В обятьях зверя (СИ) - Страница 24

Елена всеми силами пыталась сдержать слезы, делая медленные глубокие вдохи, но в глазах все равно щипало, а дыхание перехватывало.

— Стефан уже вернулся с работы? — стараясь скрыть дрожь в голосе, робко спросила она, пока они с охранником преодолевали один больничный коридор за другим в поисках лифта.

Энзо беззвучно кивнул. Елена почувствовала, как внутри все сжалось, поняв, что в ближайшее время будет вынуждена рассказать мужу обо всем. Она больно кусала губы, не зная, куда себя деть, хотела замедлить шаг, чтобы, насколько это возможно, отсрочить этот момент, но Энзо, казалось, наоборот, куда-то торопился и шел так быстро, что девушка еле за ним поспевала.

Оказавшись в машине, Елена, подперев голову рукой и приложив ладонь ко лбу, отвернулась к окну, чтобы Сент-Джон не видел ее слез, которые все равно текли по щекам, несмотря на все ее попытки успокоиться. Рука непроизвольно дернулась к животу, но вспомнив, что рядом находится Энзо, пусть и увлеченный дорогой, Елена осеклась и положила ее на колени. Девушка смотрела в окно автомобиля и не отрывала взгляд от проносившихся мимо заснеженных деревьев и крыш частных домов, напоминавших знакомые с детства сказки Андерсена. Елена никогда не любила зиму, ее колючие морозы и порой завывавшие по ночам метели, и даже Рождество, Новый год и катание на коньках, которые она так любила в детстве, не изменили ее отношение к этому времени года. Но она не могла не признать, что было в нем что-то завораживающее, величественное, хоть и как будто бы безразличное, ледяное — как сама Снежная Королева.

Между Еленой и Энзо царило напряженное молчание, и для нее это было уже привычным, но Сент-Джон вдруг прервал его, остановившись на одном из светофоров.

— Впервые вижу, чтобы из женской консультации выходили в таком состоянии, — на удивление спокойно, даже не посмотрев в сторону Елены, проговорил он.

Гилберт повернулась к нему и удивленно на него посмотрела, и в этот момент Энзо оторвал взгляд от дороги и на мгновение их взгляды встретились. Зачем он об этом говорил? Усмехался? Улыбки на лице не было. Неужели ему не все равно?..

— А ты там так часто бываешь? — усмехнулась девушка.

Энзо нахмурился.

— Кажется, я говорил не об этом.

Елена хмыкнула и нервно дернула плечами.

— В жизни все бывает, Энзо, — пробормотала она и снова отвернулась к окну, ясно дав итальянцу понять, что больше эту тему развивать не желает.

Сент-Джону все стало ясно, и оставшуюся дорогу до дома они провели в молчании.

Когда Елена оказалась буквально в паре шагов от порога дома, она почувствовала, как сильно начинает биться ее сердце и как мгновенно похолодели руки. В этот момент она поймала себя на мысли, что не хотела бы сейчас отпускать Энзо от себя, будто бы он мог ей чем-то помочь, если бы Стефан снова начал ее избивать — скорее, наоборот, он бы накинулся на нее, если бы начальник приказал ему это сделать. Но после истории с Тайлером в глубине души Елену все равно не покидало чувство, что с Энзо безопаснее. А может быть, ей просто нужно было ощущать, что она со Стефаном остается не одна.

Едва девушка переступила порог особняка вместе с охранником, они увидели Стефана. Елена вздрогнула. Сердце пропустило удар.

— Спасибо, Энзо, — сдержанно произнес Сальваторе. — Ты можешь быть свободен, — сказал он, прозрачно намекнув ему таким образом, что хотел бы остаться с женой один на один.

Итальянец кивнул и ушел.

Стефан стоял, положив руки в карманы брюк, и терпеливо ждал, пока Елена разденется, внимательно наблюдая за ней. Она ощущала на себе этот тяжелый, наполненный злобой взгляд пронзительных зеленых глаз, и по коже бегали мурашки.

— И… Что произошло? — наконец спросил Сальваторе, когда девушка сняла верхнюю одежду.

Его вопрос звучал на удивление спокойно, но так твердо и жестко, что становилось понятно, что ответа он требует немедленно — здесь и сейчас.

Елена провела ледяными ладонями по лицу и, опустив взгляд, прошла к ближайшему дивану в гостиной.

— Ты так и будешь молчать? — сквозь зубы процедил Стефан, теряя терпение. — От твоего здоровья зависит здоровье моей дочери, и…

Девушка не дала ему договорить.

