В провинции - Страница 4

Он тяжело вздохнул и тряхнул головой, откидывая упавшие на лоб волосы.

Пан Анджей приглядывался к нему с легкой усмешкой.

— Гм, — произнес он, — стало быть, для того чтобы скрасить жизнь, которую вы изображаете в таким мрачных красках, вам не удается найти ничего лучшего, чем охота на ворон?

Должно быть, печальная и язвительная нотка, прозвучавшая в его голосе, не осталась незамеченной, потому что Александр опустил глаза и проговорил, на этот раз тише:

— Что ж поделаешь?

Пан Ежи в разговор не вмешивался, только вздыхал и, сцепив руки, озабоченно вертел большими пальцами.

В дверях показалась Снопинская и пригласила к столу.

За обедом арендатор и его гость толковали о давних временах, о старой своей дружбе и об общих знакомых. Ежи, разогретый, видно, старым медом, который был подан к столу, и присутствием милого ему человека, стал гораздо разговорчивее; зато пан Анджей говорил все меньше, часто поглядывал на Александра, а потом задумался, и глаза у него были печальные.

За столом, кроме хозяев, сидела молодая девушка, судя по всему — сирота, которую Снопинские приютили из милости. Домашние называли ее Антосей, и пани Снопинская то и дело посылала ее куда-то с ключами. Она была даже и недурна собой, но бледна, худа, бедно одета и упорно не поднимала глаз, опущенных с полугрустным, полусмиренным выражением. Александр, сидевший рядом, часто наклонялся к ней и со смехом что-то говорил вполголоса. Очевидно, он подшучивал над девушкой, но вряд ли эти шутки были ей приятны; она поминутно краснела, все упорнее смотрела в свою тарелку, и лицо у нее было все более грустное; а когда Снопинская окликнула ее и она на миг подняла глаза, в них стояли слезы.

Подавала и убирала тарелки и блюда молодая румяная пригожая девка в полукрестьянском платье. Александр и на нее часто поглядывал, а раз-другой улыбнулся и подмигнул ей, как бы подавая условный знак.

При этом он успевал участвовать в общем разговоре и мнение свое высказывал смело, говорил громко, а смеялся еще громче.

Только теперь можно было заметить в смышленом и жизнерадостном лице юноши черты какой-то дерзкой самонадеянности, особенно неприятной у такого молодого человека. И манеры у него были развязные, иногда до грубости; он сидел, развалившись на стуле, все поглаживал картинным жестом свои усики, ел за двоих, пил за четверых; две рюмки старки опрокинул, едва приступив к обеду, а затем то и дело подливал себе меда.

Пан Анджей смотрел на все это и все глубже задумывался.

— Скажи-ка, а кто тут у вас из соседей? — спросил он у пана Ежи, когда служанка подавала последнее блюдо.

— Есть тут у нас два приятнейших дома, — немедленно отозвался Александр, не дожидаясь, пока ответит отец, и отворачиваясь от Антоси, которой, видимо, только что шепнул очередное словцо, так как девушка в эту минуту покраснела до ушей. — О, очень, очень приятные дома. Во-первых, пан и пани Сянковские с двумя дочерьми. Прелестные девушки, честное слово! Панна Людвика — блондинка, панна Юзефа — брюнетка. На последнем вечере, который они устроили во время пасхальных праздников, панна Юзефа танцевала только со мной и даже подарила на память веточку мирта.

— Говорила я вам, что наши девицы без ума от него, — прошептала Снопинская, наклоняясь к гостю, затем обернулась к сыну и громко прибавила: — А ты, Олесик, покажи нам эту веточку. Она с тобой?

— Как же, маменька, ношу ее у сердца! — шутливо ответил Александр.

Он вынул из жилетного кармашка изящный миниатюрный бумажник, двумя пальцами извлек оттуда засохшую веточку и поднял ее с торжествующим видом.

— Ну, что? — хихикнув, шепнула гостю хозяйка.

— Другое наше приятное знакомство — в соседнем имении Песочная, — продолжал Александр. — Там живет пани Карлич. Вдовушка, ну, не первой молодости, но чудо что за женщина, честное слово! Веселая, живая и такая любезная, несмотря на то что богата! А глазки какие, ах! О, эти глаза хранят много секретов, надо лишь присмотреться. Один из них мне известен: очень милый секретик, честное слово!

И он многозначительно улыбнулся.

