В провинции - Страница 9

Она стояла на каменной скамье, а ветки липы, опушенные мелкими молодыми листочками, обнимали ее, падали на голову, на плечи, касались розового платья, ласкали белую шею.

Одной рукой она придерживала за концы свой передник, а другой бросала зерна суетившимся у ее ног птицам; пшеница, ячмень, горох, все вперемешку, отсвечивая на солнце, потоком струилось в траву. Шуму там было, драка, крик, толчея — сущее столпотворение! Хохлатки, зеленоголовые селезни, маленькие утята и красавцы петухи, а среди них великое множество белых, сизых и глинистых голубей — все кучей набрасывались на зерно, охотились за отскочившим зернышком, выхватывали его друг у дружки, взлетали с громким кряканьем и кудахтаньем и тотчас снова садились на землю. Девушка все щедрее кидала корм этой крикливой и разноперой ораве и, распевая свою песенку, сама раскрывала рот, как птица.

Два белоснежных голубя, видно, уже насытившись, поднялись в воздух, один из них сел девушке на плечо, а другой стал кружить над ее головой. Но тут она вдруг замолкла, залилась пурпурным румянцем и выпустила из рук передник; все зерно разом высыпалось на землю.

Она увидела, что в воротах стоят двое мужчин и смотрят на нее; один из них был ей незнаком.

Несколько секунд она стояла на своем каменном пьедестале, опустив руки, смущенная, с пылающими щеками. Затем, как бы примирившись с неизбежным, решительно тряхнула головой, соскочила со скамьи и побежала навстречу гостям. Птицы, перепуганные ее внезапным прыжком, рассыпались в разные стороны, лишь голуби полетели за своей хозяйкой и сделали над ней несколько прощальных кругов.

— Добрый вечер, — сказала девушка Болеславу, подавая ему руку.

Болеслав крепко сжал ее тонкие пальчики и сказал:

— Веду к вам дорогого гостя, недавно прибывшего в наши края, а сегодня случайно попавшего и в мою хатенку. Панна Винцента — пан Анджей Орлицкий.

Услышав это имя, Винцуня слабо вскрикнула, снова заалелась, потупила глаза, как бы оробев, и стала вертеть в пальцах уголок своего передничка.

— Надеюсь, что вы не станете на меня сердиться за столь неожиданный визит, — учтиво сказал пан Анджей, любуясь прелестной в своем смущении девушкой.

— Сердиться? О нет, мы так давно вас знаем, — возразила она, смелея и искоса поглядывая на гостя своими голубыми блестящими глазами. — Верно ведь, пан Болеслав, ведь это пан Орлицкий написал ту чудесную книжку о птицах и цветах, которую мы вместе читали зимой?

— Да, — ответил Болеслав, — счастливый случай помог нам, и сегодня мы узнали человека, перед которым давно преклонялись.

— Ах, Боже мой, — продолжала Винцуня, — я так испугалась, когда услышала ваше имя. Первый раз в жизни вижу кого-то, кто пишет книжки, да к тому же такие прекрасные и ученые. Как чудесно вы описали соловья! — говорила она все смелее и все больше оживляясь, а нежные щечки ее розовели. — Или вот вы пересказываете восточную сказку о соловье, который пел для белой розы, пока не умер от изнеможения. Как это поэтично!

— Сказка о соловье и розе, — ответил пан Анджей, — хоть она и рождена богатым восточным воображением, не более поэтична, чем были вы, когда стояли вон на той скамье и на плече у вас сидел голубок, а другой голубь кружился над вашей головой.

Винцуня снова вспыхнула.

— Вся наша домашняя птица — это мое пернатое царство. А голуби — это моя пажеская свита; куда бы я ни пошла, они летят за мной. О, я очень люблю птиц и цветы. И птиц больше всего голубей, а из цветов — розовые или белые. У меня есть один голубок, так он умеет носить цветы в клюве. В прошлом году я вложила ему в клювик веточку ландыша, а он унес ее в рощу и, наверно, донес до самого Тополина. Правда, пан Болеслав? — вновь обратилась она к Топольскому. И залилась звонким, бездумным смехом.

Болеслав не отвечал. Он глядел на девушку не открывая глаз, завороженный этой игрой наивности и поэзии, бледности и румянца, робости и задора, выражавшейся на ее лице.