— Для Никки это не опасно, — тихо сказала она пересохшими губами.

Сальваторе подошел к жене и, взяв ее за подбородок, посмотрел в ее полные слез глаза своими бездушными.

— Ты, наконец, скажешь, или мне придется применить силу, чтобы тебя разговорить?

Он убрал руку.

— Стефан, я жду ребенка.

Слова, произнесенные Еленой, в эту секунду словно бы пронзили его насквозь, подобно стреле. Стефан на несколько секунд замер, а затем поднял взгляд на Елену. Она сложила ладони, будто бы в молитве, и оперлась руками о колени.

— Что ты сейчас сказала?..

Фраза Стефана была произнесена так тихо, но с таким надрывом, что последнее слово он, можно сказать, не выговорил, а прохрипел.

Елена, не поднимая взгляд на мужа, достала из сумочки справку и молча протянула документ ему. Сальваторе взял лист и пробежался глазами по написанному, а затем посмотрел на девушку. Та впервые за полминуты подняла на него глаза. В это мгновение Стефану показалось, будто бы кровь в его жилах закипает. Кажется, только сейчас до него начал доходить истинный смысл сказанного ею и важное понимание того, как крепко они связаны.

Вот она, причина всего, что ему пришлось пережить и что превратило его в того, кто он есть сейчас, — наивная девчонка с большими карими глазами, которой ему так хотелось отомстить сполна и причинить боль, заглушив таким образом свою. Та, которую он ненавидел всем сердцем.

Мать двоих его детей.

Елена внимательно наблюдала за Стефаном. Ни один мускул не дрогнул у него на лице, лишь ходили желваки на скулах. Но за него все говорили его глаза: в них отчетливо читалось неверие и какой-то искренний испуг. Сальваторе снова взглянул на справку, сделал пару шагов вперед и сел на софу.

— Судьба, однако, забавная штука, — усмехнулся он, смотря куда-то вдаль. — У меня будет двое детей от той, от кого я хотел иметь их меньше всего…

В этот момент Елена почувствовала внутри какой-то неприятный укол.

«Это мои дети. Нет, Стефан, не твои. Я никогда тебе не отдам их».

— Что бы ты сейчас не выдумал, — произнесла она, вдруг с невероятной ненавистью посмотрев мужу в глаза, — я не позволю тебе убить его.

Кажется, впервые ее голос звучал так решительно и с такой непередаваемой злобой.

Сальваторе не отводил взгляд, и они смотрели друг другу в глаза на протяжении какого-то времени, словно бы обмениваясь своими чувствами. Наконец, Стефан встал с софы, отложив справку на журнальный столик.

— Скажи спасибо этому ребенку, — проговорил он, собравшись уходить. — До момента своего рождения он обезопасил тебя ото всего, что я хотел бы и мог бы с тобой сделать.

В этой фразе слилось воедино, кажется, несовместимое: когда Стефан говорит про ребенка, его голос становится тише, кажется, даже как-то теплее. Но проходит какое-то мгновение, одна секунда — он начинает говорить о жене, и в голосе звучит ядовитое презрение и нескрываемое отвращение.

Больше он не сказал ничего и вышел из гостиной, чувствуя, как слабеют мышцы.

Елена сделала глубокий вдох, и у нее из груди вырвался невольный стон. Она обхватила голову руками и заплакала от дикого страха, отчаяния и невероятного омерзения по отношению к Стефану, глотая соленые слезы и жадно хватая ртом воздух, чувствуя, как сбивается дыхание.

Стрелки часов перевернули за цифру одиннадцать. Дома стало тихо: Елена уложила Никки и быстро уснула сама — после пережитого эмоционального потрясения ей необходим был отдых. Охранников тоже не было слышно. Стефан сидел на кухне с открытой бутылкой крепкого французского коньяка и вертел в руках стакан, на дне которого плескались остатки напитка. Ему показалось, что на какое-то время он даже перестал слышать какие бы то ни было звуки вокруг: появилось ощущение, будто бы его погрузили с головой в воду, которая полностью изолировала его от окружающего мира, оставив наедине с собственными ощущениями. Он сам не понимал, как такое возможно, но так же сильно, как он ненавидел Елену, он любил их дочь, которая была ее частицей. И он ощущал, как внутри это чувство начинает зарождаться к их второму, еще не родившемуся ребенку. И Стефан держался за это чувство, словно бы боясь окончательно потерять в себе остатки того, что называют душой и человечностью.