В последний раз, Чейз? (СИ) - Страница 6

Долгий, смущенный и пронизывающий взгляд богини только подтверждает мои слова.

– Перси, что скажешь? – окликает меня, Хейзел.

– А?

Но мне не успевают ответить. В комнату врывается тот самый ураган, о котором я мечтал так долго. Все вокруг начинают смеяться, но я все же не могу понять, что именно смешного произошло? Стол ходит ходуном, и я едва успеваю отскочить в сторону, прежде, чем синий чай, поданный горничной, разливается на брюки.

– Чарли! Стой же ты, маленький чертенок! – в комнату врывается Беатрис.

– Не вылезу, не вылезу!!! – из-под стола доносится визг. – Ты запретила играть с Нико на ночь, потому что ты его спрятала у себя!!! Ты знала, что я люблю «Мифы и магию»! Ты специально!

На голове у новой знакомой шабаш. Кажется, всю ночь она не спала. Она пытается залезть под стол, но Джейсон опережает ее, выуживая из-под него дикое существо. Растрепанные темные волосы, веснушки, заспанное лицо, и голубые, пронзительные глаза, что покраснели от слез.

– Эй, Чарли…

– Нико спал у нее. Она приказала ему, спрятала… Он обещал мне, а она запретила, – задыхаясь от переизбытка эмоций, говорит ребенок.

Беатрис гневно скрещивает руки на груди.

– Что еще за разговоры, мистер? Тебе пять лет, веди себя, как взрослый!

– Но Нико обещал! Мы всегда играем с ним на ночь!

– Нико… был занят, – строго начинает она, густо покраснев. – Не позорь меня!

– Ты сама ужасная сестра!

– Эй, парень, гляди, что у меня есть, – начинаю я, прежде, чем скандал наберет необратимые обороты.

Ребенок, сперва недоверчиво, сползает с колен Джейсона и медленно подходит ко мне. Он встает на носочки и с восторгом замечает на белой скатерти синий кофе и оставшуюся на донышке жидкость.

– Что это? Зелье?

Я неуверенно киваю головой.

– А что оно дает? Здоровье? Очки? Силу? – тараторит он.

– Бессмертие, – выпаливает Калипсо.

– Так ты теперь как Зевс?

Я едва не шарахаюсь со стула. Кого-то он мне жутко напоминает.

– Ну, в общих чертах…

– А мне можно? Мне? – он тянет руки к чашке, но я во время отставляю ее в сторону.

– Если согласишься, что с сестрой ругаться плохо.

– Да-да, – отмахивается Чарли.

– И извинишься перед ней.

– Извини меня, Беатрис, – по-прежнему тарахтит он, даже не глянув на сестру.

– Обнимешь и скажешь что-нибудь самое приятное, – уже громко повторяю я.

Мальчишка переводит глаза с меня на чашку, а потом на растрепанную сестру. Кажется, его слова действительно задели ее. Он отходит от стола и медленно подходит к ней. Милее, наверное, ничего не видел. Он что-то шепчет ей на ухо, и сперва лицо ее недовольно и мрачно, но по мере того, как тянется время, Беатрис светлеет, а к концу его монолога, даже обнимает брата.

С каких пор я стал сентиментальным?

– Забирай приз, – усмехаюсь я, когда Чарли нетерпеливо глядит на меня.

Он выпивает остатки «зелья» залпом, а потом словно заведенный крутится на месте.

– Я теперь как Зевс! Как Посейдон! Гляди, Беатрис! Прямо как Аид! – он оборачивается ко мне, и я прячу улыбку, стараясь быть серьезным. – Ты самый лучший волшебник, которого я когда-либо встречал!!!

Странное, щекочущее чувство теплоты заполняет всю боль и отрешенность последних лет. У него хватило всего нескольких слов, чтобы сделать меня на мгновение таким счастливым. Нико. Конечно, я узнаю в нем этого непоседливого, живого и искреннего парня, что остался в прошлом. И эта схожесть еще одна причина, по которой Беатрис находится в этой комнате. Ребенок хохочет, радуется, безмятежно фырчит, словно управляет жидкостью в стакане.

Но все развеивается как дым. И мир снова останавливается. Шума больше нет. Ничего больше нет. Её волнистые светлые волосы были собраны в неаккуратный пучок, словно она только что проснулась. Да, так и есть. Об этом говорят грозовые глаза, что едва фокусировались на людях. Утро – самое худшее для нее время. Только через два часа она придет в норму, сможет нормально соображать, и это не будет автопилот.

