В тихом омуте чертей нет (СИ) - Страница 4

Изменить размер шрифта:

Из рубки управления высовывался волосатый нос Колпака. Рубчий не любил посторонних около себя. Они мешали ему сосредотачиваться на маршруте пути. Но сейчас корабль стоял на якоре и Колпаку делать было, в принципе, нечего.

— Ты чо приперся? — Поинтересовался Колпак, раскуривая трубку. Противно запахло отсыревшим табаком. Толстяк поморщился. И чего бы, спрашивается, для начала не просушить его как следует, а уж потом курить?

— Железки тащишь? Ага, слыхал, слыхал. Нырять, говорят, сейчас будет, за золотом, значит.

— Будем, — согласился Толстяк, вставая, — а ты помочь не хочешь?

— В чем? — Колпак, как и всякий уважающий себя пират, трудиться не любил. Но боцман по рангу был выше, и хотя не имел права отвлекать личный состав от служебных обязанностей, но корабль ведь стоит!

— Хватай часть и тащи на палубу, — распорядился Толстяк, а сам уже подхватил вторую (меньшую, к слову сказать) часть железных пластин и поволок перед собой.

На палубе собралась нехилая толпа синекожих. Крышка, конечно, говорил, что их человек двести, но Толстяк не видел их вот так всех разом. Неподалеку суетился Шутоград. Хотя, для него слово «суетился» не очень-то подходило. По причине своего древнего возраста, Шутоград передвигался с трудом, страдал тяжелой отдышкой и постоянно останавливался, чтобы отдышаться. Однако орал будь здоров.

— Языки вырву! А ну, давай на ту сторону! Шевели ногами, ирод, а то щаз по этим самым ногам!..

Еще трое из молоденьких матросов растаскивали канаты вдоль борта, разбирали бортовые доски, отвинчивали болты, расчищали место, вероятно, для ожидаемых сокровищ. Опарыш стоял перед синекожими, лупил их по животам резиновой дубиной и объяснял знаками специфику ныряния за затонувшим золотом. Странно, но синекожие более менее толково понимали одного лишь Опарыша. Хотя говорил он на таком же самом языке, что и Толстяк. Может дело было в дубинке? или в белых, без зрачков, глазах Опарыша? Никто не знал, как и чем он видит. Бабуин по пьяни заверял окружающих, что без зрачков видеть никак нельзя. Природой не предусмотрено. Толстяк же считал, что Опарыш просто подвержен старинному заклятию или странной болезни, которую не излечить.

Крышка сидел на связках канатов и молча наблюдал за происходящим. Ему тоже делать было нечего, поскольку корабль стоял, а моторы заглушены. Вот и выбрался, наверное, свежим воздухом подышать. Кровь из раны на лбу уже не шла, но остался темно-бардовый след. Крышка улыбался широко, пожелтевшими зубами. Чего улыбался? Непонятно.

Колпак кинул железные пластины на палубу, близ борта, и молча ушел. Толстяк положил свои там же.

— А, явился, господин боцман, — язвительно заскрипел Шутоград, — сколько вас еще надобно ждать было? А?

— Как смог, так и пришел, — огрызнулся Толстяк, — ты бы лучше делами занялся, а не болтовней. Что капитан сказал? Чем быстрее все золото выловим, тем быстрее домой вернемся.

— Так ты может сам нырять будешь? Для проявления, так сказать, инициативы? — Шутоград оскалился беззубой улыбкой. При этом глаза его превратились в две узкие, морщинистые щелочки.

Взять бы его сейчас за остатки волос, да встрянуть хорошенько. А можно и за борт, как синекожего того. Интересно, докудова старик доплыть сможет, прежде чем захлебнется?

Вместо этого, Толстяк вяло огрызнулся какой-то шуткой и пошел в сторону Крышки. Канаты были единственным местом, где можно было присесть. Всю остальную площадь палубы занимали выстроившиеся неровными рядами синекожие.

— Вот тебе рабы и пригодились! — наставительно сказал Толстяк, вспомнив утренний разговор с Крышкой. Крышка подвинулся и кивнул:

— Про это мы с вами и толковали, Толстяк. Рабы есть прослойка общества, которая ведет прогресс вперед. Вот, например, выловят они сейчас золото. Вы, Толстяк, возьмете часть его себе, и будете жить до конца дней в огромнейшем замке где-нибудь в Италии.

— Верно говоришь, — от столь привлекательно мысли, Толстяку стало совсем хорошо. Он похлопал себя по животу ладонью. Если б еще локти не чесались.

