В плену Левиафана - Страница 3
Лео занимает воображение всех без исключения горожан. Алекс мог бы поклясться, что в округе нет ни одной девушки в возрасте от пятнадцати до тридцати, которая бы тайно не мечтала о Лео. Да и каждая вторая замужняя дама далеко за тридцать хотя бы раз в месяц, да запрокинет голову. И посмотрит на горную вершину, где (предположительно) находится дом Лео.
По количеству легенд и слухов, распускаемых местными, этот дом вполне может конкурировать с руинами монастыря святого Марка. А хозяин дома – с самим святым Марком. И, если уж быть совсем честным, Лео давно обскакал Марка по популярности. Хотя бы потому, что Марк – не более чем христианский фантом, а Лео – человек из плоти и крови.
Правда, не все думают так.
Некоторые (к ним относится герр Людтке, тот еще ревнивец!) считают, что Лео – мутный тип. Никто не знает, почему он осел именно здесь, а не в какой-нибудь другой долине. Никто не знает откуда вообще он приехал и почему решил оборудовать метеостанцию. Что, если Лео – преступник, сорвавший большой куш и скрывшийся от правосудия в горной глуши? Или хуже того – сумасшедший ученый, доктор Зло, который проводит опыты с бактериологическим или химическим оружием, а то и вовсе генный инженер? Сюжеты о генной инженерии, плодящей монстров, эксплуатируются в хвост и гриву, каждый третий сериал посвящен именно этой проблеме. Немудрено, что в голову герра Людтке закралась сходная мысль. Закралась она и нескольким другим горожанам, после чего на прием к местному полицейскому начальнику, синьору Виладжо, пришла целая делегация. Синьор Виладжо обещал разобраться и доложить общественности о результатах.
Результата пришлось ждать недолго: синьор Виладжо сообщил, что ничего крамольного Лео не совершал, что он – добропорядочный гражданин (это установила тщательная проверка), и К., а также все его жители могут спать спокойно.
Неизвестно, стал ли спать спокойнее герр Людтке, нетерпимо относящийся к чужой славе, но интерес всех остальных к пришлому человеку Лео только возрос. При том, что сам Лео появлялся в К. не чаще раза в месяц-полтора, чтобы пополнить продовольственные запасы, переговорить с кем-то из руководства обеих лесопилок и пропустить стаканчик в баре. Набивал продуктами свой старый спортивный джип, расплачивался на кассе кредиткой (как утверждали очевидцы, «Визой Platinum») и убирался восвояси, ни с кем особенно не общаясь.
Ну, не то чтобы он выглядел нелюдимым, напротив – Лео всегда приветливо улыбался и прикладывал ко лбу два пальца в знак приветствия и даже мог позволить себе нейтрально пошутить с собеседником, но дальше этого дело не шло.
Единственные, с кем Лео до самого недавнего времени поддерживал разговор на темы, не касающиеся метеорологии, – бармен «Carano» Джан-Франко и бывший босс Алекса синьор Моретти. С первым все ясно: сидя у стойки со стаканом в руках, волей-неволей перебросишься словом с тем, кто этот стакан наполняет. Знакомство же со вторым (синьором Моретти) восходит к покупке дома на вершине: именно синьор Моретти помог Лео с оформлением документов на бывший форпост альпийских стрелков, он потерял актуальность незадолго до того, как Италия вышла из войны. В комплекте с довольно большим помещением, которое служило стрелкам казармой, шла пара разрушенных хозяйственных построек и отдельно стоящий наблюдательный пункт, его Лео впоследствии и приспособил под метеостанцию. А также привел в божеский вид сам дом, вернее отстроил его заново.
Синьор Моретти – вот кто всегда знает больше, чем говорит. Это – одно из условий процветания и в бизнесе, и в жизни, утверждает синьор Моретти. Иногда, правда, можно и пренебречь золотым правилом и поступить с точностью до наоборот, но лишь в тех случаях, когда речь идет об очень крупной сделке. Сделка с Лео не относилась к разряду судьбоносных, за альпийский форпост он заплатил едва ли не символическую цену. Оттого синьор Моретти и попридержал язык и не стал рассказывать Лео о доме на горе.
