В Стране Вечных Каникул. Коля пишет Оле, Оля пишет Коле - Страница 32

И жена его тоже очень вежливо развела руки в стороны: дескать, какая жалость!

— Ключей не оставила? — спросил я.

— К сожалению, нет… Но она скоро придет, — сообщил Еремкин.

Жена его опять молча это подтвердила. Потом я убедился, что Еремкина сама вообще почти не разговаривает, а только молча подтверждает то, что говорит ее Коля.

Что твоей мамы не оказалось дома, было для меня полной неожиданностью. Ведь утром я ее предупредил, что мы с Белкой явимся ровно в семь. Наверно, она долечивала своих больных и просто не успела. Я забыл еще сообщить тебе, что утром, пока мы шли до угла, я изложил твоей маме весь свой план. И она, хоть у нее и нет сил сражаться с Еремкиными, обещала нам помочь.

— Вы что же, состоите, значит, в «Отряде Справедливых»? — спросил Еремкин. — За правду боретесь?

— Боремся! И состоим!… — ответил я. И посмотрел на Белку: я думал, она поморщится.

Но она, наподобие Еремкиной, согласно закивала головой: совсем растерялась. И я подумал: «Да, ходить на боевые задания — это не то, что орать в коридоре на своих одноклассников и без толку размахивать руками!» И еще мне показалось, что Еремкины не такие уж плохие люди и что ты, может быть, зря на них накинулась. Может, они просто чего-нибудь недопоняли?

Еремкин, например, сказал, что мы должны сражаться со всеми носителями пережитков и что он, если бы не язва желудка, сам, не задумываясь, вступил бы в наш отряд! И пижама у него была такая уютная, добродушная, вся в каких-то цветочках. А у жены был очень уютный халат — тоже в цветочках, из того же самого материала. Я очень внимательно их разглядывал, потому что где-то, помню, читал, что своих врагов надо пристально изучать и знать даже лучше, чем друзей.

Еремкины так ласково смотрели на нас, словно мы были их дорогими гостями. Они нам чаю предложили. И Белка со страху чуть было не согласилась, но тут в дверях заворочался ключ, и Еремкин радостно сообщил:

— Ну вот, и наша соседка пожаловала!

На пороге появилась твоя мама. Она была в осеннем пальто, а из-под него выглядывал белый халат. Я сразу же подмигнул твоей маме, чтобы она как-нибудь из-за своей усталости не забыла нашего утреннего уговора. Но она не забыла и очень правдоподобно удивилась прямо в дверях:

— Вы ко мне?!

— Гражданка Воронец? — спросил я. Потом уж я вспомнил, что так обращаются только к подсудимым. Но твоя мама ничего не стала возражать и ответила:

— Да, я.

— Мы к вам по делу. От имени пионерского о Отряда Справедливых "!…

— Что случилось? — вскрикнула твоя мама. И я даже подумал, что она, может быть, от усталости в самом деле забыла о нашем утреннем разговоре: очень уж здорово она испугалась.

— Вы уезжаете? — продолжал я свой допрос,

— Да, через три дня…

— Очень хорошо.

— Да, это о-очень хорошо… — промямлила мне вдогонку Белка, которая как-то совсем оробела. И даже волосы ее, как мне показалось, стали уже не такими яркими, а слегка потускнели.

— Почему это так уж особенно хорошо, что я уезжаю? — удивилась мама.

— Потому, что в ваших двух комнатах мы собираемся устроить детскую комнату.

— Как это, простите? В двух комнатах устроить… одну? — вмешался в разговор мой тезка в пижаме.

— Да, детскую комнату нашего «Отряда Справедливых», — пояснил я. — Потому что мы как раз должны шефствовать над разными малыми детишками, которые днем без присмотра бывают. Должны помогать им! Воспитывать!

Еремкины сами, как по команде, присели на табуретки, которые принесли для нас с Белкой. Но разговаривать продолжали очень спокойно и вежливо.

— Я понимаю, что в нашем городе еще мало детских садов и других внешкольных учреждений, — сказал Еремкин. — За детьми нужен неусыпный надзор. Детские комнаты — это чудесный очаг воспитания. Но в общей коммунальной квартире…

— Это ненадолго, — успокоил я. — Пока не построят специальное помещение. Всего на год — на полтора…

Еремкины поднялись с табуреток.

