В ожидании дождя - Страница 7

– Знаешь, иногда оно будто само тебя зовет.

– Бухло?

Он покачал головой.

– Вот как с этой твоей подружкой, которая прыгнула… – Он встал на колени, уперся лицом в разделявшую нас решетку. – Короче, я однажды катался на катере с одним корешем, так? Я и плавать-то не умею, а тут мы прямо в море вышли. И, зацени, попали в бурю, богом клянусь. Катер качало от борта до борта, а волны! Каждая с это вот шоссе шириной. Я, понятное дело, пересрал, потому что, если вывалюсь, мне без вопросов хана. Но при этом я, не знаю, так спокойно себя чувствую, так? Типа, «вот и хорошо, не надо больше думать, как, и когда, и почему я помру. Я помру. Прямо сейчас. И от этого на душе как-то легче». У тебя такого никогда не было?

Я обернулся и через плечо взглянул на его лицо, прижатое к мелкой стальной решетке – щеки врезались в ячейки, став похожими на мягкие белые каштаны.

– Было один раз, – сказал я.

– Да? – Глаза его расширились, и он чуть отстранился. – Когда?

– Мужик мне в рыло дробовик направил, и я был уверен, что он выстрелит.

– И на секунду… – Тони свел вместе большой и указательный пальцы, оставив между ними тоненький просвет. – На одну только секунду ты подумал: «Ну и пусть», да?

Я улыбнулся его отражению в зеркале заднего вида:

– Возможно, что-то типа того. Я уже и сам не знаю.

Он сел.

– Вот так вот я себя чувствовал на том катере. Может, твоя подруга, она то же самое думала прошлым вечером. Типа: «А я никогда не летала. Надо попробовать». Понимаешь, о чем я?

– Не очень. – Я взглянул в зеркало. – Тони, а зачем ты вообще на этот катер поднялся?

Он потер подбородок.

– Потому что я не умею плавать, – сказал он и пожал плечами.

Мы приближались к цели поездки, но дорога казалась бесконечной, и последние тридцать миль пути тянули мои веки вниз, словно стальной маятник.

– Да ладно, – сказал я. – Серьезно.

Тони поднял подбородок и нахмурился, думая.

– Все дело в незнании, – сказал он. И снова рыгнул.

– Какое дело?

– Ну, почему я вообще на тот катер сунулся. Незнание – это то, чего ты не знаешь в этой сраной жизни, понимаешь? От него крыша съезжать начинает. И ты на все готов, лишь бы наконец узнать.

– Даже если не умеешь летать?

Тони улыбнулся:

– Потому что не умеешь летать.

Он похлопал по разделявшей нас решетке. Снова рыгнул, затем извинился. Свернулся калачиком на полу и тихо-тихо пропел песню из заставки «Флинстоунов».

К тому времени, когда мы въехали в Бостон, он уже снова спал.

Мы с Тони шагнули через порог офиса. Mo Бэгс оторвался от своего сэндвича с фрикадельками и колбасой и сказал:

– Здорово, педрила! Как жизнь?

Скорее всего, он обращался к Тони, но с Mo наверняка не угадаешь. Он положил сэндвич, вытер жирные пальцы и рот салфеткой, затем обошел свой стол и швырнул Тони в кресло.

Тони сказал:

– Привет, Mo.

– В жопу себе свой «привет» засунь. Давай запястье.

– Слушай, Mo, – сказал я. – Хорош.

– Чего? – Mo защелкнул браслет наручников на левом запястье Тони, а правый – вокруг подлокотника кресла.

– Как подагра твоя? – спросил Тони с неподдельным интересом.

– Жить буду, придурок. Поживу еще.

– Вот и хорошо. – Тони рыгнул.

Mo вперил в меня прищуренный взгляд:

– Он пьяный, что ли?

– Не знаю. – На кожаном диване Mo я заметил сложенный номер «Трибьюн». – Тони, ты пьяный?

– Не-а. Слушай, Mo, y тебя тут туалет есть?

– Да он же пьяный, – сказал Mo.

Я поднял лист с рубрикой спортивных новостей и обнаружил под ним первую страницу газеты. Карен Николc попала в передовицу: «САМОУБИЙЦА ПРЫГНУЛА С КРЫШИ ЗДАНИЯ ТАМОЖНИ». Рядом со статьей красовалась полноцветная фотография Бостонской таможни ночью.

– Да он в хламину пьяный, – сказал Mo. – Кензи?

Тони снова рыгнул, а затем затянул «Дождь капает мне на голову».

