам опаздывает, а торопит еще. Видите, Ксения Васильевна? И даже в окошко не стучит. Для всех правила, кроме него…

— Майя, Майя, что это с тобой сегодня! — удивилась Воробьева. — Ворчишь, брюзжишь. Я тебя не узнаю.

Майя густо покраснела и молча принялась оформлять документы.

Но тут окно снова без спроса отворили, и изобретатель Кованое сказал тоном человека, имеющего право приказывать:

— Послушайте, я там в тетг-гади забыл листок с г-гасчетами. Дайте-ка его сюда.

— Как это «дайте»? Вы разве не знаете, что с территории выносить расчеты не положено? — Майя оглянулась на Ксению Васильевну — мол, видите, какой человек!

— Что значит «не положено»! — бурно запротестовал Кованов. — Этот листок не имеет никакого отношения к моей служебной деятельности. Это мои личные г-гасчеты. Я хочу пг-годолжить их дома! Попг-гошу их вег-нуть.

— А разве положено в служебное время заниматься не служебными делами?

— Бож-же мой! «Положено», «не положено»! Эти ваши пг-гавила только мешают г-габотать. Ну как мне это объяснить вам?

— Нечего мне объяснять, все равно я вам листок не верну, товарищ Кованов. Не имею права.

— Ну, хог-гошо, — неожиданно успокоился Кованое. — Как же мне тепег-гь быть? Завт-ra утг-гом я получу у вас этот листок, но считать в Кабе не смогу: в служебные часы не имею пг-гава. А ве-чег-гом мне пг-гидется снова вам его сдать, поскольку выносить с тег-гитог-гии г-гасчеты не положено, как вы выг-гажаетесь. Это же квадг-гатуг-га кг-гуга. А мне необходимо считать дальше, понимаете, необходимо.

— Приносите от начальника конструкторского бюро справку, что ваши расчеты не имеют никакого отношения к бюро и что он не возражает против их выдачи вам на предмет выноса с завода.

— Пг-гекг-гасно! — обрадовался Кованов. — Вот видите, пг-ги добг-гой воле всегда можно найти выход. Это замечательно. Как вы сказали? «На пг-гедмет выноса с завода»? Завтг-га же пг-гинесу вам спг-гавку на этот самый пг-гедмет.

Майя снова прикрыла окошко и стала быстро хлопать штампиком.

Оконце отворилось в третий раз, и Кованов сказал потухшим голосом:

— Но послушайте, ведь начальник бюг-го может не разобраться в моих г-гасчетах. Ведь это не по его специальности. Что же тогда?

— Ну что я могу сделать? — почти жалобно сказала Майя. — Ведь есть же правила! Не могу же я их нарушать!

Когда Кованов наконец ушел, Майя сказала, адресуясь явно ко мне, постороннему:

— Вот как некоторые относятся к нашей работе. Он считает, что он трудящийся, а я, например, бюрократка. Обидно же. И всегда этот Кованов что-нибудь нарушает.

— А покажите-ка, что у него за расчеты, — попросил я.

Тетрадный листок в косую клетку был исписан мелкими четкими цифрами и буквами — какими-то совершенно непонятными мне равенствами, вычислениями, неоконченными формулами. Рядом — несколько чертежиков-набросков, тоже четких и аккуратных.