В ролях - Страница 74

– Пап, ты куда?

– На кудыкину гору воровать помидоры, куда же еще? – через силу улыбнулся Сергей.

– Мам, а можно еще тортик? – Дарька прошмыгнула мимо и теперь подпрыгивала вокруг Кати. – А дыню?

– Да, бери. – Катя отодвинула Дарьку и вышла в коридор.

– Сереж, ты куда?

– Твое решение, Кать. Пусть все будет, как ты хочешь. А заявление… Я всё подпишу, ты не волнуйся.

Он вышел и аккуратно запер за собой оба замка. Даже не хлопнул.Катя сползла по косяку и сидела на корточках в коридоре, разглядывая запертую входную дверь. Из кухни послышались надсадные булькающие звуки – хозяина тошнило под столом. Он перхал и задыхался, выталкивая обратно сырое утиное крыло.Сергей вышел из подъезда и понял, что забыл зонт. «Возвращаться – плохая примета», – усмехнулся он мысленно, поднял воротник пальто, поудобнее пристроил сумку и шагнул под дождь. Березы, клены, сирень, тополя – все вокруг облетало, замирало до следующего года, листья, подгнившие и раскисшие, лежали под ногами. Сергей не любил осень. Унылое, темное время. Катю он не винил. Она всегда была слабая, хоть и старалась не подавать вида. За эту, может быть, слабость, внутреннюю беспомощность и неумение сопротивляться обстоятельствам он так привязался к ней. В конце концов, он тоже был виноват. Самым глупым человеческим изобретением Сергей считал экономическую теорию. Всё и всегда упиралось в деньги, как историк он мог утверждать это с полной ответственностью. Все войны, все революции и прочие неприятности, по мелочи, шли от товарно-денежных отношений. Это потом поэты и фанатики придумывали красивые объяснения, вроде как с Троянской войной, якобы произошедшей из-за Елены. Как же, держите карман. Нарядные торговые кораблики застревали у берегов Трои и ждали у моря погоды, а погода чаще всего была скверная, не баловала. Беда с этими подводными течениями, с розой ветров и широтой места, от которой зависит климат. Так стояли они день, другой, неделю, месяц, троянцы аккуратно получали за постой и в конце концов так зарвались, что… Но столь грубые материи для поэзии не годились, конечно. Появись, прекрасная Елена!.. Вот и у них с Катей всё упиралось в экономику. Ничего личного. Профессия не предполагала денег. Никогда. И не то что больших, а даже элементарно достаточных. Он отдавал себе отчет, когда шел работать в школу. Он мог бы уйти, когда появилась семья. Заняться опять бизнесом или переучиться на какого-нибудь банковского клерка в крахмальной рубашке. Мог? Мог! Но не сделал этого. И это был его выбор. Что же было жаловаться теперь? Тут уж либо работа любимая, либо заработок приличный. Торговля, бухгалтерия… На производство пошел бы, будь дело лет двадцать назад, да только где оно теперь, производство? И как историка, и как обывателя Сергея пугало, что вокруг продают и перепродают, но никто ничего не производит. Это был тупиковый вариант, ему ли не знать… И кое-кого кризис производства привел, между прочим, прямиком в Третий рейх. Только кто у нас на чужих ошибках учиться станет? Менталитет не тот… В сущности, и нынешняя его работа была таким же бесполезным делом, как купля-продажа. История ничему никого не учила. А ведь могла! А, к черту… Сергей дошел до ближайшего ларька и купил пару банок темного пива. Зашел под крышу на ближайшей автобусной остановке, открыл банку и стал пить большими глотками. Две бабульки, сидевшие в уголке на скамейке, тревожно перешептывались, разглядывали подозрительную спортивную сумку и вынесли в итоге нехитрый вердикт:

– Из приезжих.

Сергей усмехнулся. Не то чтобы он был приезжий, а даже, получается, наоборот. Он подумал: «Хорошо, что завтра суббота. На работу не надо», – и опять усмехнулся. На этот раз – собственной практичности, несообразной текущим обстоятельствам.

Надо было решать, куда отправиться. Он стал перебирать в уме родственников и знакомых, у которых можно было бы перекантоваться ночь-другую. За этими мыслями выпил обе банки и купил еще пару. Выходило, что некуда. Разве только к родителям. А к родителям ему не хотелось. Пиво пролетало, не расслабляя и не отвлекая, один мочевой пузырь реагировал. Нужно было что-нибудь посущественнее. Чтобы наверняка. На улице давно стемнело, горели тусклые желтые фонари. Дождь затих, но заметно похолодало и поднялся ветер. «И отвлекусь, и согреюсь», – решил Сергей и отправился в ближайший магазин за чекушкой.

