В полночь упадет звезда - Страница 8

Шифровальщики бросились к окну, хотя отсюда они ничего не могли увидеть. Гремела артиллерийская канонада. Слышно было, как в высоте пролетали снаряды. Они летели с завыванием и свистом и с оглушительным треском разрывались где-то далеко за деревней, сотрясая землю.

— Алло, «Тротуш»! Алло, «Тротуш»! Здесь «Молдова»! Алло, «Тротуш»! — доносился из соседней комнаты голос дежурного телефониста.

Капитан Смеу Еуджен не отрываясь смотрел на часы, забыв о папиросе, которую только что закурил.

— Наши артиллеристы палят не на шутку, — заметил с радостью один из шифровальщиков, капрал Томеску Адриан.

— Если бы атаки всегда начинались такой артиллерийской подготовкой, то бедная пехтура шла бы в атаку с более легкой душой, — поддержал его сержант Бурлаку Александру. — Когда я был на фронте, нам не раз случалось идти в атаку почти без артиллерийской подготовки.

— Слушай, «старик», — прервал его Томеску Адриан, — не заводи ты сейчас своих фронтовых сказок, не до того. Побереги их на вечер. После такой артиллерийской подготовки, я думаю, наши пехотинцы выбьют немцев из их логова.

— В самом, деле, вот это настоящая стрельба, — проговорил третий шифровальщик, старшина краткосрочной службы Мардаре Ион.

Неожиданно канонада прекратилась. Еще несколько секунд доносилось лишь эхо, шедшее издалека, как отголоски далекого грома.

— Теперь пойдет пехота, — шепнул Бурлаку Александру дрожащим от волнения голосбм. — Боже, помоги!

Но Бурлаку Александру ошибся. В следующее мгновение разразилась новая канонада, такой силы и мощи, какой шифровальщикам никогда не доводилось слышать.

— «Катюши»! — воскликнул Бурлаку Александру, выплюнув окурок папиросы, которая начала подпаливать его усы.

Оттого что «катюши» стреляли с окраины деревни, дом, в котором находился командный пункт, содрогался будто при землетрясении, балки трещали, с расписного потолка падали большие куски штукатурки, и пыль от них плыла по комнате словно белый удушливый пар.

Канонада продолжалась всего несколько минут. Когда грохот прекратился, капитан Смеу сказал:

— Ну, теперь пошли наши!

Он сунул часы обратно в карман и открыл окно. Издалека доносилось угрожающее и сердитое громыхание.

Послышалось несколько одиноких быстрых оружейных выстрелов. После недавнего оглушительного грохота эти винтовочные выстрелы казались похожими на смешные хлопушки. Тотчас же сердито затрещали автоматы. Гитлеровская артиллерия, которая до сих пор молчала, стала отвечать, решив, видимо, остановить заградительным огнем наступление румынских частей.

— Ну, если вы только этим можете похвастать, то мы с вами скоро расправимся, милашки, — посмеивался Бурлаку Александру, от удовольствия потирая руки.

В этот миг писарь, приоткрыв дверь, крикнул:

— Господин капитан, вас вызывает господин генерал!

— Хорошо, сейчас иду!

С порога капитан Смеу обратился к трем своим шифровальщикам:

— У нас, наверное, скоро тоже будет работа.

Войдя в комнату, занятую оперативным отделом, капитан Смеу Еуджен увидел генерала, склонившегося над картой.

— Капитан Смеу, — обратился к нему генерал, — приготовьтесь, надо будет передать кое-что «Орлу»…

— Мы готовы, господин генерал! Если позволите… я хотел бы знать, каково положение. Атака развивается успешно?

— Сверх ожидания, Смеу, сверх ожидания. Неприятель оказал очень слабое сопротивление и теперь отступает. Я боюсь, что в последнюю минуту они всё-таки узнали, что для них готовится на правом фланге. Но сейчас уже слишком поздно, и если господа фашисты хотят спасти свою шкуру, то им придется отказаться от всякого сопротивления в нашем секторе… Я думаю, Барбат, что максимум через час мы уже сможем двинуться дальше.

— Безусловно, — ответил безучастно начальник штаба. — Я ожидал, что дело пойдет труднее.

