В полярной ночи - Страница 30

Уходя в приемную, Седюк дружески кивнул головой Караматиной. Она начертила рукой в воздухе восьмерку. Он понял, что это означает: завтра, восьмого сентября, программы должны быть готовы. Он засмеялся упорству, с каким она добивалась своего. «Вот тебе и старая знакомая, — думал он, входя к Сильченко, — как-никак почти приятельница! И характер — своего всегда добьется! Как ловко она каждый раз укладывала меня на обе лопатки. Шутить с ней по-старому уже не придется — опасно! Это ничего, что она пригласила, — ходить нужно пореже!»

Люди обычно радуются, когда встречают старых знакомых. Караматина нравилась Седюку. Но то, что она знала его прежнюю жизнь, лежало у него на душе мутным и неприятным осадком.

— Хотелось познакомиться с вами, — сказал Сильченко, собирая в папку разложенные на столе бумаги. — Кое-что о вас я знаю. Валентин Павлович, прилетев, хвалился, что добыл талантливого инженера. Вчера прибыло ваше личное дело — характеристика Дебрева как будто подтверждается. Я попросил вас зайти потому, что меня интересует ваше мнение о ходе строительства медеплавильного. Если бы я не улетал завтра, я дал бы вам осмотреться и подумать… Впрочем, на свежий глаз многое сразу можно увидеть.

Седюк спросил открыто:

— А как вы хотите, чтоб я говорил: то, что сейчас всем полагается говорить в связи с последним постановлением ГКО, или по совести? В первом случае, — сказал он смело, — я должен буду ограничиваться общими фразами: надо мобилизоваться, поднять производительность труда, навалиться всеми силами на площадку — и постановление будет выполнено.

Прикрыв ладонью глаза, Сильченко долго молчал.

— Говорите все, что думаете. Меня интересует ваше искреннее мнение, а не общие фразы, — сказал он наконец.

На это Седюк ответил с той же прямотой:

— Мое мнение таково: если не будет найдено новых методов работы, задание ГКО выполнить не сумеем. — Седюк пояснил: — Я говорю не о срыве срока на неделю или десять дней, это, в конце концов, пустяк с точки зрения государственной, — нет, речь идет о самом настоящем провале: к маю месяцу не только не пустим завод — монтажа еще не начнем.

Сильченко встал и прошелся по кабинету. Он остановился перед окном и смотрел в него, сжав губы. Потом он негромко спросил:

— Какой вы предлагаете выход?

Седюк пожал плечами. Он не предлагает никакого выхода. Он понимает — нет ничего легче, как раскритиковать чужую работу. Сказать, что здесь тупик, проще, чем вывести на настоящую дорогу. Нужно пустить экскаваторы — вот единственное решение, а для этого необходимо прогревать землю на большую глубину. — Сильченко, не поворачиваясь от окна, заметил:

— Сегодня у нас с Валентином Павловичем было совещание, и мы решили обе наши угольные шахты почти полностью перевести на обслуживание прогрева. Придется посадить электростанцию на голодный паек. Утром на площадке разожжен опытный костер длиной в пять метров, высотой в полтора. К пяти часам глубина прогрева достигала семи десятых метра. Как по-вашему, если мы всю площадку покроем такими гигантскими кострами, будет ли это тем инженерным решением, о котором вы говорите?

Этого Седюк не знал. Нужно сделать расчет, сколько потребуется угля и смогут ли шахты выдать такое количество угля. Сильченко отошел от окна, сел в кресло и возразил:

— Угля будет столько, сколько потребуется. Надо будет — всех рабочих с площадок перебросим в шахт ты, объявим призыв, среди партийцев и комсомольцев, самым высоким начальникам дадим в руки кайло.

— Что же, если огневое паление развернуть в таких гигантских масштабах, эффект окажется значительно большим, — согласился Седюк. Он вспомнил, что Газарин настоятельно советовал именно огневое паление. — Теперь второй вопрос — организация труда. На площадке рабочая сила используется крайне непроизводительно.