Пока Катя убирала за хозяином, Сергей успел уже уйти от подъезда, и, когда она спохватилась, выглянула в окно, улица была пуста, только мокрые машины жались вдоль тротуара. Она написала эсэмэску: «Сережа, прости меня. Я тебя люблю», – но ответа не получила. Позвонила – трубку никто не взял. Через пять минут позвонила снова, с тем же результатом. И еще раз, и еще. Взяла мобильник у Дарьки – уж дочери он должен был ответить! – но в трубке слышались только длинные гудки, а потом механическая женщина произносила холодно: «Абонент не отвечает», и Катя давала отбой. Будущее, которого она так боялась, наступило.И где его теперь искать?! Она наскоро оделась, велела Дарьке никому не открывать и побежала искать мужа. Наверное, он пошел к метро. Она проскочила мимо него, пьющего пиво на остановке, буквально в двух шагах – и не заметила. Это была остановка, с которой они никогда никуда не ездили ни на одном автобусе; маршруты отсюда уходили прямиком на МКАД и разъезжались по соседним районам, где не было ни друзей, ни знакомых – никого. Сергей тоже не заметил Катю. А звонок на телефоне он выключил еще в школе, чтобы на уроках никто не отвлекал, потом закрутился и забыл включить.Обежав три квартала и сделав круг, чтобы проверить обе дороги до метро, Катя вернулась. Она надеялась, что муж уже дома – но нет, дома его не было. Хозяин подошел, потерся об ноги.

– Да пошел ты! – Катя грубо отпихнула его и опять стала звонить. И опять без толку.

– Мам, а папа скоро придет? – канючила Дарька. – У меня задачка не сходится.

– Не знаю. Отстань! – отмахивалась Катя. – Завтра выходной, потом решишь.

Так прошел час, другой, третий, четвертый, пятый. Телефон молчал, Сергей не возвращался. Давно наступила ночь. Катя уложила Дарьку и дежурила у окна, готовая в каждом случайном прохожем узнать мужа – и не узнавала. Все пробегали мимо, все торопились домой. Только к ней, к Кате, больше никто не шел.

Она потихоньку допила вино, оставшееся с обеда, но осталась абсолютно, кристально трезвой. Хозяин дважды просился у холодильника, и она наспех опрокидывала в мисочку кошачьи консервы, лишь бы только не орал и не путался под ногами: вдруг Сергей вернется, а она пропустит.

Так она застыла, глядя на улицу, и, кажется, на несколько мгновений заснула стоя, потому что очнулась от слабого, неуверенного скрежета в замочной скважине. Она бросилась к двери, посмотрела в глазок, но увидела лишь черную согнутую спину, которую мотало от стены к стене. Катя открыла оба замка, распахнула дверь, и Сергей рухнул ей под ноги. Пальто его было распахнуто, изваляно в грязи, брюки заляпаны до колен. Он с трудом поднялся на четвереньки, ухватил Катю за руку в тщетной попытке встать и произнес непонятное какое-то «ая-поома-мо». Таким она никогда его не видела.

– Что? – растерянно переспросила Катя, пытаясь закрыть входную дверь, но ей мешали Сергеевы ноги, которые так и не переступили порога.

– Кая! Пайом! Омой! – проревел Сергей и ткнулся лбом Кате в колени. – Пайом омой!

Она взяла его под мышки и с огромным трудом втянула в квартиру. Наконец-то заперла дверь. Из гостиной выглянул хозяин.

– Ки-иса! – пьяно умилился Сергей и протянул к хозяину обе руки, отчего снова устрашающе закачался и рухнул на бок, сметая обувь с галошницы.

– Сережа, что с тобой?! Тебе больно? На тебя напали? – спрашивала Катя, – просто так, чтобы не молчать.

– Пайом омой! Пайом омой! – твердил Сергей, барахтаясь на полу.

– Где твоя сумка? Документы?

– Умка? – Сергей развел руками и опять завалился. – Ненаю. – Он стал неловко обхлопывать себя по карманам, привалившись плечом к галошнице, и из нагрудного выудил паспорт. Повертел перед глазами, не понимая, что это такое, безуспешно попытался убрать обратно в карман. И опять затянул просительно: – Пайом омой! Кая, пайом!