В Стране Вечных Каникул. Коля пишет Оле, Оля пишет Коле - Страница 18

Я вернулся домой. Снял трубку и набрал две двойки.

— Собака очень утомляет меня, — сказал я Снегурочке. — Просто даже отягощает… Пусть она вернется к своим хозяевам.

Словно предчувствуя разлуку, такса стала тереться о мою ногу.

— Рысь, брысь! — отогнал я ее.

— Что такое? — спросила Снегурочка.

— Это я собаке… Она наскучила мне!

— Все понятно. Заказ принят. Номер заказа тринадцать дробь семь. Больше никаких желаний не будет?

Я хотел что-нибудь попросить. Помолчал немного…

Но, так ничего и не придумав, спросил у Снегурочки:

— А почему у вас к каждому номеру прибавляется это самое «дробь семь»?

— Для пущей сказочности, — ответила Снегурочка.

— Для сказочности? — удивился я.

— Ну да. Разве ты не замечал, что семерка — одна из самых волшебных цифр? Почти все чудеса в сказках совершаются «за семью морями», «за семью замками», «за семью печатями», «в семь дней и семь ночей» или где-нибудь «на седьмом небе»!… Значит, сегодня заказов на развлечения не будет?

— Нет. Что-то я немного устал…

Я и правда устал, потому что в Стране Вечных Каникул был очень напряженный график развлечений.

Утром я выходил из дому, за углом садился все в тот же троллейбус, впереди и на боку которого было написано: «В ремонт!», и прибывал на нем в Докмераб. Там я пел «хором», ходил «хороводом», соревновался сам с собой, побеждал, забирал все призы, которые были у Деда-Мороза, получал жестяную подарочную коробку и уходил домой.

Конечно, я мог попросить Деда-Мороза изменить эту программу, но я по-прежнему боялся, что в другом представлении не будет соревнований, в которых я уже так привык побеждать. И что я не буду каждый день получать пряники, пастилу и шоколадные медали. Хотя от всего этого меня уже понемножку начинало тошнить.

Над столом у меня теперь вместо «Расписания уроков» висело «Расписание развлечений». Согласно этому расписанию, которое каждый день менялось, я после Елки непременно должен был идти в цирк, или на дневной концерт, или на какую-нибудь выставку.

А сразу же после обеда я, по маминому приказу, отправлялся в кино.

Вечером, вернувшись с работы, мама высовывалась в окно и, если я был во дворе, требовательно звала меня слушать патефон. Иногда в окно высовывался и папа.

— Домо-ой! Пора смотреть диафильмы! — командовал он.

Да, кроме кинофильмов, я еще должен был дома в обязательном порядке смотреть диафильмы.

Раньше папа, который был за «беспощадное трудовое воспитание», требовал, чтобы я сам вешал на стену свой пододеяльник, предварительно, конечно, вынув из него одеяло, и чтобы сам возился с черным аппаратом, вставляя в него узкие ленты диафильмов. Теперь папа не разрешал мне вешать экран-пододеяльник и не позволял близко подходить к аппарату — он все делал сам, а я был только зрителем.

— Твое дело смотреть! — говорил папа. — Это тоже нелегкое занятие.

И правда, это было не очень легко, если учесть, что в нашем домашнем кинотеатре, как и на медицинской Елке, одна и та же программа повторялась каждый день. Мои приятели теперь поздно возвращались из школы: готовились ко дню юнукров.

Во дворе и в красном уголке я общался теперь, главным образом, с пенсионерами. Кстати, однажды, когда я заказал в «Столе заказов» в качестве очередного развлечения катание на поезде метро (ничего другого я уже просто не мог придумать!) и когда я спустился на эскалаторе вниз, дежурный по станции усадил меня в первый вагон под табличку: «Для пассажиров с детьми и инвалидов». Я долго упирался, отказывался, но он решительно настаивал: "Нет, нет, сиди, пожалуйста: здесь твое место! Видишь, написано: «Для инвалидов».