Но я снова ошибся, потому что, когда ее глаза, минуя Чарли, останавливаются на мне, она замирает. Минутная заминка на ее лице говорит о ее нерешительности, страхе. Но маска сползает с ее лица, и, словно оживая, на ее губах искрится улыбка. Самая теплая улыбка.

– Я и не знала, что ты волшебник, – очень тихо, почти боязливо говорит Аннабет, и, помедлив, добавляет, – Перси…

***

– Этот последний, – ставя очередной, украшенный белой тканью и цветами стул, говорю я. – Когда привезут арку?

– К завтрашнему утру, – отзывается Пайпер, заходя под навес, где будет проходить церемония. – Боги, Перси… Ты все это сам? Всего за несколько часов?

Я и сам не уверен, что проделал эту работу в одиночку. Двести тридцать стульев, украшенных тошнотворными лентами и цветами. Двести тридцать раз слово, брошенное в пустоту: «Плевать». Двести тридцать раз в голове вспыхивали ее заспанные, облачные глаза.

– Ну, я мастер на все руки, – улыбаясь, отвечаю я.

Пайпер просматривает свои бумажки, сверяясь с планом.

– Отлично. Тогда ты свободен. Можешь идти одеваться.

– Я не уверен, что хочу…

–Послушай, – строго начинает она, – Беатрис и Нико не выдержат Чарли вдвоем. Это зоопарк, а этот бесенок нуждается в няньках. Тем более, у Аннабет есть кое-какие дела в городе…

Она таинственно улыбается, все еще глядя в свои бумаги. Если это была ее уловка, то я готов расцеловать Пайпс. Но вместо этого только прощаюсь с ней и возвращаюсь в дом. У веранды сидят остальные подружки невесты, среди которых я замечаю множество знакомых лиц. Девчонки из лагеря здороваются со мной, спрашивают о моей жизни, но едва я переступаю порог дома, тут же перешептываются. Ну, как же. Такова природа всех девушек.

Поднимаясь на второй этаж, я вижу, как в самую дальнюю комнату заходят две высокие дамы с огромным чехлом в руках. Может чье тело несут? Надеюсь, того самого Майкла.

– Здравствуй, Перси!

Сверху спускается миссис Оллфорд. Честное слово, лучше бы она была старой и некрасивой, с кожей, как у фурии и поведением Горгоны. Но, к несчастью, она милая женщина лет тридцати, с такими же черными волосами, как и у моей мамы, и доброй, лучезарной улыбкой. И как теперь ненавидеть эту семью?

Внутри все сжимается, и мысль сама скользит в сознание: «Воображала в хороших руках».

– Добрый день, – сухо приветствую ее я.

– Я видела из окна библиотеки, как ты, несчастный, носил эти стулья. Ну, что ты как маленький? Неужели сложно было попросить доставщиков? Все же, это их работа, – укоризненно начинает она.

– Мне было не сложно.

– Ты славный, Перси. Не хочешь выпить чашечку чая? – искренне просит она, кладя мне руку на плечо. – Все никак не привыкну к ритму штатов, в Англии все спокойней.

– Вы перебрались из Англии?

– Да, продали дом, как только узнали, что Майкл женится, – радостно произносит она. – Господи, как же все-таки быстро… Можно бы и потерпеть, да кто будет слушать старую мать?

Она смеется, ласково теребя меня по щеке.

– Это молодое дело, всем бы поскорее выскочить замуж и бросить семью. Да и знал бы ты Майкла! Весь в учебе, словно оголтелый, а как отец предложил работу младшего-архитектора, и не оторвать вовсе. Вот и сейчас с утра удрал в университет. Что поделать, если Энни такая же?

Я попытался услышать в этой фразе хотя бы нотку огорчения или осуждения, но их не было. Только привязанность. Я просто плохо разбираюсь в людях, наверное… Аннабет не нравится, когда ее называют Энни. Я знал это так ясно, что решил: речь идет не о Воображале.

– Майклу действительно повезло, – прокашлявшись, говорю я. – Аннабет отличный друг и товарищ.

– Вы давно дружите, да?

– Около девяти лет.

Миссис Оллфорд просияла.

– Ну, раз ты так считаешь…

– Миссис Оллфорд, – окликает ее горничная. – Вы забыли о примерке?

Женщина тут же отпускает меня и, извинившись, скрывается за теми же дверьми, что и две высокие дамы с огромным чехлом. Я плетусь в комнату, словно на плаху. Сил и желания ехать в зоопарк не остается совершенно. Когда дверь закрывается за мной, я с ужасом понимаю, что удар оставляет в стене глубокую дыру. Цветы на обоях обиженно вогнулись в дыру, словно не желая видеть своего убийцу. Каким чудесным образом рука не вышла со стороны коридора?