— Господа, — сказал генерал, — мы отправляемся через полчаса. Барбат, доложите в штаб «Орла» и предупредите майора Братоловяну, что через час второй эшелон может начать движение за нами.

Полчаса спустя генерал Попинкариу, в сопровождении своего штаба, ехал на запад, следуя за пехотой, двигавшейся вперед в неуклонно нараставшем темпе.

Грузовики второго эшелона, на которые было погружено имущество отделов и служб штаба дивизии, растянувшись по шоссе, еще с рассвета ждали приказа об отправке.

Большинство писарей, офицерских денщиков и бойцов охраны разбрелось по близлежащим домам в надежде раздобыть что-нибудь съестное. Другие, менее предприимчивые, довольствуясь полученным сухим пайком, отсыпались на грузовиках, пристроившись между ящиками, узлами, пишущими машинками и другим невесть откуда взявшимся добром.

К этим последним относились и два шифровальщика, оставленные во втором эшелоне: сержант Барбу Василе и Пелиною Влад. После того как в кузов грузовика был уложен железный ящик с шифровальными материалами, архив и линный багаж, шифровальщики устроили удобные постели из одеял, улеглись на них и заснули крепким сном. Проснулись они лишь утром, когда солнце стояло уже высоко. Даже артиллерийская канонада не могла их разбудить. И, конечно, они бы еще спали, если бы шофёр по глупости не завел мотор, — впрочем, с самыми похвальными намерениями — проверить его. Первым проснулся сержант Барбу Василе.

— Что нашло на эту скотину? — пробурчал он сердито. — Неужели отправляемся?

Нехотя поднявшись с постели, он спустился вниз, чтобы выяснить, в чем дело. Узнав, что второй эшелон еще не отправляется, Барбу залез обратно в кузов, крытый брезентом, чтобы еще немного поспать. Но голод пересилил сон, и он, протянув руку к мешку с провизией, вынул оттуда хлеб, сало, луковицу и стал с аппетитом закусывать.

Запах лука тотчас же разбудил старшину Пелиною Влада. Он сладко потянулся, шумно зевнул, а потом по примеру своего товарища также развязал мешок с провизией.

Из всех шифровальщиков Пелиною Влад был самым молодым. Его прозвали «жеребенком». Маленького роста, худенький, он был подвижен как вьюн; его все баловали и любили за веселый нрав. При первом знакомстве Пелиною Влад производил впечатление человека болтливого и легкомысленного. Но стоило узнать его поближе, чтобы понять, что имеешь дело с умным человеком.

Пелиною Влад первым нарушил молчание:

— Давай условимся, Барбу, кто из нас двоих будет сидеть возле шофера, а кто здесь — в кузове.

— А разве обязательно кто-то должен сидеть в кузове? Во всяком случае, что касается меня, я и не подумаю оставаться здесь, а сяду возле шофера, а ты уж устраивайся как сумеешь.

— То, что ты не хочешь здесь оставаться, я понимаю. Но я никак не могу сообразить, на чем основывается твое убеждение, что место возле шофера принадлежит именно тебе, — возразил Пелиною Влад.

— Я совсем не утверждаю, милый юноша, что оно принадлежит мне. Просто я убежден, что ты не откажешься уступить его мне, во-первых, потому что я старше тебя, а во-вторых, потому что ты, который проявлял ко мне всегда особую симпатию, посочувствуешь и на этот раз и не оставишь такого угрюмого человека, как я, в компании людей, которые могли бы плохо истолковать мою необщительность.

Пелиною Влад рассмеялся:

— Эх, Барбу, если бы ты мог заставить себя произносить хоть двадцать фраз в день, ты был бы не парень, а конфетка. Ей-богу!

— Я должен сказать тебе, юноша, что есть немало людей, которые много выиграли бы, если бы могли заставить себя произносить в день на двадцать фраз меньше.

— Вы имеете в виду вашего покорного слугу?

— Нет, я имел в виду не только тебя.

— Премного благодарен. Это во всяком случае меня утешает. И во имя того, чтобы ты, упаси бог, не обвинил меня в неблагодарности, так и быть, великодушно уступаю тебе место возле шофера. А я себе найду местечко и в другой машине. Хотел бы я только знать, почему мы так задерживаемся?

— Ты спешишь?… В конце концов, не все ли равно, здесь мы будем стоять или несколькими километрами дальше.