— А дети ваши, воспитанные в более культурном обществе, нежели мы с вами, вырастут в настоящих аристократов, сынов, если изволите так выразиться, общества. А дети их детей, вполне возможно, будут воспитаны еще лучше. И вот именно таким образом ваш род станет уважаемым и почтенным в Италии. Вы когда-нибудь вообще задумывались над тем, что, ковыряясь сейчас во всем этом, извините за выражение, дерьме, мы с вами идем к светлому будущему?

— А чего уж тут извиняться-то? Дерьмо, оно и есть дерьмо, — буркнул Толстяк, разопревший от Крышкиных рассуждений. Толково говорит, ничего не скажешь, обоснованно. Тут не хочешь, а поверишь, — знаешь, Крышка, а я всего минуту назад думал, что, когда получу свою долю добычи, пропью ее к черту в первом же попавшемся трактире. Думал, а для чего еще нужно золото? Не на белье же бабам или, там, на украшения всякие? А теперь вот вдруг, видишь… И откуда у тебя в голове такие мысли берутся, а?

— Сижу там, внизу, и размышляю целыми днями, вот и приходят, — усмехнулся Крышка, — у вас, Толстяк, сигаретки цивильной не будет?

— Табак только, — словно извинялся, сказал Толстяк, — но он в кубрике. Ты ж табак не жуешь?

— Нет, мне не положено, — туманно и непонятно ответил Крышка, — тогда терпеть буду.

Шутоград, меж тем, ударами резиновой дубинки, отобранной у Опарыша, подвел к борту шестерых синекожих. Отродья Багровых Топей озирались по сторонам, прижимали тощие руки к не менее тощим своим грудям и извивались всем телом, пытаясь уйти от ударов Шутограда. Но не зря же он был младшим офицером. Толстяк готов был поклясться, что Шутоград ночами оттачивал удары дубинкой. Что-что, а они у Шутограда получались гораздо лучше, нежели вырывание языков у подчиненных.

— Пластины берем! Живо, пока не поддал! — орал Шутоград, зыркая красными глазами.

И чего он так разволновался? Торопиться надо, оно и понятно, но в таких делах нет ничего хуже, чем расшатанные нервы. Так можно и все дело испортить. Сейчас перетопит Шутоград всех синекожих за раз, кому потом прикажешь нырять? Опарышу?

Тот стоял у борта и смотрел на синекожих с плохо скрываемой ненавистью. От чего-то он не любил синекожих.

Синекожие похватали железные пластины, по две-три штуки разом. Морячки, из юнцов, опоясали их тощие пояса веревками, а свободные концы привязали к штокам. Шутоград вновь замахнулся дубинкой:

— Э, Опарыш, будь человеком, объясни тупоголовым, чтоб ныряли и искали корабль.

— Ты правда думаешь, что они занырнут на восемьсот метров? — спросил Опарыш, но с места сдвинулся, подковылял к синекожим и толково, при помощи тычков, ударов по пузам и каких-то горластых, низких стонов, разъяснил им, что делать.

Непонятно, правда, что поняли синекожие, но они еще пуще испугались, засуетились, и если бы не резиновая дубинка в руках Шутограда, бросились бы прочь с кормы корабля. Морячки, что опоясывали веревками синекожих, похватались за ружья и выстроились полукругом, не давая синекожим пути к отступлению.

— Я бы тоже испугался, — совсем неожиданно сказал Крышка.

— Что? — Толстяк, заинтересованно наблюдавший за приготовлениями, совсем забыл, что рядом находиться еще кто-то. Крышка вообще умел бывать незаметным.

— Я говорю, что тоже бы сильно испугался, если бы меня вот так, — повторил Крышка, — представляете, что они сейчас чувствуют?

— Они? Не смеши меня, Крышка. Синекожие даже не люди. Они непонятно какого племени и рода. Я думаю, что они животные! Или эти, как их там, мне еще в детстве старик Коноплянник, светлого ему Пути, говорил… мелкопитающиеся.

— Вы хотели сказать — млеко питающиеся. От словосочетания — питаться молоком.

— Ну, в общем да, — сказал Толстяк, — млеко, в общем, это. Ну, и ты думаешь, что они что-нибудь соображают?

— Не имею ни малейшего представления, — пожал плечами Крышка, — но я не хотел бы быть на их месте.

— А ты и не лезь в их шкуру-то, — посоветовал Толстяк, — механиком, наверное, лучше.

Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com