В поисках Белой ведьмы - Страница 48
К исходу второго дня на юге и востоке мы усидели красное зарево костров, на которых сжигали мертвых. К тому времени я совершенно обессилел и сам стал похож на полувоскресший труп. Погребальные костры пробудили во мне воспоминание о каком-то давнем пожаре; это был не пожар в Бар-Айбитни и вообще не из моего прошлого, а что-то другого. Прислонившись к одной из колонн, я закрыл глаза, и мне представилась гора, изрыгающая в черное небо огненно-красные языки пламени, и белая фигура, бегущая вниз по склону горы, вслед за которой, извиваясь, как змея, ползет струя раскаленной лавы.
Я очнулся от этого видения, услышав яростный стук в ворота. Я пришел в себя и пошел открывать, с трудом пробираясь между больными и мертвыми. Передо мной предстали три воина верхом на белых мулах, как деревья, возвышавшиеся над морем лежащих на мостовой людей.
– По приказу императорского советника, – произнес их капитан, – все мертвые должны быть сожжены! – Должно быть этот приказ набожные люди встречали с возмущением, поэтому он добавил:
– Огонь Масримаса очищает от заразы, поскольку Желтое покрывало пришло из развалин Бит-Хесси. – Тут он опустил глаза и увидел меня. Это был один из офицеров Бэйлгара. – Клянусь Масримасом, это же Вазкор! Что вы здесь делаете, господин?
Смешно было бы притворяться, что я его не узнал, поскольку мы раньше с ним разговаривали.
– Стараюсь быть хоть чем-то полезным.
– Но разве вы не слышали новости? – спросил он.
– Какие новости? Единственная новость – это чума.
– Вас ищут с самого утра. – Он сделал мне знак рукой. – Подойдите поближе. Мне не хотелось бы кричать.
– Я, возможно, заразен, – ответил я.
– Как, может быть, и все мы, – он соскочил с седла и подошел к воротам. – Сорем умирает.
Я был поражен. Увидеть смерть в зеркале. Вот от чего я убежал. Как глупец, я спросил, от чумы ли он умирает.
– Да, от чумы. Что еще?
– Когда он заболел?
– На рассвете. Он хочет вас видеть.
– Я не смогу его исцелить.
– Речь идет не об исцелении. – Лицо его окаменело. Он отвел глаза в сторону и сказал:
– Совсем о другом. Он умирает мучительной смертью: самым сильным труднее всего, у них это продолжается дольше. Но все равно. Вам лучше поспешить, если вы хотите застать его в живых. Жрецы уже прочли ему последнюю молитву.
Я хотел спросить ею, жива ли Малмиранет, но слова застряли у меня в горле, будило черные мухи. Мой злой рок настиг меня. Я должен увидеть, как умирает Сорем. И, может быть, она. Я бы отдал все на свете, чтобы этого избежать.
– Мне не на чем туда доехать.
Почти все кони тоже заразились чумой, так же, как и скот. В течение всего дня я слышал глухой звук молота, которым орудовали забойщики скота по ту сторону стены.
– Возьмите моего коня, – сказал воин. Видно было, какое впечатление на него произвел мой вид. – Вы помните дорогу в Малиновый дворец?
В ворота меня пропустили сразу же.
В парке было совершенно безветренно. Тени от неподвижно стоящих деревьев черными копьями ложились на землю. Розовые фламинго на отмели пруда с безразличным видом переступали с ноги на ногу. Птиц болезнь не коснулась; не затронула она и мелких домашних животных.
Город лежал передо мной, как одна большая могила, над которой тут и там возвышалось пламя костров и дым благовоний. Улицы были покрыты телами, поскольку никто из тех немногих, кто еще уцелел, не решались убрать их оттуда, правда, изредка проезжали похоронные дроги. Время от времени то жрец, то попрошайка спешили укрыться в тени молчаливых домов. В одном из переулков слепой просил милостыню, потряхивая кружкой, и, беспокойно крутя головой, вслушивался в темноту. Наверное никто не сказал ему, что невидимый для него Бар-Айбитни умирал. На ступенях фонтана сидела маленькая голодная собачка, комнатный песик какой-нибудь дамы, и с жадностью жевала нечто, от чего я поспешил отвернуться.
Кровать Сорема, стоявшая посреди большой, украшенной фресками комнаты, была обращена изголовьем к западу. Из окна виднелось небо, затянутое медной пеленой, сквозь которую просвечивало желтое пятно заходящего солнца; воздух не проникал в открытое окно, лишь по полу разлилось отражение угасающего дня. В этой прекрасной комнате стояла вонь, но вонь настолько мне знакомая, что я ее почти не ощущал. В лице его не было ни кровинки, лишь в том месте, куда ударил копытом конь, ярким пятном выделялся синяк. Он лежал на алых подушках; казалась, это они высосали из него всю кровь. Желтое покрывало – да, очень подходящее название.
