В сетях шпионажа, или «Час крокодила» - Страница 62

Увидев Геллерта, старик Готлиб медленно поднялся со стула и прислонился спиной к стене. Штурмбаннфюрер заметил, что руки его трясутся.

— Что угодно господину офицеру? — спросил он дрогнувшим голосом на хорошем немецком языке.

— Вы немец?

— Разумеется. В остзейском крае немцы жили веками. Они верно служили России, и русский император Александр I открыл для них этот университет. Впрочем, тут и русские учились, а в последние годы — много эстонцев.

«Если он действительно немец, то почему боится меня? — подумал Геллерт. — Скорее, он еврей: характерный разрез рта, короткие ноги, уши оттопырены, нос крючком. Однако повесить его мы всегда успеем. Сейчас тысячи евреев истово служат рейху. Взять того же генерала Мильха. Ведь практически он командует люфтваффе и разносит в щебенку русские и английские города, а Геринг только ухмыляется. Я, говорит, сам знаю, кто у меня еврей, а кто у меня не еврей. Фюрер так не говорит, но так думает. Именно он назначил Гейдриха протектором Чехии, а Гейдриха в школе дразнили жиденком. И если этот ушастый старый гриб поможет мне найти человека с собакой, мы присвоим ему звание Почетного арийца, как Льву Троцкому и Имре Кальману».

— Так что же угодно господину офицеру? — повторил свой вопрос старик.

— Меня интересуют люди, любившие собак.

— Давайте уточним: вас интересуют книги о таких людях?

— Да, да, притом это должны быть старинные книги.

— Собак прежде всего любили монархи, президенты, крупные государственные деятели, одним словом, люди, привыкшие повелевать. В собаках они ценили такие качества, как подобострастие, умение подчиняться воле хозяина и преданность, верность. Последних качеств как раз недостает людям. Не случайно Фридрих Великий приказал похоронить его с любимыми собаками.

— Очевидно, не его с собаками, а собак с ним.

— Да, да, конечно.

— Старый Фриц носил треуголку, а мне нужен человек в круглой шляпе.

— Круглые шляпы были в моде в разные века, в том числе и в прошлом. Пойдемте посмотрим, что у нас есть. Полагаю, следует начать с исторической секции.

Они пошли вдоль стеллажей. Готлиб время от времени останавливался и показывал Геллерту ту или иную книгу. Штурмбаннфюрер внимательно рассматривал обложки и возвращал книги старику. И вдруг сердце Геллерта екнуло. Он почти выхватил очередную книгу из рук смотрителя библиотеки. Наконец-то! Тонкая продолговатая книжица, похожая на альбом. Выцветший красный сафьяновый переплет и два черных силуэта на нем: человек в круглой шляпе и собака. Железный канцлер и объединитель Германии князь Отто фон Бисмарк как ни в чем не бывало прогуливался с любимым псом по лесу своего мекленбургского поместья.

«Mein Gott, а я его говнюком обзывал! — пронеслось в мозгу Геллерта. — Его, величайшего из немцев! Да что же это я?! Ведь величайший из немцев — фюрер! Но, может быть, они равны! Бисмарк основал Второй рейх, фюрер — Третий».

Если бы гестаповец только знал, что Бисмарк считал поход на Россию самым безумным и безнадежным из всех возможных военных предприятий и завещал немцам никогда с Россией не воевать! Еще Бисмарк говаривал, что если немцы станут дружить с русскими, то весь мир будет у их ног. Если бы Геллерт знал все это, то у него наверняка поехала бы крыша.

— Вы хотите взять эту книгу? — донесся до него голос Готлиба.

— Да, я напишу расписку.

— Какие уж тут расписки. Вы здесь хозяева.

— И все-таки я напишу…

На этот раз мадам Готье с первого взгляда опознала книгу. Гестапо в течение месяца расшифровало все радиограммы Мари Мишлен. Из груды устаревшего информационного мусора контрразведчики выудили два адреса агентов советской разведки в Берлине. Остальное было делом техники. Крупнейшая советская резидентура в Германии, состоявшая преимущественно из немецких антифашистов, была разгромлена, а ее участники казнены. Готлиб получил звание Почетного арийца. Геллерт стал штандартенфюрером. Гитлер лично повесил на его шею Рыцарский крест — высший орден империи.

