В стране троллей. Кто есть кто в норвежском фольклоре - Страница 13

Т. Киттельсен. Эй, девушки, открывайте! 1909

Богородичная травка — народное норвежское название ятрышника пятни­стого (Orchis maculata L), русское народное название — кукушкины слёзки, царь-трава. Это невысокий цветок, растущий в светлых лесах, на влажных полянах и болотах. Листья у него покрыты коричневыми пятнами, как шкура гепарда, а причудливые розовые цветки собраны в колос. Он является род­ственником тропической красавицы орхидеи. Он приспособился и к наше­му климату, и к норвежскому, только пришлось ему стать меньше ростом. Потому и красота его цветков не бросается в глаза. Впрочем, красота в нём — не главное. Главное его достоинство — целебные качества, за что назвали его богородичной травкой, — всегда помогает, как Божья Матерь. Потом стали верить, что связан этот цветок с небом не только названием, что он наделён небесной силой и может служить защитой от нечисти.

Но порой хюльдреман может и отомстить за обиду, про­кляв обманувшую его девушку. Так и случилось с одной скотницей: хитростью избавилась она от хюльдремана, но с тех пор всё тело у неё стало болеть так, что не могла она подняться с кровати.

А одной молодой девушке, Эли, которая жила летом на сетере, удалось спастись прямо из-под венца. Вот как это было.

 Как-то Эли случилось ночевать на сетере одной. Была с ней только собака. Только улеглась Эли спать, как от­воряется дверь и входит её жених. «Ну вот, — говорит, — пришло время и свадьбу играть. Вставай, некогда разлёживаться».

А. Шнайдер. Свадьба скрытого народца. 1879

«Пожениться мы собирались, — удивилась про себя де­вушка, — да не так скоро». Жених стоит на своём, а она стала к нему приглядываться, и сомнение её взяло — тот ли он, за кого себя выдаёт, можно ли ему верить? Видит, и собака ощетинилась, рычит на пришедшего к ней гостя. Испугалась Эли и согласилась.

И тут откуда ни возьмись в избушке народ собрался — к свадьбе готовиться. Видит девушка, стоят две старушки и ласково так на неё смотрят. «Очень уж злая у тебя собака, Эли, — говорит од­на из них. — Выгони-ка ты её во двор». Смекнула Эли, что хотела ска­зать старушка, повязала на шею собаке свою красную ленту и вы­пустила пса за дверь. Да крикнула ему вслед, чтобы домой бежал.

Убежала бы и сама, да уж подошли к ней, чтобы наряжать для праздника. Одна из старушек надела ей на грудь ожерелье не­весты и шёпотом стала успокаивать: мол, помощь скоро придёт.

Тут Эли и вспомнила, что когда-то давным-давно с этого сетера пропали две девушки. «Может, это они и есть, вот и хотят помочь», — подумала Эли, и у неё отлегло от сердца. Не стала она им мешать: пусть делают как знают.

А собака тем временем прибежала на хутор и давай выть да на стену, где ружьё висело, бросаться. Тут увидели все на шее у собаки красную ленту Эли и поняли, что с ней что-то неладное приключилось. Собрал бонд работников, взяли они ружья и поскакали на сетер.

Меж тем в избушке всё было готово к свадьбе: и комната убрана, и стол накрыт, и невеста наряжена. А Эли дрожит да всё в окошко поглядывает: не скачет ли кто. Вдруг услышала она вы­стрел. «Господи, спаси и сохрани», — зашептала Эли и сложила ру­ки крестом на груди. Скрытый народец тут же стал срывать с неё наряд невесты, только ожерелье никак им не снять из под скрещен­ных рук. Потом выкатились все серыми шерстяными клубочками вон. Так и спаслась Эли.

А то ожерелье по сей день хранится на хуторе.

Можно забрести в горное царство по ошибке или поддав­шись на уловки. Тогда, если хочешь ещё раз увидеть родной дом, ни в коем случае нельзя разговаривать, есть или пить то, что тебе предло­жат хозяева горы, — можно лишь молчать да молиться. И впрямь, не­хорошая там еда, не для людей: много рассказов есть о том, что, при­глядевшись к нездешним яствам, различал в них гость пятнышки крови.

Кровь в народных верованиях — сильное магическое средство. По законам волшебного мира кровь — это сам человек. Поэтому, кто принял немного крови подземных жителей, тот сам уже до некоторой степени подземный житель. А если волшебное существо проливает свою кровь в человеческом мире, то оказывается связанным с этим миром и уже не может уйти.