О грустной истории, с ним связанной.
Алекс тоже почти ничего не знает о той истории: он слишком молод. Зато люди постарше утверждают, что альпийские стрелки не покинули горную обитель – остались там навсегда. Целый взвод крепких, хорошо подготовленных парней прекратил свое существование не в результате боя с превосходящими силами противника, не в результате точечного удара авиабомбы, а… Тут все, до кого дошли отголоски этого странного и пугающего происшествия, понижают голос: ведь речь идет об убийстве целых десяти человек! Еще двое числились пропавшими без вести, но поначалу о них никто не подумал. Ужасная смерть десятерых заслонила все остальное: бо´льшую часть тел нашли в казарме, еще несколько трупов – на наблюдательном пункте. У всех без исключения было перерезано горло. Местные жители добрались до места преступления спустя месяц, но выглядело оно так, как будто массовая казнь была совершена только вчера: всему виной холод. Кто-то (скорее всего, убийца) уничтожил маленький переносной генератор, и казарма с наблюдательным пунктом оказались вымороженными. В этом естественном морозильнике трупы сохранились в идеальном состоянии, что, несомненно, могло бы помочь расследованию. Вот только им толком никто не занимался: немцы спешно расформировывали итальянские части, с юга напирали войска союзников, – у всех нашлись важные, большие дела. И маленькое дело альпийских стрелков затерялось в них, как щепка в водовороте. Формально в преступлении обвинили двоих пропавших без вести – фельдфебеля Барбагелату и лейтенанта по имени Нанни Марин. За точность имен никто поручиться не мог, было известно лишь, что лейтенант, прикомандированный ко взводу в самый последний момент, ранее служил в полку берсальеров[1].
Оба подозреваемых в резне так никогда и не были найдены. Никто не видел их ни в окрестностях К., ни в соседних долинах, скорее всего, их ждал не менее мученический конец. Они могли замерзнуть насмерть или насмерть разбиться в одном из многочисленных ущелий; или умереть от голода, или перерезать друг друга, как перерезали всех остальных.
Что же касается солдат погибшего взвода, они были похоронены в одной братской могиле на маленьком плато, неподалеку от форпоста: суеверные жители К. не решились спустить трупы вниз и похоронить их на местном кладбище, рядом с церковью. Неизвестно, что послужило причиной такого бессердечия (или лучше назвать это крестьянской рассудительностью?) – собственно суеверия или что-то другое. Не исключено, что причина крылась в кровавых улыбках, которыми мертвые встретили живых. Это были именно улыбки, поскольку раны на шее всех десятерых шли полукругом и были похожи друг на друга, как близнецы.
Но и после похорон странности не кончились: во-первых, могилу не навестил ни один из родственников убитых (а они, несомненно, где-то, да имелись). Во-вторых, через год после случившегося с могильной плиты непостижимым образом исчезли все десять фамилий, а еще через полгода плита раскололась надвое. Впоследствии на плато обрушилось несколько многотонных камней и обломков скал, и оно вовсе перестало существовать.
После этого так вовремя случившегося стихийного бедствия жители вздохнули с облегчением, посчитав, что о душах альпийских стрелков позаботится теперь святой Марк или кое-кто поважнее Марка. А глава полиции, давний предшественник синьора Виладжо, отправил материалы дела в архив. Там они, видимо, лежат и до сих пор, в железном ящике, в комнате без окон, вход в которую осуществляется только по спецпропускам. Алексу и всем остальным остается довольствоваться слухами и легендами. Тем более что последний из очевидцев трагедии, синьор Тавиани, умер в то лето, когда в К. впервые появился Лео, – в возрасте восьмидесяти девяти лет.
О случившемся он никогда не распространялся, слыл человеком чрезвычайно религиозным и все свободное время проводил в церкви или на кладбище, где служил сторожем. Поддерживать на нем порядок не составляло особого труда, даже для такого древнего старика: само кладбище – маленькое, могил не больше двух сотен (в К. не очень принято умирать). Да и синьор Тавиани был не по годам крепок здоровьем. Изредка наблюдая за его кряжистой, прямой спиной, Алекс думал: проживет он никак не меньше ста лет. А то и значительно дольше.