– Ну, пьяный и пьяный, – сказал я. – Где мои деньги?

– Ты позволил ему пить? – Mo сипел так, будто одна из фрикаделек застряла у него в глотке.

Я поднял газету, прочитал шапку статьи.

– Mo.

Уловив интонацию моего голоса, Тони замолк.

Но Mo был слишком взвинчен, чтобы что-то заметить.

– Даже не знаю, Кензи. Я, блин, даже и не знаю, на хрен таких, как ты, нанимаю. Вы мне всю репутацию изгадите.

– Она у тебя и так изгажена, – ответил я. – Плати давай.

В начале статьи было написано: «Уроженка Ньютона, очевидно находившаяся в помутненном состоянии рассудка, прошлой ночью покончила с собой, спрыгнув с площадки обозрения одного из наиболее известных и любимых жителями исторических памятников».

– Ну хрена ж себе он тут мне втирает, а? – обратился Mo к Тони. – Ушам своим не верю.

– А я верю.

– Завали пасть, козлина. С тобой никто не разговаривает.

– Мне в туалет надо.

– Ты чего, глухой? – Mo шумно выдохнул через нос, зашел Тони за спину и постучал ему костяшками пальцев по затылку.

– Тони, – сказал я. – Обойди диван, туалет вон за той дверью.

Mo засмеялся:

– И что? Кресло он с собой потащит?

Вдруг раздался громкий щелчок. Тони сбросил наручники и направился в туалет.

– Эй! – вскрикнул Mo.

Тони оглянулся:

– Слушай, ну мне реально приспичило.

«Самоубийцей оказалась Карен Николc, – говорилось далее в статье, – опознать которую удалось благодаря тому факту, что перед прыжком она оставила на площадке обозрения бумажник и одежду».

Полфунта мяса шлепнулось мне на плечо. Я оглянулся – Mo опускал сжатую в кулак руку.

– Кензи, хрена ты себе позволяешь?

Я вернулся к чтению.

– Заплати мне, Mo.

– Ты чего, с этим дебилом роман крутишь, что ли? Пивка ему, блин, купил, может, еще и на танцульки с ним ходил, а?

Площадка обозрения здания таможни находится на высоте двадцати шести этажей. Падая оттуда, наверное, можно увидеть даже верхушку холма, на котором расположен район Бикон-хилл, площадь Гавернмент-сентер, небоскребы в деловом центре, а потом – Фэнл-холл и здание крытого рынка Квинси. И все это за одну-две секунды – стремительно проносящиеся перед глазами кирпич, стекло и желтые огни, которые видишь, прежде чем упасть на брусчатку. Часть тебя подпрыгнет от удара. А часть – нет.

– Слышишь меня, Кензи? – Mo замахнулся снова.

Я уклонился от удара, бросил газету и правой рукой вцепился ему в глотку. Толкнул его к столу и продолжал давить, пока он не прижался лопатками к столешнице.

Тони вышел из туалета.

– Ну ни фига ж себе, – протянул он.

– В каком ящике? – спросил я Mo.

Он вопросительно выпучил глаза.

– В каком ящике мои деньги?

Я чуть ослабил хватку.

– В среднем.

– Тебе же лучше, если там лежит не чек.

– Нет, нет. Наличные.

Я отпустил его, но он так и остался лежать на столе, надсадно дыша. Я обошел его, открыл ящик и обнаружил там свою плату – перетянутые аптечной резинкой банкноты.

Тони сел обратно в кресло и защелкнул браслет наручников на своем запястье.

Mo поднялся на ноги. Потер горло, закашлялся – как кошка, отхаркивающая волосяной ком.

Я снова обошел стол и поднял с пола газету.

Маленькие глазки Mo потемнели от обиды.

Я расправил смятые страницы, аккуратно сложил газету и убрал ее под мышку.

– Mo, – сказал я. – У тебя в кобуре на левой лодыжке спрятан пистолет, а в заднем кармане – свинчатка.

Взгляд Mo стал еще жестче.

– Потянешься за ними, и я тебе наглядно покажу, насколько хреновое у меня сегодня настроение.

Mo кашлянул. Опустил взгляд. Прохрипел:

– Хрен ты теперь работу найдешь в нашем бизнесе.

– Какая трагедия, – сказал я.

– Сам увидишь, – сказал Mo. – Без Дженнеро, я слышал, ты за каждый цент в лепешку расшибаешься. Вот погоди, сам приползешь ко мне, чтобы я тебе хоть какую работенку подкинул. Умолять будешь.

Я взглянул на Тони:

– Ты как, в порядке будешь?