— Одно могу сказать, — заметил пан Анджей шутливым тоном, — что, будь я женщиной, я вам никогда не дарил бы сувениров и не поверял никаких секретов.

— Простите, но почему? — возмутился Александр.

— Потому что интимные сувениры вы показываете всем, а о поверенных вам секретах рассказываете вслух. Это некоторым образом компрометирует дам.

Александр потупился и сильно покраснел; но уже вставали из-за стола.

Спустя каких-нибудь полчаса пан Анджей сказал хозяину дома:

— Ну, мой друг, поскольку я побуду у вас довольно долго, ты, наверное, уже подумал о каком-то отдельном уголке для меня. Отведи же меня туда, я хочу отдохнуть и написать письмо сыну.

Пан Ежи провел гостя через ряд комнат, убранных с сельской простотой, там и сям можно было даже видеть предметы хозяйственного инвентаря; наконец они вышли в узкий коридор, где было четыре двери, по две с каждой стороны.

— Вот, Анджей, — сказал хозяин, — я нарочно выбрал для тебя комнату на отшибе, так как знаю, хоть сам книжным трудом никогда не занимался, что он требует тишины и уединения. Никакого шума здесь не слышно, службы всякие далеко, с той стороны чуланы, а с этой — твоя комната и Олеся. Да, — вспомнил он вдруг, — загляну-ка я к своему парню, если он у себя, надо ему сказать, что теперь у него есть сосед и пусть ведет себя потише.

— Прошу тебя, Ежи, не делай этого, я совсем не хочу стеснять твоего сына! — воскликнул пан Анджей, но тот уже открыл дверь в соседнюю комнату.

В комнате было несколько табуреток, у стены стоял верстак, рядом лежали столярные инструменты, в другом месте были сваленцы незаконченные корзиночки из разноцветной лозы. Около окна стоял столик, а на нем — круглое зеркальце и две пустые бутылки из-под водки или пива. На кровати, помещавшейся в простенке между окнами, как раз напротив двери в коридор, лежал лицом к потолку Александр. Глаза у него были закрыты, и он крепко спал, даже слегка похрапывал во сне.

Пан Ежи поглядел, махнул рукой и захлопнул дверь. Затем он ввел гостя в соседнюю комнату.

— Скажи мне, Ежи, — спросил пан Анджей немного погодя, — что означают все эти станки и инструменты в комнате твоего сына?

Снопинский снова махнул рукой.

— Э, что-то он там ладит иногда, вытачивает, строгает или плетет… Да только, Господи прости, — раз в год по обещанию, к пасхальным праздникам.

— Есть, стало быть, способности к ремеслу?

— Еще какие! За что ни возьмется, так сделает — залюбуешься. Да только… эх!

Пан Ежи не кончил, и глаза у него были очень озабоченные.

— Удивительно, — сказал пан Анджей, — а к наукам у него способностей не было?

— Как не было! И к наукам были, ко всему у него есть способности, да только… Эх, не стоит и говорить!

Он еще раз махнул рукой, горестно вздохнул и, простившись с гостем, вышел из комнаты.

Пан Анджей большими шагами ходил из угла в угол. Лицо у него было хмурое и даже сердитое. Иногда, потирая лоб, он заговаривал сам с собой.

— А что толку? С утра ворон стреляет, пообедавши спит, жалуется на скуку, нескромно отзывается о женщинах, вот тебе и весь толк! И способности, видишь, есть… а на что уходят?

Он вздохнул и печально покачал головой.

В трех верстах от Адамполя, сразу же за столбами, которыми были отмечены арендованные Снопинским земли графини X., зеленела прелестная рощица; роща эта, смесь березы с дубом, площадью не более чем в пятнадцать моргов, имела любопытную особенность: с двух концов своих она образовывала два вогнутых полукружия, как бы две большие ниши, обращенные к просторам окрестных полей и лугов. В каждой из этих ниш, созданных то ли самой природой, то ли рукой человека, располагалась усадебка: скромный особнячок о шести светлых окнах на фасаде, фруктовый сад и огороженный прочным частоколом двор со службами. Разделенные рощей, обе усадебки были так похожи одна на другую, что казалось, их строил один и тот же мастер. Разница заключалась лишь в том, что первая глядела на юг, а вторая — на север и в первой, южной, сад и хозяйственные постройки были несколько больше, из чего можно было заключить, что здесь больше и пахотной земли.