В полночь упадет звезда - Страница 10

— Так что же мы будем делать, брат Пантелеймон? — мягко спросил Барбу. — Ничего не выходит?

— Будь я проклят, господин курсант, коли со мной случалась когда-нибудь такая оказия!.. А ведь я уже не новичок в этом деле. Что за чертовщина, никак не пойму. Свечи хорошие, искра есть, словом, всё как будто в порядке… Прямо лопнуть можно с досады!

— Значит, никакой надежды сдвинуться с места у нас нет?

— Нет.

— Хоть бы какая-нибудь машина нас догнала. Я и не заметил, когда это они все проскочили.

— Даже этого вы не сообразили, господин курсант. Давно бы сказали, я бы плюнул и возиться не стал. Очень нужно мне тут ночевать на дороге с вами вдвоем.

— Это почему же?

— Да всё-таки как-то веселей где-нибудь в деревне, среди своих, чем здесь… Кто его знает, что может случиться! Упаси бог от несчастья, господин курсант…

— Тебя, брат Пантелеймон, не назовешь храбрецом.

Сказав это, Барбу Василе невольно с тревогой посмотрел вперед, где темнел лесок, над которым, словно духи, уже заплясали вечерние тени. Потом он взглянул на пустынную ленту извилистого шоссе и невольно нащупал пистолет, висевший сбоку.

Поймав его взгляд, Пантелеймон Хынку почувствовал, что ему стало как-то не по себе. Особенно испугала его улыбка сержанта, мелькнувшая в ту минуту, когда он поправлял свой пистолет. Улыбка была злая, угрожающая.

Но шофёр быстро отогнал от себя страх. В конце концов, он столько времени знает этого сержанта. Не раз приходилось ездить вместе с ним. Правда, человек он довольно угрюмый, любит поддеть кого-нибудь, но в остальном на него можно положиться.

— Я не думаю, что нам придется простоять здесь всю ночь, — громко сказал Пантелеймон, стараясь скорее всего подбодрить самого себя. — Неужели все машины прошли? Что-то не верится… А потом, когда лейтенант Попазу увидит, что нас нет, ты думаешь, он не пошлет кого-нибудь взять нас на буксир?… Так что можешь не волноваться, господин курсант.

— А я вовсе и не волнуюсь, брат Пантелеймон. — И Барбу снова с той же злой и решительной улыбкой взглянул на черневший у дороги лесок.

— Н-да… что и говорить, вы человек смелый, господин курсант!..

Барбу Василе молча взглянул на шофёра. Потом заметил:

— Значит, ты решил больше с мотором ничего не делать? Бросил?… Тогда я предлагаю перекусить. Я так голоден, что даже в глазах темнеет.

Он забрался в кузов, достал мешок с провизией и стал рыться и нем.

Пантелеймон Хынку последовал его примеру.

Некоторое время они ели молча. Взгляды их были устремлены на пустынное шоссе.

Пантелеймон Хынку, приподнявшись, чтобы достать бидон с водой, задел винтовку, которая висела на гвозде, и уронил ее на дно кузова.

Барбу Василе поднял ее, осмотрел и вернул шофёру:

— Не очень-то бережешь ты свою винтовку, брат Пантелеймон. Если она в таком виде попадет на глаза майору Братоловяну, он тут же отправит тебя на передовую.

— Будто нам, шофёрам, нечего больше делать! Днем и ночью в дороге. Хуже нашей жизни и быть не может, но до этого, конечно, господину майору Братоловяну дела нет.

— А винтовка-то хоть заряжена?

И он острым ножом, которым резал хлеб, указал на винтовку. Пантелеймон, снова было принявшийся за еду, вдруг почувствовал, будто комок застрял у него в горле. Есть он уже больше не мог, завернул хлеб в платок, который заменял ему оберточную бумагу, и, сунув его в мешок с провизией, протянул руку за винтовкой:

— Хорошо, что напомнили. Она не заряжена.

— Оставь, не трогай. — Пытаясь успокоить шофёра, Василе положил ему руку на плечо: — Можешь быть уверен, тебе не угрожает никакая опасность.

Но Пантелеймон Хынку отбросил руку Барбу, взял винтовку и зарядил ее:

— Так спокойней. Береженого бог бережет.