Однако всему на свете приходит конец. Настал момент, когда понятия «рейх», «фюрер», «ариец» потеряли всякое значение. Последний день войны Геллерт встретил в огромном Курляндском котле, где в окружении оказалось более двух десятков дивизий вермахта. И когда бесконечные и унылые вереницы немецких солдат потянулись в советский плен, штандартенфюрер Геллерт принял свое последнее решение. Он углубился в небольшую сосновую рощу и остановился на полянке, благоухавшей весенними цветами. Как эта весна была похожа на ту победную, брюссельскую! Конечно, можно было переодеться солдатом и влиться в толпу военнопленных. А татуировка с группой крови на руке? По ней изобличают эсэсовцев. Можно уйти к литовским «лесным братьям». Эти не выдадут. Но зачем жить, если жизнь утратила смысл? И тут Геллерт вспомнил русскую девчонку, застрелившуюся в Брюсселе, когда он со своими солдатами ломился в ее квартиру. Какая сила духа! Ведь у нее были секунды на то, чтобы принять решение. И она выбрала единственно правильное. Ему, немецкому офицеру, есть чему поучиться у этой девчонки. Не надо юлить. Прочь, трусливые, недостойные солдата мысли!

Геллерт достал из кобуры пистолет, быстро передернул затвор, прижал дуло к виску и нажал за спуск.

Дервиш Сулейман воткнул посох в землю под сенью развесистой смоковницы и, устало опустившись на пожухлую траву, достал из недр ветхого рубища черствую лепешку, чтобы немного утолить голод. Рядом, за высокой бетонной оградой, гудел роскошный бакрский базар, и если бы Сулейман попросил у кого-либо из торговцев пищи, он, несомненно, получил бы ее. Никто не посмел бы отказать пожилому человеку. Однако аскет дервиш преднамеренно изнурял свою плоть вечным постом, дабы возвысить душу и тем самым приблизить себя к Всевышнему.

Метрах в пяти от дервиша похрапывал, растянувшись на сплющенных картонках из-под апельсинов, голый по пояс, очень худой и очень загорелый парень.

— Эй! — крикнул Сулейман. — Вставай! Проспишь вечерний намаз.

Парень сел и протер глаза.

— Не найдется ли у тебя глотка воды? — спросил дервиш.

Иса, так звали парня, улыбнулся, встал и тряхнул одну из ветвей смоковницы. Из листвы вывалилась пластмассовая бутылка.

— Аллах велик, — заметил Иса, протягивая бутылку дервишу. — Он посылает нам воду.

— Не упоминай всуе имя Божье, ибо это есть грех, — строго поставил его на место Сулейман, однако бутылку взял и, сделав несколько глотков, вернул воду парню.

Подумав, спросил:

— Шиит? Суннит?

— Не знаю.

— Да как же это?! — изумился дервиш.

— Я и родителей своих не знаю. Какое мне дело до того, кто есть истинный наследник Пророка?

— Но в Аллаха-то веришь?

— В Аллаха верю и мечтаю попасть в рай.

— На что живешь?

— Сколько себя помню, живу при базаре, кому что погружу, кому что разгружу, принесу, отнесу, сбегаю, за это меня кормят. Вот недавно даже новые штаны дали.

— Читать умеешь?

— Нет. А для чего мне грамота? Если что неясно, пойду в мечеть, спрошу у муэдзина.

В этот момент муэдзин с верхушки минарета призвал правоверных сотворить вечерний намаз. Оба пали на колени и, обратив лица в сторону Мекки, принялись усердно молиться…

На следующее утро Иса, пробудившись, обнаружил, что дервишей под смоковницей уже двое. Откуда ему было знать, что один дервиш ничего экстраординарного собой не представляет, но тысячи дервишей, объединенных в общины и ордена, способны сотворить великие чудеса.

Второго дервиша звали Ибрагимом. Он был нестар, крепок, жилист, весел и не пытался морить себя голодом. Принес с базара миску плова, угостил Ису, поел сам. Сулейман от угощения отказался. Наевшись, Иса хлопнул себя по животу и воскликнул:

— Клянусь Аллахом, ты хороший человек!

— Не делай Аллаха предметом своих клятв! — сурово оборвал его Ибрагим и, помолчав немного, спросил: — Говорят, ты мечтаешь попасть в рай?