В поисках невидимого Бога - Страница 56
И вот что любопытно: когда друзья, гостившие у нас с детьми, пакуют чемоданы и возвращаются домой, они ни о чем не жалеют. Они считают, что все тяготы, переживания и неприятности — невысокая цена за тот интерес, с которым дети смотрели, как играют возле норы веселые лисята. За радость, которая сияла на лицах ребят, когда, добравшись до вершины холма, они озирали окрестности с покоренной высоты. За законную усталость после дневного похода, когда можно вечером, сидя у живого пламени камина, задремать в маминых объятиях. Родители знают, что их малыши сделали еще один шаг на пути к зрелости, уверенности и независимости. А что для отцовства и материнства может быть выше и желаннее такой награды?
Бог знает, что мы — всего лишь дети. Но Он хочет, чтобы мы доросли до родительства — той стадии жертвенной любви, которая отражает природу Самого Бога. Отдавая себя, мы уподобляемся Богу. «Более того, — замечает Жан Ванье, — нам необходима эта стадия духовного развития, ибо только проходя через нее, мы получаем уникальное познание, становимся мудрее». Например, только в родительстве мы можем изведать на своем опыте и по–настоящему понять, чтб представляет собой безусловная любовь, которая более всего напоминает любовь Божию. Вот что пишет католический священник и богослов Рональд Ролхайзер:
«Пожалуй, никто на свете не вырывает нас из плена эгоцентризма столь быстро и успешно, как наши дети. Любя их, мы в чем–то начинаем чувствовать себя так, как чувствует Себя Бог. В нас вдруг расцветают способность к самоотдаче, радость, восторг и желание позволить жизни другого человека быть более весомой и важной, чем наша собственная».
В большинстве случаев отношение к себе мы как бы зарабатываем, заслуживаем. Работодатели судят о нас по нашим профессиональным умениям и уровню интеллекта, банки — по кредитоспособности, и даже друзья выбирают нас по общности интересов. А в семье имеет значение лишь одно: рождение, появление на свет. Невозможно представить родителей, которые откажутся от сына, если за тест на уровень интеллекта он получит не сто, а девяносто баллов. Или от дочери, если ее не возьмут в балетную школу! В здоровой семье любовь не оговорена никакими условиями. Сын с врожденным дефектом опорно–двигательной системы или дочь с синдромом Дауна достойны любви и привязанности не меньше, чем талантливый спортсмен или потенциальный лауреат Нобелевской премии.
Многие люди, у которых нет собственных детей, тоже обладают способностью любить ближних безусловной любовью, любить ради Христа. Когда моя жена руководила программой помощи старым людям, на вопрос, сколько у нас детей, я часто отвечал: «Десятки, но почти все они в два раза старше нас». Для многих стариков в ночлежках и домах престарелых Джэнет была, словно мать. Она разбиралась за них с социальными, медицинскими, юридическими и благотворительными организациями. Она стала защитницей во многом уже беспомощных людей, их заступницей и утешительницей.
Когда Саре по недоразумению отключили электричество, газ и телефон, Джэнет горячо отстаивала ее права, заплатила за нее сама и привлекла городские службы к ответственности за формальное отношение к нуждам старой женщины. Когда Хэнку из–за диабетической гангрены ампутировали ногу, Джэнет ухаживала за стариком, разговаривала с ним и бесконечно объясняла, почему он чувствует фантомные боли. А потом она учила Хэнка ходить на костылях. Когда у Зельды нарушилось кровообращение в ступнях, Джэнет регулярно делала ей массаж и составила график для медсестер, чтобы они вовремя переворачивали Зельду во избежание пролежней.
Джэнет делала все это не потому, что старики заслужили ее помощь, а по той причине, что она верила: каждый забытый чикагский старик любим Богом, но ощутить эту любовь он может лишь через одного из соработников Божьих. Однажды Джэнет где–то откопала афоризм: «Нищие выражают свою благодарность не тем, что говорят спасибо, а тем, что просят еще». Прочитала она эти строки вечером, после очень тяжелого дня, в течение которого ее одолевали просьбами помочь еще и еще. И афоризм неожиданно придал ей сил.