— Покажите же мне, какой из ваших голубков исполняет столь приятные поручения, — с улыбкой попросил пан Анджей.

— С удовольствием! — ответила Винцуня. — Ах, Боже мой, — воскликнула она вдруг, — я тут стою и разговариваю с вами, а тетя ничего не знает. Пойду скажу ей, что у нас гости, она в саду. — И вприпрыжку, словно козочка, она побежала к дому и скрылась за висевшей на двери портьерой.

Мужчины переглянулись; сияющие глаза Болеслава, казалось, спрашивали: «Ну, как?»

— Прелестное дитя, — промолвил пан Анджей вполголоса.

— Да, еще дитя, но в ней вся моя жизнь, — тихо ответил Болеслав.

Комната, в которую спустя минуту ввел пана Анджея его провожатый, была точь-в-точь такая же, как в Тополине, только гораздо более уютная: в ней чувствовался женский вкус. Низенькие кушетки, стоявшие у стен, были обиты светло-серым, в малиновых букетах, ситцем, из такого же ситца были занавески на окнах, и повсюду — на столах, на комодах, на подоконниках — красовались вазочки и горшки с зеленью и цветами. В небольшой соседней комнате, скромно обставленной ясеневой мебелью, стояло старенькое фортепьяно о шести октавах; распахнутая застекленная дверь открывала часть сада с зеленой стеной деревьев и несколько клумб около крыльца.

Немного погодя в дверях показалась пани Неменская, пожилая женщина лет пятидесяти с лишним, в белом чепчике и в очках, а за нею — запыхавшаяся и раскрасневшаяся от бега Винцуня.

Наступило маленькое замешательство. Болеслав представлял пана Анджея, пан Анджей извинялся, а пани Неменская уверяла, что счастлива видеть у себя такого почетного гостя, причем все это сопровождалось по-старинному церемонными и несколько жеманными поклонами с ее стороны. Наконец все сели, и начался обычный в таких случаях разговор, протекавший весьма живо благодаря словоохотливости хозяйки дома и светской обходительности пана Анджея. Болеслав не участвовал в разговоре. Он что-то примолк и задумался; лишь когда его взгляд встречался с глазами Винцуни, по лицу его пробегала какая-то искра.

— Вы, сударь, думаете все лето провести в Адамполе? — спрашивала Неменская пана Анджея.

— Да, только время от времени буду уезжать на недельку-другую. — отвечал гость, а Винцуня вдруг встрепенулась и стала к нему приглядываться, точно известие, что пан Анджей живет в Адамполе, чем-то поразило и заинтересовало ее. Впрочем, никто не обратил на это внимания, и пани Неменская продолжала свои расспросы:

— Вы, наверно, давно знакомы со Снопинскими?

— Мы с Ежи учились в одной школе, не говоря уж о том, что он мой дальний родственник.

— Какие же они счастливые, имея такого родственника, как вы, сударь! — воскликнула Неменская. — Оно и неудивительно, такие достойные люди! Мы, правда, мало знакомы и не бываем друг у друга, но с кем ни поговоришь, все отзываются о них с наивысшей похвалой. Пан Ежи хозяин, каких мало, да и она, говорят, ему под стать. Или возьмите их сына, пана Александра. Мы часто видим его в костеле — какой же это красивый и любезный кавалер! На прошлой неделе Винцуня уронила молитвенник, так он, хоть мы и незнакомы, тут же подбежал, поднял и с поклоном подал. Любезный, очень любезный кавалер!

Пан Анджей ни словом не отозвался на похвалы, расточаемые молодому Снопинскому, но Винцуня при упоминании о случае с молитвенником потупилась и покраснела, а по ее ясному личику словно бы пролетело облачко.

— Одно могу сказать, — не умолкала словоохотливая хозяйка, — что во всей нашей округе нет партии лучше, чем пан Александр Снопинский. Отец его, говорят, настоящий капиталист, а он у них единственный сын. И притом какие приятные манеры, а собой как хорош! Любо смотреть!

С каждым словом Неменской волнение Винцуни все росло. Она то краснела, то бледнела, поминутно опускала глаза и мяла в руках край своего передника. Вдруг она вскочила и сказала тетке:

— Пойду велю, чтобы подали чай в саду. Хорошо, тетя?

— Хорошо, моя кисанька — ответила Неменская, и Винцуня, повернувшись на каблуках, живо выбежала в сад.