В ожидании зимы (СИ) - Страница 153
Когда они проходили через врата, по плечам Вранокрыла скользнула холодная тень. Ему чудился пристальный взор кого-то невидимого, устремлённый на него не то сверху, не то сбоку… Он не мог понять точно, откуда. Пространство смотрело на него со всех сторон.
Их путь лежал в прямоугольную постройку на вершине пирамиды. Могучие створки деревянных, окованных сталью дверей были распахнуты, впуская внутрь вереницу молчаливых паломников. Смешавшись с прочими навиями, Дамрад с Вранокрылом и сопровождающими их Марушиными псами попали в просторный проход, по обе стороны которого на высоких узких тумбах покоились шары из светящегося камня. В стене, мимо которой шагал князь, плыло его отражение: внутренняя отделка была столь же гладкой, как и внешняя, только здесь стены мерцали серебристыми прожилками.
Миновав ещё одни распахнутые двери, они оказались в покоях с довольно невысоким плоским потолком. Здесь стены тоже торжественно и угрюмовато блестели чёрным мрамором, а в отделанном светящимся камнем углублении на ступенчатом престоле сидел кто-то в белых одеждах и высоком, драгоценно мерцающем головном уборе. Посетители подходили, задерживались на краткое время, глядя вверх на сидящую фигуру; ни одного звука не срывалось с их благоговейно сомкнутых губ, а выходили все с одинаковым выражением на лицах, словно пережили величайшее потрясение в своей жизни. Вранокрыл сперва не мог взять в толк, чем все были так впечатлены, но когда приблизился к нише…
Старицей эту женщину назвать не поворачивался язык: на её лице не было заметно глубоких морщин, только кости черепа несколько выпирали, туго обтянутые кожей янтарно-желтоватого оттенка. Сидела она, подвернув ноги калачиком и расположив кисти сухих рук с худыми узловатыми пальцами на коленях. Длинные изогнутые ногти блестели, имея вполне живой и здоровый вид, а волосы были скрыты островерхой шапкой с высоким околышем, изукрашенным золотой вышивкой и драгоценными камнями. Глазные яблоки под впалыми веками, должно быть, давно иссохли, но Вранокрыла охватила ледяная жуть, а ощущение незримого взгляда возобновилось и усилилось до наводящей оцепенение невозможности. Да, именно она, эта женщина в белом шёлковом балахоне с широкими рукавами и с тонкой цыплячьей шеей, видневшейся из треугольного ворота, смотрела на него отовсюду, и ей для этого не требовались глаза. Бестелесный, вездесущий взгляд читал его мысли и душу.
«Ежели ты истинный государь и отец народа своего, ты ради него примешь не только меч в руку свою, но и смерть в тело своё».
Но что видели другие, глядя на эти нетленные мощи, и чего не видел Вранокрыл? Истечение хмари. Едва стоило князю подумать об этом, как он тотчас же узрел радужные струйки, выползавшие из складок одежды, из узких хищных ноздрей тонкого горбатого носа и из-под сомкнутых век Великой Жрицы. Подобно ртути, это вещество собиралось в мелкие шарики, которые в свою очередь объединялись в крупные пузыри и длинные тяжи, распространяясь по покоям и вытекая через дверной проём. Вранокрыл стоял по колено в живой, подвижной радужной сущности, но не чувствовал от неё ни холода, ни тепла.
«Бух… бух… бух», – ощущал он толчки какого-то огромного сердца, которое, казалось, скрывалось где-то в недрах пирамиды. Его биение наполняло всё вокруг, и пространство дышало ему в такт, захватывая власть над всем живым. Во внезапно упавшей чёрно-мраморной тишине Вранокрыл обострившимся до головокружения слухом улавливал дыхание навиев: оно тоже сообразовывалось с толчками невидимого сердца… Да и сам князь невольно начал чувствовать, что дышать иным чередом не мог: ощущал дурноту и взрывное распирание под рёбрами, если не старался попасть в лад с глубинным биением.
Так он стоял и дышал.
Бух – вдох. Бух – выдох…
И все вокруг него дышали так же.
Он становился частью всего этого действа. Разум растворялся в потоках радужной «ртути», тело стремилось двигаться одновременно с остальными, вплоть до совпадения малейшей дрожи пальцев, а сердце, замедляясь, бухало в лад с подземным.