Когда моя жена несла свое служение, я сделал важное открытие. Глядя, как она и ее товарищи работают с нищими, я видел яркие примеры личного самопожертвования. Долгие часы тяжелого труда социальных работников почти не оплачивались — не только деньгами, но и в форме похвалы или благодарности. Но, к моему удивлению, Джэнет, невзирая на все трудности, получала не меньше пользы, чем ее старики. Миссионер–мученик Джим Эллиот однажды заметил: стараясь сделать что–то для Бога, христиане часто забывают, что смысл Божьего Промысла — изменить их самих. Принцип, сформулированный Эллиотом, осуществился в моей жене. Отдавая людям, позабытым большей частью общества, свои умения и свое сострадание, сама она во многих отношениях возрастала.
Вот такой парадокс: чем шире, выше и глубже человек выходит за пределы себя, тем богаче становится он сам, тем больше уподобляется Богу. И напротив, чем сильнее он замыкается на себя, тем меньше походит не то что на Бога — даже на человека. Похоже, отдавать нам нужнее, чем принимать.
Чудесный доктор Пол Брэнд рассказывал об одном необыкновенном госте, который посетил его в индийском городе Веллор, где Брэнд руководил больницей и колонией для прокаженных. Однажды на пороге докторского дома появился французский монах по имени Пьер. С виду монах был человеком простым и безыскусным. Взгляд первым делом привлекали большой нос, ряса и саквояж, в котором умещались все нехитрые пожитки Пьера. Он прожил у Брэндов несколько недель. Происходил он из аристократического рода, знатной семьи и в начале самостоятельной жизни работал во французском парламенте. Вскоре Пьер разочаровался медленным темпом политических перемен. Париж приходил в себя после немецкой оккупации, и на его улицах жили тысячи нищих. Пьеру было тошно слушать нескончаемые дебаты политиков, когда столько людей голодало.
В необычайно суровую зиму многие парижские нищие погибли от холода. В отчаянии Пьер ушел со своей должности и присоединился к католическому ордену. Но, как ранее и политиков, ему не удалось заинтересовать собратьев по ордену проблемами обездоленных. И Пьер решил, что у него нет иного выхода, как попытаться организовать самих нищих. Надо сделать их каждодневный труд более эффективным. И вот, вместо того чтобы бессистемно собирать бутылки и тряпье, нищие под руководством Пьера разбились на команды, за каждой из которых был закреплен определенный район Парижа. Потом Пьер сподвиг своих подопечных на строительство из бросовых кирпичей склада, а затем — на открытие бизнеса: нищие ежедневно рассортировывали и обрабатывали огромное количество вторсырья и пустых бутылок из гостиниц и деловых предприятий. Наконец, Пьер возложил на каждого нищего ответственность помогать другому нищему, который был еще беднее его. Затея Пьера воодушевила людей, и уже спустя несколько лет появилась организация под названием «Эммаус», призванная распространить парижский опыт на другие страны.
Зачем же Пьер приехал в Веллор? Оказалось, что его организация переживает кризис: после нескольких лет работы в Париже не осталось нищих. «Я должен найти кого–то, кому могли бы помогать мои подопечные, — объяснил монах, — если я не найду людей, которым хуже, чем им, движение сосредоточится на себе и в конце концов погибнет. Не исчезнет совсем, нет, это будет богатая и сильная организация, но вся ее духовная составляющая пропадет, потому что служить нам будет некому».
В индийской колонии для прокаженных, за восемь тысяч километров от милой Франции, аббат Пьер нашел средство преодоления кризиса и исцеления духа своей организации. Он познакомился с сотнями пациентов, часто из касты неприкасаемых, которым жилось неизмеримо хуже, чем бывшим парижским нищим в самые их черные минуты. Во время общения с больными лицо монаха принимало мягкое, сострадательное выражение. Потом он вернулся в Париж и мобилизовал своих бойцов на строительство новых больничных палат в Веллоре. «Нет–нет, что вы, — говорил он в ответ на благодарности индийцев и доктора Брэнда, — это вы спасли нас. Мы должны служить — или мы пропадем».