В те дни - Страница 5
— Господин… Товарищ, — подбегаю я к нему. — Вы так хорошо говорили.
Мой спутник моментально оборачивается и закрывает мне рот рукой.
— Тихо! — повелительно произносит он. — Пойдём-ка туда.
Сильно сжав мне руку, он ведёт меня на середину улицы. Там, между двумя рядами деревьев, расставлены скамейки. Летом здесь много мамаш с детьми, но сейчас пустынно.
Снова даю волю языку:
— Вы — коммунист, правда? Я хочу помогать вам.
Он прищуривает свои голубые глаза. Какие они сейчас колючие и холодные, прямо льдышки!
— Во-первых, Имант, садись и приди в себя, — отчётливо выговаривая каждое слово, произносит он. — А во-вторых, должен сказать, что сначала ты показался мне намного взрослее. Ты понимаешь, чем мне грозит твоя болтовня?
Его спокойная речь действует на меня, как ушат холодной воды. Правда ведь: я веду себя, как неразумный ребёнок. Разве можно о таких вещах кричать на всю улицу!
Заметив моё смущение, он смягчается.
— Пойми, меня могут арестовать… Охранка не дремлет. Ты ведь знаешь, что такое «охранка»?
Молча киваю головой. Отец тоже так называет фашистскую политическую полицию, созданную для того, чтобы выслеживать и арестовывать коммунистов.
— А теперь мне пора!
Мой спутник протягивает руку.
— Прощай, Имант.
— Как прощай? А как же я?
Мне кажется просто невозможно, что он уйдёт, и я опять окажусь в положении мыши, которая ждёт, что кто-то отплатит кошке за её слёзки.
— Ты? Пойдёшь к себе домой, пообедаешь и будешь думать о том, как уговорить директора принять тебя обратно.
— Да нет, его не надо уже уговаривать, — бурчу я. — Отец занял деньги.
— Значит, пообедаешь и будешь делать уроки. Так?
Чему он улыбается? По-моему, у нас серьёзный разговор.
— Нет, не так! Господин… Нет, товарищ! Я тоже хочу что-то делать, хочу помогать коммунистам.
Улыбка исчезает с его лица.
— Это опасно и трудно, Имант. А ты ещё совсем молод.
Его слова задевают меня за живое.
— Молод… молод… Так значит по вашему я должен молчать, когда Муйжелис смеётся надо мной потому, что… что я лапотник, да? Должен терпеть все унижения, которым меня подвергает «Козёл», потому, что мой отец рабочий. Да? А я не хочу терпеть! Товарищ, поручите мне что-нибудь. Вы увидите, я буду работать не хуже, чем взрослый. Пожалуйста, прошу вас…
Он ласково берёт меня за плечо и долго смотрит в глаза.
— Сейчас у меня действительно нет времени, Имант. Но если ты желаешь, мы можем продолжить наш разговор. Скажем, завтра часов в восемь вечера встретимся у кинотеатра «Маска». Сможешь придти?
— Смогу, обязательно смогу, товарищ… — радостно восклицаю я.
— Меня зовут Силисом, — говорит мой новый знакомый. Крепко пожав мне на прощанье руку, Силис быстро уходит. Вскоре поднимаюсь и я. Душа моя ликует. Завтра у кинотеатра «Маска»… Эх, так бы и запел на всю улицу…
Домой я прихожу раньше отца. Видно, он завернул по пути к Приеде.
— Что ты так сияешь, Имант? — спрашивает мать. — Пятёрку получил?
— Да ещё какую, — отвечаю я. Крепко обняв мать, начинаю кружить её по комнате.
— Отстань, сумасшедший, — отбивается она. — Пусти! Слышишь, суп выкипает, на примус льётся.
Мать спешит на кухню.
Вспоминаю про листовку и извлекаю её из своего тайника.
Да ведь это всё та же реклама «Как бороться с паразитами». А я-то думал…
Раздосадованный, хочу порвать листок. Но в глаза бросается фраза: «…путь революционной борьбы…».
Что такое? Такие слова никак не могут относиться к клопам.
И я внимательно прочитываю весь листок, от начала до конца.
Человеческой кровью питаются разные паразиты: клопы, блохи, вши и другие. Это паразиты — насекомые. Кроме них имеются ещё двуногие паразиты: капиталисты, кулаки, полицейские, айзсарги (айзсарги — члены военизированной фашистской организации в буржуазной Латвии) и т. д. Они несравненно опаснее и вреднее.