Я подошел к нему. Он был почти при смерти – я успел вовремя.
Как это часто случается в последние минуты, лихорадка ослабла, жар спал и сознание его прояснилось. И хотя голос его был слаб, едва слышен, речь звучала ясно и четко.
– Как хорошо, что вы пришли. Сожалею, что вынужден принимать вас в таком состоянии.
Около кровати лежала, вытянувшись, его серая охотничья собака. Услышав голос своего хозяина, она подняла голову и замахала хвостом, затем снова опустилась на пол и замерла. Сорем был так слаб, что ни боль, ни печаль, ни радость – ничто не отражалось на его лице. Я опустился на стоящую рядом с кроватью деревянную скамью, на которой раньше сидел доктор.
– Я был в деловой части города, – сказал я. – Меня нашел один из щитоносцев Бэйлгара и рассказал, в каком ты состоянии.
– Ну, теперь уже все в порядке, – ответил он. – Все кончено. – Он зевнул, как человек, потерявший много крови, и слабым голосом произнес:
– Даже чары Вазкора не могут противостоять этой заразе. Но ты будешь жить, мой чародей. – Казалось, он забыл свое обвинение, брошенное мне в башне, в ее присутствии. Руки его, сухие и желтые, блуждали по покрывалу. – Жаль, что нам не удалось сходить на охоту, – сказал он. – На белую пуму или льва. Странно, – добавил он. – Я никогда раньше не думал о смерти. Даже в ту ночь, столкнувшись с убийцами Баснурмона, даже тогда. Однажды в горах я сражался с леопардом, вооруженный лишь копьем. Одна ошибка – и меня бы не стало, но я был слишком разгорячен борьбой, чтобы думать об этом. Но леопард – совсем другое дело.
Рядом никого не было. И жрецы, и придворные – все, кто остался в живых, – покинули комнату. Только у противоположной стены за столом сидел врач да у дверей стоял караульный. Сорем взял меня за руку. Его ярко-голубые глаза странно контрастировали с мертвенно-серыми веками и казались от этого еще моложе.
– Ты не будешь поминать меня лихом, правда, Вазкор? Мне было очень трудно и одиноко; как будто я заблудился в темном лесу, из которого очень трудно выбраться.
Я взял его ладонь в свою. Это было все, что я мог сделать. Он был очень слаб. Закрыв глаза, он произнес:
– Малмиранет жива. Когда я сказал ей, что ты во дворце, она ушла, чтобы дать нам поговорить наедине. Думаю, она знает обо мне гораздо больше, чем я сам. Оставь меня и разыщи ее. Я побуду один.
Но я видел, что ему уже недолго осталось жить. Я остался сидеть и сказал:
– Хорошо, Сорем.
Он поднял веки и, собрав силы, произнес:
– Благодарю. Тебе не придется долго ждать. Не надо никого звать. Я не хочу, чтобы моя мать видела, как я умираю. Она и так уже многого насмотрелась.
И я остался сидеть рядом с ним, держа его руку в своей. Так прошло несколько минут. Жара начала спадать. Последние лучи заката окрасили стены в медно-желтый цвет, а неподвижно лежащая собака превратилась в бронзового статую. Казалось, что и воздух заразился этой болезнью. Сорем посмотрел в окно и широко раскрыл глаза; как будто в них с блестяще-серого неба глядела его смерть.
– Солнце почти зашло. Значит, я последую за Масримасом.
– Ты, должно быть, счастлив в своей вере, – сказал я, чтобы хоть что-нибудь сказать.
Но он снова закрыл глаза, рот его скривился, а рука беспомощно разжалась.
– У нас просто принято так говорить. Передо мной – только тьма, и сейчас она меня поглотит. Меня всегда удивляло…
Я наклонился к нему, пытаясь уловить конец фразы. Но он был мертв. Я медленно поднялся на ноги. Врач не обернулся. Он готовил какое-то снадобье, в котором Сорем уже не нуждался. В дверях стояла Малмиранет. Я не мог в сумерках хорошенько разглядеть ее лицо, но на нем была написана скорее жалость, чем горе. Наверно, здесь ему уже столько раз грозила смерть от интриг, которые плелись вокруг него, что она не раз видела его во сне мертвым. И то, что случилось, уже не могло ее ужаснуть. Только то, как это произошло.