В красном уголке я играл с пенсионерами и инвалидами в их любимые «сидячие игры»: лото и домино. И еще я привык слушать разговоры о разных болезнях. Я теперь точно знал, от чего бывают спазмы сосудов, каковы признаки грудной жабы, склероза и язвы желудка. Вернувшись домой, я подробно ощупывал себя и находил признаки всех болезней, о которых слышал во дворе. Кажется, я старел… Нет, не взрослел (поскорее вырасти и стать взрослым было в те годы моей самой заветной мечтой!), а именно старел и дряхлел.

Однако не все мои новые друзья поддавались возрасту. Бывший спортсмен дядя Рома все время говорил о пользе физических упражнений. И однажды я решил с его помощью потренироваться в хоккейной игре: мне очень хотелось научиться защищать ворота и когда-нибудь взять реванш за свое первое позорное поражение.

Мы договорились, что я буду стоять в воротах, а дядя

Рома попытается клюшкой забивать мне голы. Помню, дядя Рома, который очень любил физические упражнения, размахнулся, ударил — я упал и не пропустил шайбу. Но в ту же минуту упал и дядя Рома… Ему стало нехорошо.

— Простите меня, дядя Рома, — пролепетал я.

— Ничего, ничего… Просто переоценил свои возможности, — сказал он. — Каждому возрасту — свои игры…

Вечером Валерик, встретив меня, спросил:

— Играешь в хоккей с пенсионерами?

— А что такого особенного? Достойные, всеми уважаемые люди… Пользуются заслуженным отдыхом!

— Они-то заслуженным!… — сказал Валерик. И усмехнулся: — Эх ты, пионер-пенсионер!

Так приклеилось ко мне еще одно прозвище.

«Когда же, — думал я, — сбудется, наконец, предсказание Деда-Мороза, и я узнаю, почему Валерик не подвластен волшебной силе?…»

Уже целые сутки я голодал… Я не мог больше питаться пряниками, пастилой и шоколадом.

Признаться в этом маме и папе я не хотел. Но когда они ушли на работу, я стал шарить в буфете и на кухне между оконными рамами, где мама обычно охлаждала продукты.

«Колдовство какое-то! — злился я. — Ничего нет… Нарочно едят в кафе и в столовой, чтобы я умер с голоду».

На моем столе, и в буфете, и на подоконниках лежали пакеты с призами и жестяные коробки с подарками, но я не мог даже смотреть на них. На улице я теперь всегда заранее, по запаху, угадывал приближение кондитерских магазинов и тут же переходил на другую сторону.

В полдень я попросил у соседки кусок обыкновенного черного хлеба.

Как я мечтал теперь о простом черном хлебе! Или о картошке с жареной колбасой!… Или о том, чтобы посидеть просто вдвоем с Валериком и поговорить о наших общих делах, как это бывало раньше. Но общих дел у нас с ним уже почти не осталось…

Соседка черного хлеба не нашла.

— Хочешь пряников? — спросила она. — Или сладкого пирога?

Это было поразительно! Ведь наша соседка всегда утверждала, что для человеческого организма «пироги и пышки — это синяки и шишки». Соседка вообще любила по-своему переиначивать пословицы и поговорки. Она всегда учила свою Ренату: «На черный каравай пасть разевай!» И вдруг у нее не оказалось ни кусочка черного хлеба!…

В последнее время мои отношения с соседями резко изменились. Оба они официально заявили, что я стал наконец «нормальным жильцом».

И дело было не только в том, что я расколдовал и вернул им их любимую таксу. Моих соседей очень радовало, что я уже не читал Валерику по телефону свои сочинения, что вообще телефон отдыхал теперь от моих разговоров, что уже никто не бросал в почтовый ящик «вещественные условные знаки» и что никто из моих приятелей не оставлял в коридоре следов от своих ботинок. Соседей радовало мое одиночество…

В тот день я решил не идти на Елку за призами и подарками. А пошел прямо в кинотеатр «Юный друг».

У входа меня поджидала подруга маминой юности. Лицо у тети Даши было бледное и расстроенное.

— Что случилось? — спросил я.

— У меня неприятности по работе, — сообщила тетя Даша. — Из-за тебя никто не покупает билеты на места в последнем ряду. Получается недогруз зрительного зала!

— Из-за меня?

— Да, по всему району прошел слух, что у нас в последнем ряду «опасная зона».