— Не волнуйтесь, — продолжал я, — в эти две комнаты ведь есть вход с балкона, прямо с улицы. А двери в коридор мы запрем, чтобы дети вам не мешали.

Еремкины снова сели.

— Они-то нам не помешают, — сказал Еремкин. — Но мы им можем помешать. Ну, если им, например, нужно будет помыть руки или сделать еще что-нибудь… посерьезнее. Они же должны будут обратиться к нашим местам общего пользования, а эти места могут быть заняты: то жена стирает, то я бреюсь. Дети же народ нетерпеливый… Вы это знаете лучше меня: вы ведь сами еще дети!

— Да-а… — согласился я. — Трудности будут. Но другого выхода, к сожалению, нет.

— К тому же детям в этих комнатах будет очень тесно, — сказал Еремкин.

— Ну, когда детей соберется много, я думаю, вы разрешите ненадолго выпустить их в коридор… Не всех сразу, конечно, а так, по пять-шесть человек.

— По скольку?

— Ну, так… человека по три-четыре, — сбавил я на ходу. — Вы же не будете возражать, чтобы дети немного побегали? Или покатались на велосипеде?

— Я, конечно, не буду…

— А я буду! — сорвалась вдруг Еремкина. Она уже больше не хотела поддакивать своему мужу. — Где это видано, чтобы в коммунальной квартире…

— Нигде не видано, — перебил я ее. — Но у нас новый город — и пока не построят специальных помещений…

Еремкин усадил свою жену обратно на табурет и спокойно произнес:

— Мы все должны считаться с юношеским, я бы даже сказал — с детским возрастом нашего города. Но именно заботясь о детях, этих ровесниках нашего города, я не смогу допустить… Впрочем, ведь не вы же решаете все это окончательно? Есть, должно быть, и взрослые люди?

— Есть, — ответил я. — Есть взрослые люди. Мы можем проводить вас к начальнику штаба дружины.

— Идемте! — решительно сказал Еремкин. И прямо в пижаме шагнул к двери.

Но я остановил его, потому что еще не успел предупредить обо всем нашего Феликса.

— Нет, лучше пойдем с вами в другой раз. А сейчас мы осмотрим освобождающуюся жилплощадь…

— Пожалуйста, товарищи! — гостеприимно воскликнула твоя мама так, будто видела нас с Белкой впервые в жизни. И распахнула перед нами дверь…

Когда мы вышли на улицу, я снял с рукава твою красную повязку и сказал Белке:

— Возьми. Больше она не пригодится.

— Нет, Коля, ты можешь ее пока оставить у себя, — тихим, словно бы не своим голосом ответила Белка. — Пожалуйста… Оставь ее.

Но я отдал ей повязку: ведь я же не состою в вашем «Отряде Справедливых»!

И о том, что будет дальше, я тебе тоже подробно напишу.

Сейчас очень поздно. Ты сочиняла мне письмо три дня подряд. А я решил написать тебе обо всем сразу, за один сегодняшний вечер, потому что сегодня произошло очень много важного. Целый вечер сижу за столом и пишу.

И никаких уроков назавтра не приготовил. Но это ничего: уроки задают каждый день, а такое важное задание я выполняю первый и, может быть, последний раз в жизни.

Елена Станиславовна два раза уже повторяла, что в коллективе каждый должен считаться с другими, а я не гашу свет и, стало быть, не считаюсь с Нелькой, которой давно уже пора спать.

Кончаю писать.

Коля

Коля пишет Оле

Здравствуй, Оля!

Ты что-то перепутала: написала мой адрес, а в конверт вложила чужое письмо. Но я это не сразу заметил: сперва прочитал, а потом уж понял, что оно не мне. Я бы не стал читать чужое письмо, но так уж получилось.

В нем ты пишешь Феликсу, что накануне отъезда вы о чем-то поспорили. И что я должен помочь тебе выиграть этот спор. Но как же я могу помочь, если не знаю, о чем вы там поспорили.,

А в конце ты упоминаешь о каком-то Тимофее, с которым «все сложно». Ты пишешь, что очень любишь его… Я долго думал, кто такой Тимофей. У нас в школе я не знаю ни одного мальчишки с таким именем. Оно очень простое, но почему-то редко встречается.

Я в чужие секреты лезть не хочу. Но просто интересно: о чем вы поспорили? И кто такой Тимофей, с которым «все сложно»; и которого ты очень любишь?