В Париже и вне Парижа - Страница 11

Даже у некоторых серьезных, но оторванных от жизни ученых слегка закружились головы. И целая группа истеричек сразу записалась в круг помощниц и рекламисток Дэвиса. Ах, летчик! Ах, гражданин мира! Как это ново, свежо, оригинально! Как это сразу разрешает все проблемы! Переворот! Начинается новая эпоха в истории человечества!

И таким образом «фиалка», взращенная на американской почве, быстро и легко, казалось бы, принялась на парижской мостовой. Она была здесь кое-кому нужна, очень нужна.

Ведь чем же вы объясните обыкновенному нормальному французу, на каком основании во французском министерстве иностранных дел спокойно и достаточно энергично, как у себя дома, работают американские чиновники? Как увильнуть от ответа на вопрос, почему в министерстве, во французском министерстве внутренних дел тоже сидят и орудуют, словно в собственном учреждении, те же американские чиновники? Наконец, как убедить среднего француза, что это в порядке вещей, когда из его страны американцы вывозят все, что возможно вывезти, душат французскую промышленность и пользуются решающим голосом при определении внешней и внутренней политики Франции?

Здесь на помощь и призывается проповедь всякого рода «идей» о том, что суверенность — это предрассудок, что патриотизм-обветшавшая традиция, что национальная гордость — чувство, не достойное современного человека Гарри Дэвис и принялся убеждать французов во всем этом.

На его несчастье, даже у тех, кого в первый момент одурманили его шумные лозунги, стали быстро зарождаться сомнения. Почему, собственно, Гарри Дэвис явился для провозглашения своих «идей» именно в Париж? Почему он не избрал ареной деятельности свою страну? Ведь во Франции никто не убивает негров, во Франции еще не слышно проповедей, что французы должны владычествовать над миром. Поэтому насколько же эффективнее, насколько нужнее было бы обращение американцев в эту «новую веру»!

И вот еще относительно границ… Границы Франции и так уже открыты для всякого рода американских спекулянтов и аферистов, так что целесообразнее было бы убеждать американское правительство в том, чтобы оно открыло свои границы, к примеру, для французских ученых, перед которыми они закрыты на замок… И вообще Гарри Дэвис ошибся, начиная свою «миссионерскую работу» с Франции. Следовало начинать ее как раз там, откуда он прибыл, — в Америке.

Но американские правящие круги совсем не намерены убеждать своих граждан в том, что чувство национальной гордости — это устаревшее понятие, что патриотизм — это предрассудок, что суверенитет — это излишний балласт. Наоборот, американские правящие круги считают такого рода «идеи» годными только как экспорт, какой они и производят в принудительном порядке. Км нужно, чтобы французы или другие обитатели Западной Европы перестали быть патриотами, и тогда будет легче захватить в свои лапы их страну. Им нужно, чтобы французы или другие обитатели Западной Европы считали, что суверенитет — это вздор, и тогда будет легче диктовать им свои условия. Им нужно, чтобы французы или другие обитатели Западной Европы считали национальные границы пустяками, и тогда американским аферистам будет совсем легко разъезжать повсюду. Им нужно, чтобы французы или другие обитатели Западной Европы считали себя «гражданами мира», и тогда будет легко лишить их всяких прав и всякого гражданства.

Не удивительно поэтому, что Гарри Дэвис начал свою «апостольскую миссию» именно с Парижа. Эта «фиалка» предназначается на экспорт, исключительно на экспорт.

Обо «фиалки» пахнут совершенно «не тек». Они распространяют трупный запах гнили, которую кто-то хочет привить чудесному городу Парижу и чудесной стране Франции.

— У нас другие понятия о свободе, чем у вас, нам с вами не договориться, — заявил нам один человек в Париже, который с самого начала разговора подчеркнул, что отнюдь но принадлежит к числу наших друзей и не принадлежит именно по вышеприведенной причине.

Другие понятия… Разве? Впрочем, если то, что мы имели возможность многократно и повсюду наблюдать во время пребывания во Франции, называется свободой, то действительно это слово означает нечто совершенно иное, чем нам казалось.