В то время как машина шифровального отдела застряла на дороге, в пяти километрах от нее произошло необычайное происшествие, которое впоследствии задало много работы Второму отделу.

В этом месте шоссе раздваивалось: одна дорога от развилки шла к северо-западу, туда, куда двигалась наступающая дивизия «Молдова», другая — к юго-западу.

На перекрестке движеньем управлял солдат из роты регулировщиков. Это был крепкий как дуб молодец, со смуглым лицом, внимательным, пристальным взглядом и усами гайдука из Тырнавских мест. Звали его Анастасие П. Анастасие. Но все звали его Тенасе П. Тенасе.

Тенасе П. Тенасе, стоявший на посту уже несколько часов, видел, как проходили войска: пехота, артиллерийские упряжки, обозы. Постепенно этот непрерывный поток людей, машин, лошадей, повозок иссяк. И теперь по шоссе изредка проезжала подвода, бог весть по каким причинам отставшая от обоза. Когда подвода приближалась к развилке дорог, регулировщик нехотя, скорее по привычке, чем из чувства долга, поднимал флажок, указывая направление, по которому следовало двигаться.

Рядовой Тенасе П. Тенасе не курил уже несколько часов и теперь чувствовал, как горят у него губы от желания хоть разочек затянуться. Пока проходили войска, он не осмеливался закурить, боясь, чтобы какой-нибудь офицер или старший сержант не прицепился к нему, но сейчас такая опасность миновала. Засунув флажок за пояс возле подсумка для патронов, солдат вынул табакерку и стал свертывать толстенную закрутку. Ему не приходилось экономить табак. Две недели тому назад его рота наткнулась на табачную сушильню, и, забравшись в нее, каждый солдат обеспечил себя табаком на много месяцев вперед.

Закурив, регулировщик стал глубоко затягиваться, сплевывая после каждой затяжки. Но не успел он выкурить и половипу папиросы, как увидел вдали на шоссе быстро приближавшуюся повозку, крытую брезентовым пологом. Солдат спокойно продолжал курить, по-прежнему глубоко затягиваясь, и лишь тогда, когда повозка поравнялась с ним, на всякий случай, совсем как провинившийся гимназист, спрятал свою самодельную папиросу в рукав шинели.

Возница остановил лошадь в нескольких шагах от развилки дороги.

— Привет, дружище! — обратился он к регулировщику, похлопывая лошадь по правому боку.

— Здорово, — ответил Тенасе П. Тенасе, сделав шаг вперед. — Вам что-нибудь нужно?…

Человек ничего не ответил, словно не расслышав вопроса. Он продолжал поглаживать рукой по вспотевшему боку коня, который изредка ржал и беспокойно жевал уздечку.

Второй солдат с автоматом и незажженной папиросой соскочил с повозки с другой стороны. Тенасе П. Тенасе пошел к нему навстречу, чтобы дать прикурить. Когда их разделяло не более двух-трех шагов, солдат вдруг вскинул автомат и дал короткую очередь. Тенасе П. Тенасе рухнул на спину, так и не успев произнести ни звука.

Автоматчик несколько мгновений равнодушно разглядывал убитого, потом знаком приказал вознице подойти. Ухватив безжизненное тело Тенасе П. Тенасе за голову и за ноги, они поднесли его к повозке, бросили туда и закидали наскоро соломой; затем повозка быстро покатила дальше, оставив автоматчика на перекрестке.

Некоторое время он смотрел вслед удалявшейся повозке, потом не спеша подошел к одному из двух столбов с указателями, поставленными по правую и по левую стороны шоссе. На дощечках, прибитых к столбам, были указаны направления сторон света, название ближайшего населенного пункта и расстояние до него. Автоматчик

сорвал со столба дощечку вместе с гвоздем и, засунув ее под мышку, перешел на другую сторону дороги. Там он также сорвал дощечку и, прибив на ее место сорванный со столба на противоположной стороне указатель, вернулся к первому столбу, на котором приколотил другую дощечку.

Произвольно изменив в течение нескольких минут местоположение юга и севера, востока и запада, он постоял немного, не без удовольствия любуясь своей работой, потом поднял с земли флажок регулировщика, собираясь, видимо, заменить на посту беднягу Тенасе П. Тенасе.