В поисках Атлантиды - Страница 10

Альбер Фалько полностью разделяет мое недоумение. Он убежден, что на Дии сохранились ценнейшие исторические сокровища, более того, он их видел собственными глазами, поскольку не впервые посещает островок. Он уже нырял здесь в один из воскресных дней 1957 года и при первом же погружении заметил выступающее из-под наносов затонувшее судно, медную тарелку и два удлиненных бронзовых предмета, похожих на ноги статуи. Вокруг металлических предметов расстилалось подлинное кладбище амфор. А рядом с галерой, на три четверти ушедшей в ил, он заметил медное блюдо.

Я попросил его привести «Калипсо» в то место, где он нырял двадцать лет назад. Остров Дия немного похож на кисть с пятью короткими пальцами, вытянутыми к югу (то есть в сторону Ираклиона). Самый длинный восточный «палец» называется мыс Ставрос. Между пятью «фалангами» лежат четыре бухты — Агрелиас, Месайос, Капари и Сен-Жорж. На высоте 268 метров почти в самом центре острова находится его высшая точка.

И снова мы сталкиваемся с феноменом памяти. Эта проблема, по-видимому, неразрешима. Альбер Фалько помнит, что нырял в бухте Агрелиас, но не в состоянии указать, где именно. Когда ему кажется, что он вспомнил то место, ныряльщики «Калипсо» прыгают в воду. Где же ноги статуи, торчащие из песка? Их как будто и не было… Зато на дне, полого уходящем в глубину, мы обнаруживаем подлинную «реку» амфор, если говорить словами Колена Мунье. Их тысячи, они едва прикрыты илом, и, похоже, это амфоры разных эпох.

Не может быть и речи, чтобы извлекать их из песка, где они спят столько веков, — для этого надо иметь официальное разрешение… Мы тщательно определяем координаты залежи с помощью сложной системы трех береговых ориентиров — капитан Алина дружески заставляет нас принять именно эту систему, и мы во всех сложных ситуациях прибегаем к ней. Если использовать расхожее выражение, мне до чертиков надоели сбои человеческой памяти по поводу искомых мест. Мнемосина, богиня памяти, отныне будет прозаически прикована цепью из цифр к страницам бортового журнала [3].

Мы еще вернемся на Дию. Я абсолютно уверен в том, что здесь сохранились следы совершенно удивительной исторической реальности. Мы проведем здесь столько времени, сколько понадобится. А пока я хочу совершить небольшое каботажное плавание вдоль критского побережья и уточнить местоположение некоторых частично обследованных затонувших судов. Погода начинает портиться. Поднимается мельтем — препротивнейший местный северо-западный ветер. Он взбаламучивает Эгейское море, гоня по нему короткие яростные волны. Этой ночью станем на якорь в Ираклионе. Хотя у «Калипсо» достаточно большое водоизмещение, мы входим в порт с трудом. Интересно, как это делали парусники царя Миноса?.. Завтра, если соблаговолит смилостивиться Эол, отправимся на восток.

(Бортовой журнал «Калипсо»)

5 января. Эол относится к нам враждебно. Море показывает нам свой поганый норов, но мы все же решаем выйти из Ираклиона. Этот порт удивительно неудачно расположен: он отдает себя во власть яростного мельтема, как кроткая Ифигения подставляет горло под жертвенный нож. Ветер врывается в гавань с какой-то садистской радостью и воет в снастях раскачиваемых волнами кораблей.

Мы берем курс на восходящее солнце. Вид моря, покрытого барашками, в которые зарывается форштевень и где мелькают в пене торпеды дельфинов, величествен. Я испытал на себе «собачью погоду» на всех океанах мира — в Атлантике, в Тихом, в Индийском, в Арктике и в Антарктике — и готов поклясться, что гневливостью Средиземное море им не уступает.

Мы минуем залив Малион, мыс Сен-Жан и входим в залив Ме-рабелон, в глубине которого прячется порт Айос-Николаос. К востоку от этого залива лежит остров Псира.