Чья-то рука повлекла его прочь, а его ноги не желали уходить – заплетались и спотыкались, норовя повернуть обратно, под спокойно-зловещие, древние чары желтолицей женщины в белом, которая – постижимо ли уму? – сидела так уже более тысячи лет.
…Он выплыл из наваждения, когда упругий холодный ветер откинул наголовье его плаща и упрямой ладонью упёрся ему в грудь. Рот оставался немым, по-рыбьи ловя воздух, а впереди лежал длинный головокружительный спуск.
– Некоторые полагают, что Махруд жива, просто погружена в подобие беспробудного сна, когда телесная жизнь приостанавливается, но душа не покидает землю, – коснулся его слуха голос Дамрад, приглушённый ветром. – И что она может вернуться, чтобы помочь навиям в лихую для них годину. Не знаю… Казалось бы, куда уж хуже? Навь покрыта шрамами и незаживающими увечьями, дыры образуются одна за другой, и тысячи навиев гибнут, прежде чем мудрые жрицы успевают создать для очередной прорехи заплатку. По моему разумению, более лихие времена трудно себе вообразить. На месте Великой Жрицы я бы давно вернулась! Но она не возвращается. Что ж, пусть те, кто хочет верить, верят в это.
*
Пламя светочей озаряло искрящиеся ледяные сокровища пещеры, казавшейся бесконечной. С потолка свисали мерцающие занавеси застывших водопадов, пушистые сгустки инея, полупрозрачные бороды сосулек, а с пола тянулись вверх причудливые выросты, до оторопи напоминавшие целые семейства людей, обращённых в ледяные столпы смертоносным касанием клинка из хмари – мужчин, женщин, детей. Вранокрыл, ёжась от холода и поскальзываясь, пробирался среди каменных и ледяных глыб следом за ловкой Дамрад, которая горной козочкой скакала по всем этим препятствиям. Шестеро Марушиных псов бесшумно сопровождали их.
В потолке пещеры раскинулось небывалое чудо – небольшое перевёрнутое озерцо. В обрамлении из застывших водопадов колыхалась водянистая поверхность, и Вранокрылу показалось, будто его подвесили за ноги вниз головой: слишком невероятной казалась мысль, что он стоял на полу, а водное зеркало блестело над ним. Но, тем не менее, это было так.
– Вот мы и пришли, – сказала Дамрад, и пещера окрасила её голос в звенящие ледяные тона. – Это Калинов мост, вид со стороны Нави. С вашей стороны он выглядит иначе… По сути своей это такая же дыра, как и остальные, которые образовались от гнева Маруши, только открывается она не в междумирье, а в Явь. Это самая безопасная из всех дыр. Мы её закроем, когда великое переселение навиев завершится – для этого есть заклинание, которое хранится в Душе Нави. Прочие дыры мы так закрыть не можем: междумирье не даёт. Но, закрыв Калинов мост, мы можем уже не беспокоиться, что разрушение из Нави каким-то образом поползёт за нами следом и заразит Явь.
Отблеск огня светочей плясал и сворачивался у неё в глазах маленькими ящерками, дыша Вранокрылу в лицо обездвиживающими чарами. Невидимые ледяные обручи сковывали князя по рукам и ногам, а язык лежал во рту как мёртвый.
– В Яви Калинов мост окружён мороком, не пропускающим нежелательных гостей, – затягивая Вранокрыла в колдовскую бездну своего взора, сказала владычица. – Уж прости, придётся тебя снова погрузить в оцепенение и завязать глаза… Эта мера – для твоей же защиты, дабы морок не отнял у тебя рассудок.
Вранокрыл ощутил на своём теле крепкие когтистые руки навиев. Не успел он и моргнуть глазом, как на голову ему упала душная чернота.
…И снова – колымага, запряжённая Марушиными псами, снова полумёртвая неподвижность и тягучая дорожная тоска. Когда мешок с головы Вранокрыла сняли, он почувствовал на своих привыкших к тьме глазах, каково жителям Нави здесь, в этом мире. Небо затянули тучи, часто валил снег, но даже тусклый и пасмурный зимний день был для навиев слишком ярок. Дабы не прерывать путешествие долгими остановками, они завязывали морды отрезками полупрозрачной чёрной ткани и так бежали, везя колымагу со скоростью, какая коням даже не снилась. Владычица Дамрад днём задёргивала занавески на дверцах; малейшее их колыхание, пропускавшее внутрь свет, заставляло её хмуриться и зажмуривать веки.