В поисках Джейка (сборник) - Страница 8
Когда ребятишки падают, то шарики принимают их, вроде подушки. Шары им до пояса, и детишки любят бродить в них, как люди во время потопа. А еще любят загрести обеими руками побольше шаров и подбросить их вверх, чтобы они сыпались всем на головы. Размером они как теннисный мяч, только пустые внутри и легкие, так что это не больно. С тихим звуком, похожим на «пудда-тудда», шарики ударяются о стены, отскакивают от детских голов, а ребятишки хохочут.
Я никогда не мог понять, чего они так заливаются. И чем вообще комната с шариками лучше обычной игровой комнаты. Но дети ее просто обожают. Внутрь пускают по шесть человек зараз, и ребятня готова часами стоять в очереди, лишь бы попасть туда. Но внутри у них всего двадцать минут. И когда наступает время уходить, видно, что они отдали бы все на свете, лишь бы остаться там подольше. Иные ревут, когда их забирают, и тогда друзья, с которыми они познакомились только что, тоже плачут, видя, как те уходят.
Я был на перерыве, читал книжку, когда меня вдруг позвали в комнату с шариками.
Шум и крики были слышны еще из-за поворота, а когда я обогнул его, то увидел у стеклянной стены толпу народа. Какой-то дядька прижимал к себе своего сынка и орал на ассистентку, которая работала с детьми, и менеджера магазина. Парнишке было лет пять, с такого возраста только начинают пускать в комнату с шарами. Он стоял, вцепившись в отцовскую штанину двумя руками, и громко всхлипывал.
Ассистентка, Сандра, изо всех сил сдерживала слезы. Ей самой-то всего девятнадцать.
Дядька кричал ей, что она, мать ее разэдак, не умеет делать свою работу, что в комнате слишком много ребятишек и они творят там, что хотят. Он так завелся, что размахивал руками совсем как актер в немом кино. Если бы сынишка не висел у него на ноге, как якорь, то он бы, наверное, стал бегать туда-сюда.
Наш менеджер спокойно, без крика и оскорблений, объясняла ему ситуацию. Я встал у нее за спиной — так, на всякий случай, вдруг бы тот тип бросился на нее с кулаками, — но она его уже почти утихомирила. У нее это хорошо получается.
— Сэр, как я уже говорила, мы вывели детей из комнаты сразу, как только это случилось с вашим мальчиком, и расспросили всех…
— Вы даже не знаете, кто из них это сделал. Если бы за ними тут присматривали, в чем, как я полагал, и состоит ваша работа, то я не обвинял бы вас сейчас… в непрофессионализме.
Похоже, больше у него в запасе ничего не было, потому что, выпалив эти слова, он вдруг умолк, как и его сынишка, который смотрел на отца снизу вверх с новым, опасливым уважением.
Менеджер еще раз повторила, что очень сожалеет о случившемся, и предложила мальчику мороженое. Скандал не состоялся, но когда я повернулся, чтобы уйти, то заметил, что Сандра все же плачет. Мужчина смущенно переминался рядом с ней с ноги на ногу и даже, похоже, готов был извиниться, но она так расстроилась, что ничего не замечала.
Тот мальчик играл за лазалкой, в уголке между стеной и домиком Венди, рассказывала мне потом Сандра. Он зарывался в шары, пока не спрятался в них целиком, — некоторым ребятишкам это нравится. Сандра то и дело поглядывала в тот угол, но шары все время двигались, и она считала, что мальчишка под ними в порядке. Пока он не выскочил оттуда с диким воплем.
Магазин всегда полон детей. Годовичков, которые только начинают ходить, обычно оставляют в яслях. Ребятишки постарше — лет восьми, девяти или десяти — ходят с родителями по магазину и сами выбирают себе занавески, постельное белье, а то и письменный столик с ящичками или что-нибудь другое. Ну, а те, которые между ними, норовят попасть в комнату с шариками.
Забавно наблюдать, как они карабкаются по лазалке, такие серьезные. Но чаще они смеются. Бывает, правда, что и обижают один другого, и тогда кто-то начинает плакать, но быстро успокаивается. Как у них это получается, ума не приложу: то, смотришь, раскроет рот и ревет, слезы по щекам градом, но тут же отвлечется на что-нибудь, забудет про свою беду и бежит играть дальше как ни в чем не бывало.