В заливе спокойнее, чем в открытом море, хотя качка ощущается почти так же. Во всяком случае работать можно. Греческие археологи неоднократно проводили раскопки на острове Псира и обнаружили десятки предметов, относящихся к минойской эпохе: керамику, посуду, лампы и т. п. Лучшие находки сделаны в могилах, где, по-видимому, были похоронены богатые люди.

Наша миссия заключается в погружении на подводные залежи Псиры, «логически» связанные с археологическими объектами на суше. Ныряльщики «Калипсо» сменяют друг друга на дне. Альбер Фалько, Ремон Колл, Анри Гарсия, Иван Джаколетто,

Бернар и Патрик Делемотт делают открытие за открытием. Колен Мунье и Анри Алье заняты подводными съемками. Через некоторое время Колен залезает в вертолет, и Боб Бринбек поднимает его в воздух, «чтобы запрятать в киробки» вид сверху на «Калипсо» и на наземные раскопы.

Вначале мы обнаруживаем большое количество осколков керамики разных эпох. Затем находим великолепную чашку, относящуюся, по нашему мнению, к минойской эпохе. Чтобы окончательно убедиться в своей правоте, договариваемся о встрече с нашим новым ментором — доктором Лазаросом Колонасом. Как и его коллега доктор Кртзас, доктор Колонас поражает нас своей эрудицией, вовсе не исключающей простоты в обращении. К сожалению, он говорит лишь по-гречески и едва лопочет на английском, тогда как доктор Критзас блестяще знал французский… Однако нам удается понять друг друга.

— Эта чашка, — говорит он нам, — действительно минойская; есть смысл тщательно обследовать подводную залежь, где она была найдена.

6 января. Вечером мы пришли из Псиры в Ираклион, а утром вернулись назад. Сегодня день святой Эпифании. Мы не собираемся воздавать почести волхвам, но хотим поглядеть на странную церемонию «морского причащения».

Каждый год б января на северном побережье Крита, а именно в Ираклионе, проводится торжественная церемония. Население выстраивается позади одетых в золото священников, и кортеж направляется в порт. На представительном священнослужителе с окладистой седой бородой головной убор, усыпанный драгоценными камнями. Служки, подойдя к воде, бросают в набегающие волны освященный крест — знак союза критян со Средиземным морем. И тут же молодые люди из кортежа прыгают «в бульон», поднимая тучи брызг и пены…

Как и во многих ритуальных обрядах, христианство здесь лишь оболочка. Подлинные традиции, «усвоенные» церковью, восходят к незапамятным временам. Пока идет церемония, я не могу отвести взгляда от величественных руин Кносса.

Там с XX по XV век до н. э. билось сердце удивительной цивилизации: именно там сидели владыки — минойские цари, неоспоримые властители Восточного Средиземноморья… Разве предки тех мужчин и женщин, которых я вижу сейчас позади священнослужителей, не приходили раз в год к морю, чтобы бросить в воду какой-нибудь культовый предмет в знак единения с богом морей и землетрясений?

Работа, которую мы выполнили на затонувших судах у мыса Артемисион, у островов Пилос и Андикитира, была захватывающей. Правда, есть надежда, что андикитирское судно обследовано не полностью. Но меня вдруг охватывает неодолимое желание Узнать нечто новое о минойской цивилизации. Я охвачен страстью, это не костерок из сухотравья, а глубокий интерес к истории, который овладевает и разумом и сердцем. У меня создается впечатление, что едва изученная минойская культура зовет меня из глубины веков. Мне кажется, что меня, как к магниту, притягивает ее примитивизм и родство с морем.

Увидев и засняв праздник в Ираклионе, я горю нетерпением вернуться к Псире. Да откроются нам сказочные сокровища минойской античности!

Похожие на гигантские обломки скал, разбросанные среди моря, греческие острова словно несут на себе зримые отпечатки мифов, которые околдовывали нас с детства. В одном мифе Тесей побеждает Минотавра, в другом — поднимается в небо Икар, чтобы погибнуть, когда солнце растопит воск на его крыльях. На этом острове нимфа-волшебница превращала людей в поросят. Лесбос еще слышит шепот Сафо, читающей свои стихи. Берега Итаки хранят привкус соли, которую рассыпал Улисс, не желая отправляться под стены Трои… Здесь нет безмолвных земель.