Если же посчастливилось выбраться из горы — пока не поспишь ночь дома, нельзя никому рассказывать о том, что с тобой произошло. Но даже те, кто сумел вырваться из-под власти скрыто­го народца, всё равно до конца жизни несут на себе тайную пе­чать, и неуютно им среди людей.

Так, рассказывают про одного старого священника, ко­торый вызволил свою взрослую дочь из плена скрытого народца. Ему пришлось звонить в колокола три четверга подряд. И вот в тре­тий четверг собрал он людей и попросил их встать возле берега ре­ки, взявшись за руки, подобно живой цепи, — и не пускать девушку к воде, когда она появится. Как только начал он звонить в колокола, со стороны леса и в самом деле показалась его дочь — обезу­мев, как дикий зверь, бежала она к реке, чтобы броситься в неё. Крепко сомкнули руки поселяне и спасли девушку. Но она так ни­когда и не смогла стать такой, как прежде.

Однако случалось и так, что люди сами уходили в царст­во скрытого народца, заводили там семьи и лишь иногда, по празд­никам, возвращались, чтобы навестить родных.

Подчас вмешательство скрытого народца в жизнь людей оборачивалось несчастьем. Чтобы связать свой мир с человече­ским более тесными узами, тюссы крали младенцев. Забудет мать положить в кроватку к новорожденному спасительные Библию, Псалтырь или сталь, да ещё оставит его ночью без присмотра, придёт скрытый народец и заберёт маленького, а взамен подкинет своего. Таких детей норвежцы называли подменышами.

Лежит подменыш в колыбели, уродливый, тощий, больше­головый, и только и делает, что ревёт, а подрастёт — говорить тол­ком не умеет, только злится, мычит да камнями во всех швыряет.

Хочешь вернуть своего ребёнка назад, надо мучить подменыша и всячески над ним издеваться, — например, хлестать его три четверга подряд на куче мусора. Если его мать не сможет вынести того, как издеваются над её кровным чадом, она поменяет детей обратно, да ещё укорять будет: «Добрее я была с вашим ребёнком, чем вы с моим!»

Ещё один способ избавиться от подменыша — заставить его говорить. Для этого нужно сделать какую-нибудь очень странную вещь, тогда он от неожиданности и заговорит. А если заставить подменыша сказать, сколько ему от роду исполнилось, то он и вовсе умрёт.

Так, у одной женщины на севере, в Тейстевике, был ребёнок, да такой странный, что женщина задумалась: уж не подменыш ли он? Расти не растёт, на вид страшный, непо­воротливый. Вот и пошла мать к самой старой женщине на хуто­ре за советом.

— Ну, — сказала старуха, — возьми веник и яичную скор­лупку, плесни в скорлупку сливок и веником мешай. Сядь перед ко­лыбелью и прикинься, что масло сбиваешь.

Так женщина и сделала. Как увидел это подменыш, сразу заговорил: «Уж на моих глазах весь лес семь раз на дрова перево­дили, и ни разу я не видал такой маленькой маслобойки и такого большого пестика!»

Т. Киттельсен. Подменыш. 1887-1892

Тут и ясно стало — подменыш это. Опять женщина к ста­рухе пошла: теперь-то что ей делать?

— Э, — сказала старуха, — придётся тебе обойтись с ним так круто, как только сможешь!

Ну та и принялась за дело, как домой вернулась. Схвати­ла подменыша за ноги, перевернула и давай пороть, рук не жалея. Не прошло и недели, как распахнулась дверь и вошла незнакомая старуха. Она бросила настоящего ребёнка в угол и сказала:

— Своего гадёныша принимай, Моё золотое дитятко назад отдавай!

Схватила своего ребёнка и вмиг пропала.

По-разному предстаёт скрытый народец в поверьях и преданиях: то добрым, понятным и знакомым, то жестоким и таинственным. Эта двойственность заложена в самой его загадочной природе — равно и близкой, и чуждой человеку. Издревле персо­нажи быличек и преданий жили в народном представлении бок о бок с людьми, и связывала их сложная система условий, уступок и договоров. Мир сказаний и поверий был неразрывно связан с маленьким космосом, в котором обитали земледельцы, и пастухи, и рыбаки — с деревенским домом и горным пастбищем, с покрыты­ми таинственным лесом горами, с долгими зимами и свинцовой морской водой.