Играют они обычно кучкой, но, как ни заглянешь внутрь, почти всегда найдется какой-нибудь одиночка. Сидит себе, довольный, пересыпает шарики или бросает их сквозь дырки в лазалке, а то и ныряет в них, как утка. И никого ему больше не надо.
Сандра уволилась. После того случая прошло уже недели две, а она все не могла успокоиться. Я ничего не понимал. Хотел поговорить с ней, так она сразу в слезы. Объяснял ей, что тот дядька просто слетел в тот день с катушек, а она тут ни при чем, но она не слушала.
— Дело не в нем, — сказала она мне. — Ты не понимаешь. Я просто больше не могу быть там, в этой комнате.
Мне было ее жаль, но нельзя же принимать все так близко к сердцу. Куда это годится? Она говорила, что после того случая с мальчишкой не может расслабиться. Все время пытается следить за всеми детьми сразу. И постоянно их пересчитывает, аж голова кругом.
— Мне почему-то кажется, что их больше, чем должно быть, — жаловалась она. — Я их посчитаю — шесть, пересчитаю — снова шесть, и все равно такое чувство, как будто один лишний.
Может, ей стоило остаться и попроситься на работу только в ясли — прикреплять детишкам ярлычки с именами, записывать новичков, выписывать тех, кого забирают родители, менять пленку в камере наблюдения, — да только она не хотела. Детишки ведь любят комнату с шариками. И все время только о ней и говорят, жаловалась она. Она боялась, что они все время будут просить, чтобы она их туда впустила.
Детишки еще маленькие, так что иногда с ними случаются неприятности. Когда такое происходит, кто-то должен выгрести с этого места все шары, подтереть пол, а сами шары окунуть в воду с небольшим количеством отбеливателя.
Одно время такие вещи стали случаться особенно часто. Чуть не каждый день кто-нибудь да описается. Пока с лужицей разбирались, ребятишек выгоняли, а комнату закрывали.
— Я ни на минуту, да какую минуту, на секунду глаз с них не спускал, чтобы, если что, вовремя заметить, играл с ними, — жаловался мне другой ассистент. — И все равно, только они ушли — воняет. Прямо рядом с этим чертовым домиком, хотя ни один маленький паршивец к нему и близко не подходил.
Его звали Мэтью. Он ушел через месяц после Сандры. Я не знал, что думать. Понимаете, люди, которые идут на такую работу, обычно действительно любят детей, это видно. Их даже не пугает, что за ними то и дело приходится подтирать — то их тошнит, то они описались, то еще чего-нибудь. Только когда такие люди начинают уходить, понимаешь, до чего это на самом деле тяжелая работа. Мэтью, когда увольнялся, прямо с лица весь спал, серый был, как застиранная простыня.
Я спрашивал его, что случилось, но он ничего мне не сказал. Не знаю даже, знал ли он сам, в чем дело.
За детишками нужен глаз да глаз. Я на такой работе точно долго не выдержал бы. Это ведь стресс какой. Мало того, что дети непоседы, так они еще и мелкие. Я бы все время боялся кого-нибудь потерять или раздавить нечаянно.
После того случая на ясли как будто туча опустилась. Двое уволились. В самом-то магазине текучка — дело обычное, к ней уже все привыкли, но в яслях люди, как правило, держатся дольше. Туда ведь кого попало не берут, и в комнату с шариками тоже: чтобы работать с детьми, нужна специальная подготовка. Вот почему, когда воспитатели стали уходить, это сочли дурным знаком.
Я поймал себя на том, что мне хочется присматривать за детьми в магазине. Делая свой обход, я каждый раз чувствовал, как их много вокруг меня. И был готов к тому, что в любую минуту любому из них может понадобиться моя помощь. Ведь всюду, куда ни глянь, были дети. Веселые и довольные, как всегда, они носились по комнатам-декорациям, прыгали на кроватях, садились за парты, собранные специально для них. Но теперь, наблюдая за их прыжками, я болезненно морщился — меня не оставляло ощущение, будто вся наша мебель, соответствующая строжайшим международным стандартам качества и безопасности, а то и превышающая их, затаилась и ждет своего часа. Уголок любого журнального столика предвещал черепно-мозговую травму, всякая лампа сулила ожог.