Сильченко перебил Седюка:

— Об этом сегодня тоже говорили. Валентин Павлович просто кипел, вспоминая вашу вчерашнюю поездку. Думаю, тут мы применим суровые меры. У вас все?

Седюк ответил, — про себя он удивился, что Сильченко даже не захотел слушать его соображения по организации труда:

— У меня все. — И, видя, что Сильченко новых вопросов ему не задает, а сидит, прикрыв веки, словно обдумывая что-то или отдыхая, спросил: — А ваше мнение, Борис Викторович? Как по-вашему, есть возможность выполнить решение ГКО?

Сильченко поднял веки — глаза у него были не сонные и не усталые, они смотрели жестко и строго. И ответил он неожиданно для Седюка прямо и резко:

— Я считаю, что условий, необходимых для выполнения постановления правительства, у нас нет. На медеплавильном люди работают по старинке, а по старинке работать нельзя, на ТЭЦ и того хуже — там нашляпили с проектом и ничего не могут поделать со скалой. Не только к первому февраля, к первому мая не пустят станции.

Эта оценка поразила Седюка — впервые ему приходилось слышать, чтобы руководитель большого строительства так прямо сказал, что постановление правительства нереально. Еще несколько минут назад Седюк считал свое мнение смелым и открытым, сейчас оно показалось ему маленьким и робким. Вместе с тем он удивленно подумал: «Неужели старик всегда так прямо режет, что думает? Достаточно ему сказать это на совещании, просто поделиться с болтливым человеком — и у всех руки опустятся». Мгновенно пронеслась и другая мысль: «Узнают в Москве о его настроениях — головы ему не сносить: там требуют безусловного выполнения приказов, а не их критики». Сильченко, видимо, догадался о мыслях Седюка. Он невесело улыбнулся и проговорил:

— Вас, конечно, удивляет: зачем я это так открыто говорю и нет ли здесь прямого осуждения решения ГКО?

Седюк ответил откровенно:

— Признаюсь, удивляет, Борис Викторович. Сильченко снова встал и принялся ходить по кабинету. Лицо его было сумрачно.

— Вы думаете, когда ГКО принимал свое решение, там не знали, что условий для реализации этого решения у нас нет? — сказал он неторопливо. — Отлично знали: у них был мой доклад. Но они все-таки такое решение приняли. И они обеспечили все материальные условия для реализации этого решения: Северным путем к нам идет караван с материалами, много товаров и машин завезено на нашу материковую базу, нам дали также и людей — рабочих, инженеров, ученых. Знаете ли вы, что, возможно, нигде больше нет на стройках такой концентрации дельных, талантливых, опытных работников, как у нас здесь, в Ленинске? Такие люди, как Дебрев, Зеленский, Караматин, Лешкович, вот, как вы, сами могут возглавить крупное строительство, сами могут успешно его вести. Почему нам дали столько ценных людей? Разве они не нужны в другом месте? Разве сейчас каждый способный человек не на учете? Я скажу, зачем нам дали все это, — потому что знали: у нас сейчас, несмотря на все выделенные нам остродефицитные материалы и оборудование, нет условий для сокращения срока строительства. Именно этот собранный здесь коллектив работников и должен создать эти условия — вот что имел в виду ГКО. Когда планируют операции на фронте, одаренность полководца, энергия и инициатива офицеров, смекалка солдата — очень важные условия победы, и они строго учитываются. У меня был начальник, Серов, человек в армии очень известный, ему раз командующий фронтом прямо сказал: «А тебе, Серов, добавлю только один полк, самого тебя я определяю в силу двух полков, — вот и считай, что имеешь целую дополнительную дивизию». Так же рассуждает и ГКО, хотя и не говорит этого прямо.

Седюк догадывался, куда клонит Сильченко. Он вспомнил слова Лешковича о том, что их мучают технические и производственные проблемы, а Сильченко все на политику сворачивает. Седюк усмехнулся: до чего же Лешкович мелко и поверхностно оценивал этого строгого, сухого, умного человека! Седюк сказал:

— Там, где работают по старинке, по твердо установленной традиции и выверенным нормам, нет места для смекалки и таланта. Талант — это всегда новое!

Сильченко возразил: