В поисках джинна (СИ) - Страница 6

Кузьма удрученно покачал головой.

— И где теперь ваш лорд?

Старик указал спецназовцу на бочку с водой, которая стояла за лачугой.

— Там. Десять циклов продержался. Привязался я к нему. Не смог отдать рыбоголовым. А вот Син его не любил, а ты мальчонке приглянулся.

— А толку?

Совсем захандрил Черномор. Город он изучил вдоль и поперек — с закрытыми глазами мог пройти по любой улице ни разу не наткнувшись, ни на дом, ни на дерево, перечитал все книги в библиотеке, пожил на всех виллах — назло старику. Мысли нехорошие появились — наесться разноцветной рыбы, да и покончить со всем после окончания цикла. Держался Кузьма из последних сил, уже понимая, что никакой спасательный отряд за ним не придет, а если придет — застрянут здесь, как и он.

— Как же Кузьме Елисеевичу удалось покинуть Диванпур? — спросил я у баба-йоги.

— Повезло.

Чтобы отвлечься от грустных мыслей отправился Кузьма в очередной раз на рынок — помогать мальчишке с кувшинами. И тут на его глазах кувшины начали лопаться один за другим, разлетаться на черепки и куски глины. Еще один цикл завершён, догадался Кузьма. Звон и гул поднялся такой, что казалось, дрожит весь Диванпур. Стоит Черномор, смотрит на всё это, вдруг видит — мальчишка держит кувшин и машет рукой, к себе зовет, причем знаками показывает, что времени в обрез. Побежал спецназовец к нему со всех ног, чувствуя, что надо успеть, пока не лопнет последний кувшин.

— Успел? — волнуясь, спросил я.

— Успел, — успокоил баба-йога. — Добежал до оборванца и тот заставил его посмотреть внутрь кувшина и… подтолкнул.

Долго падал парень на дно кувшина — целую вечность, но не разбился, а очнулся. На берегу.

Ночь. Холодно. Берег каменный, а не песчаный, вдалеке огни многоэтажек и фонарей. Кузьма встал и пошел. По дороге встретил пьяных бомжей, вспугнул молодую парочку, предающуюся любовным утехам в кустах, подвергся нападению стаи бродячих псов. Рад был им всем неимоверно!

Черномора потом много допрашивала военная прокуратура. Не верили его рассказам о Диванпуре. Говорили, как же так, с момента отправки отряда через портал не минуло и трех дней, а с твоих слов выходит, что прошли годы. Но, проверив знания Черномора восточных языков с помощью самых уважаемых специалистов, от него отстали и даже повысили в звании. Виллу контрабандистов взорвали и сравняли с землей, хотя особой нужды в этом не было — портал в город разноцветных рыб закрылся сам собой в тот момент, когда Кузьма пришел в себя на окраине Лукоморска.

Вернувшись с помощью кальяна Ибн-Хальдуна в наш мир, я ощущал себя разбитым, простуженным и несчастным. У меня не проходили кашель и насморк, подхваченные в несуществующем настоящем, и я расстался со своей знойной женщиной, потому что несколько раз в самый ответственный момент назвал её Гюли.

Я пересмотрел все кувшины из «парижского наследства», но ни одного синего с разноцветными рыбками среди них не нашлось, как не нашлось и кота-копилки. Да хоть бы они там и были! Диванпур явно был одним из мини-миров, сотворенных джиннами. Только вот судя по рассказу баба-йоги Карачуна — джинна уже освободили, и предложить бывшему узнику медного таза… тьфу, кувшина… мне было нечего.

Зайдя в приемную, я застал там плачущую Клавдию Васильевну.

— Что случилось?

— Вот! — ткнула она себя пальцем в голову.

— Не понял.

— Волосы… — простонала она. — С утра была в больнице. Никто не верит.

Я посмотрел на волосы своей секретарши. Чудесные золотистые локоны спадали ниже плеч. А вчера… Я всегда неплохо запоминал женскую внешность — в чем женщины одеты, да как накрашены и прочее, и мне показалось, что вчера у Клавдии Васильевны была короткая стрижка и была она шатенкой.

— Ааа… парик, — догадался я.

— Вот! — опять повторила она. — И я им говорю — это парик! Не могу снять, прирос к голове. А они… они послали меня к психиатру!

— Кто они?

— Сначала парикмахер, потом терапевт — выписала направление. Вот! — всхлипнула она, показывая полную корзину срезанных золотых прядей.

— Зачем вы стрижете парик? — удивился я.

— Потому что волосы растут! Я вышла из дома — у меня было каре, пришла в больницу — волосы были по пояс, дошла до работы — я волосами уже мела ступени!

Мне не впервой сталкиваться со странно ведущими себя вещами, поэтому без лишних обиняков, я спросил:

— Вы взяли парик со склада, где хранятся подарки княгини Заболоцкой? Кто вам разрешил?

Клавдия Васильевна глянула на меня с возмущением и обидой:

— Я взяла парик на время в театральном кружке. А они, да, взяли его из хранилища. Вы же сами разрешили брать кружковцам всё, что им понравится.

— Не разрешал!

— Разрешали, я своими ушами слышала. И шахматистам разрешили забрать набор старых шахмат, и юннатам — птичью клетку, и кулинарам — поваренную книгу, и…

Катастрофа! Как я мог подумать, что артефакты будут лежать себе спокойно, как обычные вещи на складе! В отчаянии я вцепился обеими руками в парик Клавдии Васильевны и попытался стащить его у неё с головы.

— И зачем вы его только надели?!

— Захар Мамедович сказал, что ему нравятся блондинки с длинными… ай-ай-ай… волосами.

— Слазь! Слазь, зараза! Кому сказал! — не помня себя от злости, закричал я парику.

Произошел маленький взрыв, совсем маленький как от хлопушки, но золотой парик слетел с головы несчастной секретарши и мы вместе с ним шлепнулись на пол. Клавдия Васильевна ощупала свои настоящие короткие волосы и залилась слезами счастья.

— Подготовьте список вещей, которые забрали со склада и проследите, чтобы никто ими не пользовался и даже прикасаться, не смел, — сказал я секретарше. — Сам всё соберу и отнесу обратно на склад.

— А?

— И не задавайте лишних вопросов, если и вправду не хотите оказаться у психиатра или где похуже!

Клавдия Васильевна не зря в молодые годы была замначштаба ГО на военном заводе. Быстро осознав всю серьезность ситуации, она, не проронив больше ни звука, ни слова, принялась печатать список, изредка закатывая глаза и шевеля губами. Я же направился на склад, чтобы вернуть парик на место. По пути решил заскочить в кружок юннатов — проведать жабу Генриетту, посоветоваться с ней и забрать артефакт-клетку.

Возле входа в живой уголок толпилась детвора, а руководитель секции юных натуралистов — Степан Николаевич, как раз запирал дверь на ключ.

— Ну, не надо! Не закрывайте. Мы хотим посмотреть! — канючили дети.

— Нечего смотреть! Директора буду звать, пусть разбирается.

А разбираться было с чем! Внутри большой птичьей клетки, где мог спокойно поместиться и орел-кондор, прекрасно себя чувствовал старинный английский особняк. Вокруг дома росли маленькие, но явно старые дубы и каштаны, дорожка от ступенек вела к прудику, обрамленному белыми маргаритками. За домом расположилось кладбище с вросшими в землю стильными могильными камнями и фамильным склепом с горгульями. Над домом кружили темные тучи, из которых лил дождь, сверкали крошечные молнии и слышны были приглушенные раскаты грома. Из-за закрытых решетчатых ставен доносилась музыка, кажется Пинк Флойд.

Справедливости ради, скажу, что птицы в клетке все-таки были — не взирая на непогоду, в пруду плавали утки. Они ныряли и чистили перышки. Я трижды обошел вокруг этого чуда, прежде чем разрешил себе в него поверить.

— Месье Александр, — сказала встревоженным голосом Генриетта. — Это так неосмотрительно доверять артефакты долбо… ээ… как это по-русски… несведущим людям.

Когда жаба Генриетта волновалась, она начинала говорить с лёгким французским акцентом и забывала русские слова.

— Никому я ничего не доверял! — сердясь, ответил я. — Наверное, артефакты внушили всем какую-то чертовщину. Не зря колдун хранил волшебные вещи скрытно — глубоко под землей, подальше от всех.

— Моя бабушка, княгиня Лиза рассказываль, что в прошлом — которого больше нет, благодаря вам, она много лет охраняль склад артефактов месье Валентайна.