Насекомые пьют человеческую кровь, чтобы утолить голод. Двуногие же паразиты ненасытны. Усевшись на шее народа, они высасывают у трудящихся всю кровь, становятся с каждым днём жаднее и наглее.
Для борьбы против паразитов-насекомых много испытанных средств. Такое средство, например, ПАТЕНТОВАННАЯ ЖИДКОСТЬ «ШЕЛЛЬ-ТОКС».
Однако эта жидкость, к сожалению, совершенно бессильна против двуногих паразитов, питающихся нашей кровью.
Рабочий! Тебе не вырваться из железных тисков голода и нищеты, пока в Латвии существует проклятый ульманисовский режим.
Крестьянин! С твоего двора выведут последнюю коровёнку и дом пустят с молотка, если у власти будет находиться кулацкий атаман Ульманис.
Интеллигент! Тебе до тех пор придётся наниматься в дворники и поливальщики улиц, пока «доктор» Ульманис и его свора будут душить нашу культуру.
Латышские трудящиеся!
ЕДИНСТВЕННОЕ ВЕРНОЕ СРЕДСТВО в борьбе против фашизма и эксплуатации — это путь революционной борьбы. Чем скорее каждый из вас включится в активную борьбу против ульманисовского режима, тем скорее Латвия избавится от ненавистных кровососов!
Силы народа неисчислимы. Стоит народу поднять свою карающую руку, и от ульманисовцев останется только мокрое место.
ВСЕ НА БОРЬБУ С ПАРАЗИТАМИ!»
Так вот что это за листок! А «паразиты» и «Шелль-Токс» нужны, видно, для маскировки. Такие бумажки можно раздавать под носом у полицейских. Они не скоро догадаются, что это — коммунистические прокламации…
…На улице пасмурно, сыро. Накрапывает дождь. Обычный осенний день.
Но он мне кажется чудесным. Теперь я знаю: не всегда будет так, как сейчас. Народ борется за свободу и счастье. И моё место тоже в строю борцов.
Отныне и навсегда.
На Даугаве
Я сижу с матерью на кухне за обеденным столом. Передо мной целая миска любимого супа с лапшой. Но кушать не могу. Не до этого.
Сегодня в моей жизни произойдёт величайшее событие. Но никто не должен знать о нём. Никто не должен ничего заметить даже по моему внешнему виду. Никто! Это тайна! Я должен соблюдать строжайшую конспирацию, как говорят подпольщики.
Конспирация — какое таинственное слово! Произносишь его и представляешь себе мрачную фигуру, закутанную в тёмный плащ. Широкополая чёрная шляпа нахлобучена по самый нос. Из-под полей загадочно поблёскивают глаза, разумеется, тоже чёрные…
— Что с тобой сегодня, Имант?
Поднимаю голову.
— Ничего… Почему ты спрашиваешь, мама?
— Ты же совсем ничего не ешь… Бормочешь себе что-то под нос, хмуришься… Принимайся за еду, а то выгоню.
Начинаю хлебать с преувеличенным усердием. Но через секунду мысли вновь уносятся вдаль. Се-го-дня, се-го-дня! Ско-ро, ско-ро! Через час! — стучит кровь в висках.
— Убирайся из-за стола! — сердится мать. — Мне надоело смотреть на тебя.
Поднимаюсь с опечаленным видом, подхожу к вешалке и надеваю старую отцовскую кепку. Отец терпеть не может, когда носят его вещи. Но отца нет дома: завод закрыли на долгое время и он нанялся лесорубом куда-то под Елгаву. Вот уже целую неделю ношу его кепку вместо осточертевшей гимназистской фуражки.
— Я пойду прогуляюсь немного, мам!
Молнией проношусь по лестнице, перескакивая сразу по три ступени. Рывком отворяю дверь… и тотчас же захлопываю её. На противоположной стороне улицы — Янис. Придётся теперь подождать за дверью, пока он не пройдёт.
Но он уже заметил меня.
— Чего спрятался, учёный человек? Не бойся, не трону.
Это я его боюсь? Как бы не так!
Растягиваю губы в презрительную усмешку, гордо откидываю назад голову и открываю дверь. Сейчас отвечу ему, сейчас… Лихорадочно подыскиваю наиболее обидное слово. Трубочист — вот что подойдёт лучше всего. Янис работает в паровозном депо и всегда будто вымазан сажей.
Но «трубочист» застревает у. меня в горле. Нет, Янис сегодня вовсе не похож на трубочиста. Белоснежная рубаха, розовое лицо… А волосы, волосы! Почему они так блестят? Честное слово, он смазал их маслом!