— Вот у нас, например, пресса… Всякий может писать, что хочет.

Любопытно. Просто трудно поверить, например, чтобы все сотрудники печати, не считая нескольких левых газет, были так похожи друг на друга своими взглядами, характерами и настроениями, что всем им одновременно хочется писать об одном и совсем, совсем не хочется писать о другом. Трудно поверить, чтобы все они и в самом деле считали совершенно неинтересным Всемирный конгресс сторонников мира в Париже, приезд сотен людей с именами ученых, поэтов, артистов, общественных деятелей, и одновременно — все до единого-пришли в восторг по поводу «гражданина мира» Гарри Дэвиса или нелепой комедии «контрконгресса», на котором, кроме нескольких экзистенсионалистских снобов и своры леон-блюмовских лакеев, никого не было. Любопытно, что ни один из этих же сотрудников печати не заинтересовался таким явлением, как тяжелое экономическое положение Франции, как нищета деревни, как ужасающие условия, в которые поставлены рабочие… Ни один не заинтересовался!

Было бы наивностью верить, что так оно и есть. Попросту эти журналисты принуждены писать то, что им приказывают, и не смеют писать о том, о чем им писать не разрешают.

Нам рассказывали много подробностей о таком ярком проявлении «свободы печати», каким был процесс, затеянный против «Леттр франсез» по поводу статьи о Кравченко. Тут уж явно определились рамки этой «свободы», притом рамки не только свои, отечественные, но и иностранные.

Журналист написал все, что он считал правдой и что было правдой. Газета напечатала. Но эта правда оказалась невыгодной, притом невыгодной не только для французского правительства, но и для его заокеанских хозяев. Процесс, затеянный в Париже, отчетливо доказал, что журналист, разоблачавший Кравченко и тех, кто стоял за ним, был прав. Все обвинения, выдвинутые против подлого изменника и клеветника, нашли в ходе судебного разбирательства стопроцентное подтверждение. В судебном зале истина восторжествовала, стала совершенно очевидной для всех.

И вот выносится приговор. Приговор, являющийся таким невероятным противоречием тому, что было установлено на процессе, что даже присутствующим, которые могли ожидать всего, он показался бессмысленным бредом.

Этот процесс ясно показал, что во Франции можно писать и чего писать нельзя. Нельзя писать правду, если она невыгодна для правящих классов или их американских инструкторов. Зато можно писать любые омерзительнейшие измышления, распространять всяческую клевету, если она выгодна и нужна тем же самым людям, подчинившим себе печать.

Мы слышали об одном авторе, который принес в издательство книгу. Книга понравилась, но автору поставили условием, чтобы он вставил хоть несколько абзацев, направленных против Советского Союза. Автор отказался и пошел в Другое издательство. Там ему предъявили то же самое требование. Он вторично пе согласился издавать свою книгу такой ценой.

В итоге автор в течение двух лет не находил издателя. Он остался без заработка, без средств. В конце концов, он пошел на предложенную ему сделку. Книга вышла. Не знаю, как теперь чувствует себя «свободная совесть» автора.

«Свобода печати» регулируется не только провокационными процессами, но и распределением бумаги, ценами на бумагу, препятствиями в распространении. В воскресное утро мы видели продавцов «Юманите» в предместьях Парижа — это члены партии, люди разных профессий, иногда очень известные люди, которые в свой день отдыха помогают распространять партийный орган, часами бродя по улицам с пачками газет в руках. Таким образом прогрессивная печать борется за обеспечение доступа к читателю.

— А так называемая свобода убеждений?

Мы имели возможность любоваться и ею во время пребывания в Париже. «Свобода убеждений» — в виде кампании, предпринятой против профессора Жолио-Кюри. В виде отвратительных инсинуаций, которые газеты осмеливались печатать со этом крупнейшем ученом, являющемся гордостью не только Франции, но и всего человечества. Инсинуаций, которые явно отвечают заокеанским стремлениям отстранить Жолио-Кюри, как человека, от исследований в области атомной энергии, Ибо он не скрывает того, что хочет видеть в атомной энергии источник жизни и блага для человечества, а не орудие смерти и разрушения.